Никто не верил, что война. Да, вот такие военные, на боевых машинах с полным БК, проходя через границу другого государства, и всё размышляют по дороге, а не на войну ли едут? Это всё от недосыпа, с марша на марш. Вера, что началось то самое, к чему готовили в танковом училище, пришла с ракетами. Не сигнальными, я говорил, без иллюминации, значит и без красной или там без трёх зелёных сигнальных в небе. Ракеты были баллистические, они расставили в головах всё на свои места. Что радовало фактом наличия проработанного плана, в общем, не экспромт, и это очень даже было замечательно. Наблюдаемые баллистические ракеты не могут применяться спонтанно, цели для них должны были быть разведаны заранее. Значит, точно не учения. И не пугать едем. Для пугать только бы пусковых установок на старте, со спутников НАТО видимых, хватило бы в полной мере. И мы катались бы вдоль границы, а не перпендикулярно ей.
Границу проскочили днём, в шестнадцать ноль-ноль. Всё, дальше скорость и скорость, без остановок. Нам же до Чернигова задача. Для обеспечения постоянного движения командиры менялись с мехводами за рычагами, большие привалы только для заправок, никаких торможений, по любой причине. Дождь со снегом или снег с дождём, кому что больше не нравится, по мне и то и то мерзость. Но было тогда. Я эту погоду потом полюблю, искренне, всем сердцем, потом, когда дроны-камикадзе на солнце и в тепле роиться начнут. Марш, четверо суток. Люди подходили к пределу возможностей. Нужность длинной остановки после этих четырёх суток движения становилась очевидной.
Не стоило искать, где грани предела возможного, бой мог начаться в любой момент. К счастью, произошёл казус.
Случилось разок, не все люди разобрались с происходящим, был один населённый пункт, народ вышел и перегородил дорогу, не давали проехать. Не военные, просто люди, гражданские. Использовали данную ситуацию для отдыха, ночлега. Поговорили, определились, все и всё поняли, утром снова на марш. Я уже в дозоре полковой колонны. Танковый полк в колонне, со всем обозом, штабом и обеспечением — это без малого десять километров длины. Деревни, городки улетают за спину. Их названия ничего не говорят, да и не вчитываешься в таблички.
Наступила весна. Март. Первые числа. Полк вышел на реку Десна. Сутки на форсирование. До точки, до Чернигова, один рывок. Вот она, Черниговская область. Ягодное. Конечная точка марша — Ивановка, где произошло первое боестолкновение. На Ивановку передовыми шло три наших танка, на подходе в населённый пункт стояли чужих два.
Мы сходу подбили один. Второй не ответил, стоял неподвижно. Экипажи оставили машины незадолго до нашего появления. Но что делать, сожгли и сожгли один, второй молчит, так и проверили, что безопасен проход.
Вышли на окраину Ивановки. В лоб, открыв огонь, выскочил танк противника. Его ответным огнём сразу снесли — скатился на обочину, уткнулся, заткнулся. Потом короткий стрелковый пехотный бой. Не назвать его яростным сопротивлением, скорее враг обозначил своё присутствие. Так, постреляли, объявили, война началась. К вечеру Ивановку заняли полностью.
Утро. Осмотрели машину. Вся левая сторона посечена осколками. Осколки от разрыва вражеского снаряда, того танка. А что, нормально, в бою были. Но всё у нас исправно. Так мелочь, следы на траках и наружные баки повреждены. Жалко было личные вещи, по-походному притороченные снаружи.
Копычёвка, три километра до Чернигова, где бои начались уже по-настоящему.
Помнить друга
Был друг. Ну как был, есть он ещё. Точно живой. Хоть и следы его я потерял. Всё равно, воюет он где-то. Мощная железяка. С характером. Столько раз спасал-вывозил. На себя всё принимал. Принимал и терпел. За нас за всех. Номер 384. Когда ему совсем плохо стало, мы его не бросили. Не, друзей не бросают, не в наших генах это. А таких, как он, вытаскивают из любой передряги. Вот мы его и вытащили. Сильно побитый был. Нас закрыл бронёй своей. Совсем ему погрустнело тогда. Но мы вытащили. И в ремонт. Точно воюет сейчас где-то. Свежеокрашенный.
Характер у него был жёсткий. Всё он мог. Но ни в бою, ни на марше никогда своё вперёд не выпячивал. Всегда с экипажем. Всегда вместе. Марши. Там «чихни», стащат на обочину, колонна вперёд уйдёт, догоняй потом. А у него всегда всё в порядке. А он, даже если что-то и было не так, никогда виду не подвал. Уже после, на привале, только прознаешь и латаешь. Удивляешься, как он с этим «не так» мог терпеть так долго. Поэтому и в дозор уходили, впереди колонны полковой. Ему это нравилось. Вперёд смотреть, а не пыль глотать. И вражину встречать первым. Он никогда не жаловался. Просто он тоже выполнял свой долг.
Раз было, только вышли из боя, комбат с вопросом: там пехоту накрыли, надо вернуться за ранеными. Спросил экипаж, кто со мной в пекло, под арту. Сомнений ни у кого не было, ни у мехвода, ни у наводчика. 384-й согласился первым, молча. Зашли в бой, загрузили раненых, цепанули на трос БТР, подорвавшийся на мине, там внутри были мехвод и комбат пехотный, надо было вытаскивать. Жаль, они не выжили. Но остальных 384-й на себе вывез. Пятнадцать жизней вывез.
