И вот, чтобы придать наибольшую торжественность суду над Мукиланго, великий вождь позвал еще двух вождей, Кикулимоне и Бомбе, которым принадлежали соседние земли,
— Как вы думаете, могучие мои соседи, прав я, что хочу проучить этого пария? Разве допустимо, чтобы какой-то дерзкий малый думал иначе, чем я. Это вольнодумство к добру не приведет.
И вожди склонили головы в знак согласия. Действительно, парень ведет себя дерзко. Надо его проучить, да так, чтоб надолго запомнил.
За Мукиланго был отправлен гонец.
— Великий вождь велит тебе немедленно явиться к нему, — грозно сказал посланец вождя, а чтобы юноша не сомневался в том, что он действительно прислан самим вождем, он показал особый знак у себя на груди, подтверждающий истинность его слов.
Мукиланго в это время работал на своем кусочке поля. Он сразу отбросил в сторону мотыгу, вытер руки, поправил набедренную повязку и последовал за гонцом. Он шел по дороге и недоумевал, зачем его зовет великий вождь. Он спросил у гонца, но тот ничего не знал.
Под огромным деревом, растущим в центре селения, три вождя — сам великий вождь Кимона диа Зонга и Кикулимоне и Бомбе — сидели на черных деревянных тронах. Головы их были украшены перьями священных птиц, бедра прикрыты леопардовыми шкурами. А вокруг, держа в руках посохи, сидели прямо на земле старейшины и советники.
— Так ты утверждаешь, что боль от горя сильнее, чем от раны? — грозно вопросил Кимона диа Зонга перепутанного Мукиланго.
Не зная, что и думать, не понимая, почему его привели на это великое собрание, юноша молча стоял перед вождем. Люди, прибежавшие на призыв рогов, смотрели на Мукиланго, теряясь в догадках. Так и не дождавшись ответа, один из советников повторил вопрос:
— Слушай, Мукиланго, великий вождь спрашивает тебя, что больнее — рана или горе?..
И тогда в голове у Мукиланго вдруг все прояснилось. Он вспомнил о вчерашнем споре.
— Да, великий вождь! — И Мукиланго склонился перед вождем и робко произнес: — Горе больнее, чем рана!
Тогда, торжествующе взглянув на своих собеседников, великий вождь язвительно сказал:
— Ну что ж! Придется нам доказать тебе, что рана больнее горя! Ты сейчас сумеешь в этом убедиться.
Тогда, испугавшись угрозы, Мукиланго неуверенно пробормотал:
— Великий вождь, но ты ведь знаешь, есть такая пословица: горе больнее раны...
— Да, да, я знаю эту пословицу, но в твоем возрасте этого знать не полагается! Если сейчас, когда ты молод и ничего еще толком не умеешь делать, ты, дерзкий, думаешь иначе, чем я, утверждаешь то, чего не испытал сам, так как же будешь мыслить потом? Нет, ты опасный человек! Я должен наказать тебя, чтобы и другим неповадно было. А то люди перестанут уважать вождя. Где это видано, чтобы с ним спорили! А сегодня ты выучишь другую пословицу. Ты узнаешь, что раны больнее, чем горе!
И великий вождь приказал стражникам связать Мукиланго и как следует наказать его кнутами.
И все, кто был на этом великом собрании, одобрили приговор вождя, хотя и не очень искренними, но громкими криками:
— Правильно ты поступил, великий вождь! Так ему и надо!
Наступила ночь. И тут же, под огромным деревом, засвистели кнуты. Долго хлестали Мукиланго, пока на спине его не появились кровавые полосы. Бедный юноша, как ни старался, не смог сдержаться — застонал.
И великий вождь Кимона диа Зонга, гордо завернувшись в леопардовую шкуру, счастливый, что так хорошо проучил дерзкого парня, отправился домой.
Прошло несколько месяцев. И однажды по селению пронесся слух: любимая дочь вождя, красавица Кандало, забеременела.
— Откуда у тебя такой живот? Как я теперь буду смотреть людям в глаза? — упрекала девушку мать.
Но, горько плача, дочь возражала:
— Какой живот? Откуда он возьмется, ведь у меня нет мужа!