Второй заход, как теперь говорят «за ленточку», получился тяжелее. Был конец марта. Но снег с дождём, казалось, вообще не прекращался, с того самого февраля. Перед вторым заходом была пауза. Стояли на аэродроме, чинили повреждённую технику. Там больше всего запомнилось — так это местные. Наши местные. Приходили, кормили. Не считали они сухпайки «Военторга» за еду. Приносили горячее. Первое, второе. И компот. Вот этот компот почему-то вспоминается больше всего. По-домашнему было. Очень.
На точку назначения выезжали на тралах. Ехали недолго, часа четыре. По прибытию разместились в лесу. Там и «перинки расстелили» для экипажа, под берёзками. Выспаться получилось вволю. Три часа — и подъём. Не, нормально. Целых три часа, не каждый раз столько дают поспасть. Подъём, и побежали колонну выстраивать. По готовности — вперёд марш! До ЛНР двадцать километров, нам дальше, на ЛБС. Не проехав половины маршрута, передовой танк захандрил. Ну да, не 384-й он. Мы с другом его прихватили на буксир, и дальше, на всех парах, колонну догонять. От двойной нагрузки 384-й грелся, но терпел. Не ворчал, вообще ни слова, просто тащил, раз нагрузили. Пятьдесят километров ехали два с половиной часа. Отдых в лесном массиве, шикарная постель на мягкой траве, и уже долго, почти четыре часа. С солнышком снова в дорогу. Догнали своих, куда нам деваться, конечно догнали — как это, в бой и без 384-го.
Длинный передых, подготовка машин — и вперёд, узнавать всё про войну. На ночном марше срисовали нас, накрыли залпом РСЗО. На тот раз не сожгли, но понятия о ночных маршах вне полигона уложились глубоко в подкорке. Утром разместились в населённом пункте Колодези. Разведка вокруг. Объехали все соседние деревни, Ставки и другие. Арта по нам продолжала работать, не огневой вал, но и не одиночными. Ощущения от постоянных выстрелов были как-то не очень, мы ещё не привыкли спать под обстрелом, оттого удалённые разрывы вызывали беспокойства и переживания.
Так, толком не отдохнув, утром в наступление на Дробышево. И здесь как назло! Повезло или не повезло? Короче, поймали мы «гусянкой» две мины, обе противотанковые. Но друг вытерпел, прикрыл, не горим! Экипаж жив, без ранений. Принял доклады: все целы и по протоколу — из танка вон. Убедился, все покинули машину своими ногами, и мне пора.
Выскочили, а снаружи бой полным ходом, наш танковый полк в атаке, арта работает, как с ума посходили от злобы и ярости. Экипаж сперва заметался по сторонам, но командирским голосом, матерными уговорами собрал всех, забрались на соседний танк — ребята вывезли в ближайшую лесополосу, где без разрывов. С эвакуационной машиной вернулись на поле боя, зацепили и волоком утащили нас с 384-м туда, где вроде безопасней. Но к нам же и сместился огневой вал. Как будто следили, сопровождали и решили все-таки добить. Три снаряда положил рядом с бортом, осколки сплошняком накрыли броню. Друг выдержал. Выждав паузу, эвакуационная машина отбуксировала всех в расположение полка, в ПВД.
За 384-й до слёз. Столько с ним пережили, на маршах километры намотаны сотнями, первый бой, все наши погрехи, всё на свою броню принял, и те прилёты РСЗО, что это мы подсветили, тогда ещё не понимая многого. Но он сделал всё. Он всё делал для нас. Мы его сохранили. Плохо, но как могли. Его восстановили, это точно, я знаю. Теперь он снова на фронте, снова изрыгает пламя и снова бережёт жизни, пусть и другого экипажа. Нельзя такое забыть. Его забывать. 384-й, обязательно увидимся, я найду тебя.
Не сгореть на работе
Все устают. Когда усталость накатывает сверх меры, теряешь концентрацию, перестаёшь замечать важное. Жизнь вокруг меняет краски на чёрно-белые. И серые. Больше всего начинает давить именно серость. Такое, ранее тебе нужное, становится крайне неприятным. И ты воображаешь себе, что мир рушится. Просто изнемогаешь от всеобщей несправедливости. Но на работе ты обязан думать о работе, а то сгоришь. Если от перегруза психанул, разбил монитор (ой! хулиган), это очень плохо, но не смертельно. А многие поймут и посочувствуют. Человек горит на работе! Глядишь, кто и рюмку коньяка нальёт. В танке же подлежит быть всегда сосредоточенным предельно. Особенно на ЛБС.
Мало ли какое у тебя настроение, всё равно нельзя дать танку сгореть ни на задаче, ни в ПВД. Поэтому про танк надо помнить всегда. И думать про него только как о самом важном, что есть. Без вариантов. Устал или нет — о танке сначала подумай, уже потом про то, поел ты или спать хочешь. И что у тебя болит, тоже не имеет значение. Тем более если на теле дырок нет, а болит только душа. На душе не спокойно? Залезай в танк, принимай координаты, заряжай, лечи хандру.
Нет, безусловно, главное — так это думать о задаче, которую экипаж обязан выполнить в установленный срок. Никого не интересует, можешь ты или не можешь и какие объективные сложности не позволяют поставленную задачу выполнить. Какие такие ещё препятствия? У тебя же танк! Разве тебе могут дать что-то больше и лучше? Зреет вопрос про экипаж. Ответ на него в том, что задачу нарежут под возможности танка, а не для умных и красивых. Так что заботиться экипажу нужно именно о своём танке, это и есть самый верный и правильный путь — и для выполнения задачи, и вообще.