А живот у девушки действительно все увеличивался. Как могло это случиться? Так оберегали девушку, так охраняли! Если бы за дочерью вождя не присматривали так усердно, может быть, никто не удивился бы, что Кандало оказалась в таком положении. Но ведь она никогда и никуда не выходила из дому одна! Куда бы Кандало ни шла, за ней по пятам следовала или родная мать, или какая-нибудь другая жена вождя, заслуживающая доверия.
— Но я никогда не оставалась наедине с мужчиной, вы это хорошо знаете! — уверяла, рыдая, Кандало.
Но люди продолжали интересоваться:
— А тогда откуда живот?
И вот, отважившись наконец, старшая жена сообщила о случившемся вождю. Страшная новость уязвила его в самое сердце. Гордость его была задета. Как посмели жены так плохо охранять его любимую дочь?! Если Кандало никогда не оставалась одна, как могла она забеременеть?
— Лентяйки! Негодницы! Почему плохо стерегли ее? Какой позор! Моя дочь беременна! Я узнаю, кто этот разбойник! И он поплатится жизнью!
Он вызвал к себе дочь, опять довел ее до слез своими вопросами, но девушка упорствовала, отрицая вину. Что он хочет от нее? Как могла она забеременеть, если ее стерегли и глаз с нее не спускали?
Тогда великий вождь Кимона диа Зонга созвал советников и старейшин. Внимательно выслушали его старики, долго советовались и наконец обвинили в тяжком преступлении... самого вождя. Если Кандало никогда не оставалась одна, если Кандало спала всегда в хижине родителей, если Кандало уверяла, что не знает никакого мужчины, кто мог сделать это? Только он, вождь, ее отец.
И, обвиненный в таком страшном преступлении, Кимона диа Зонга впал в глубокую тоску. Вождь так страдал, что даже тяжело заболел и перестал выходить из хижины.
— Проклятый колдун! — ворчали в народе. — Как он посмел совершить такое преступление? Не нужен нам такой вождь! Прогоним его!
И Кимона диа Зонга уже был близок к смерти. Тогда Мукиланго, хорошо зная о том, что происходит в хижине вождя, потребовал созвать старейшин и советников. Он хотел сообщить им нечто очень важное.
И в назначенный день, смело стоя перед двумя вождями соседних земель, перед советниками и старейшинами, перед всем народом, Мукиланго сказал уверенным и твердым голосом:
— Помните ли вы, как я был наказан за то, что посмел утверждать, будто боль от горя сильнее, чем от раны?
И гул голосов пронесся над толпой.
— Да, мы помним, — ответил за всех вождь Кикулимоне.
Вождь Бомбе тоже утвердительно кивнул:
— Да, мы помним! А что ты хочешь нам сказать? Зачем мы пришли сюда теперь?
— Я хотел доказать вам, что я был нрав. Теперь вы можете убедиться в этом. В тот раз великий вождь Кимона диа Зонга велел наказать меня. Меня наказали, но я здоров и стою перед вами, а он умирает от горя! Разве не так, почтенные люди?
И снова ропот пронесся над толпой. Люди зашумели, заговорили, удивленно переглядываясь.
— А сейчас я вам скажу самое главное! Это я сделал так, чтобы дочь вождя забеременела ! Да, я! — воскликнул Мукиланго и несколько раз ударил себя в грудь.
Ужас объял толпу. Люди ахнули.
— Ты, парень? Как ты посмел? — вскочил вождь Кикулимоне.
— Да, да, почтенные люди! Я! Я хотел доказать нашему вождю, что горе больнее раны!
— Но если Кандало никогда не оставалась одна, как ты смог сделать это? — засомневался вождь Бомбе.
— Я сделал это с помощью колдовства. Даже когда отец и мать были с ней рядом, я мог войти в хижину. Стоило мне только подуть на дверь, как она тотчас открывалась передо мной. А вот этот маленький калебас с волшебным порошком помог мне сделать остальное. Даже сама Кандало ничего не знала об этом. А теперь я хочу, чтобы и великий вождь узнал обо всем. Как видите, мои раны зажили... Но рана вождя не заживет, потому что она у него в сердце!
И больного вождя немедленно принесли на руках. Узнав о случившемся, вождь застонал от радости, потому что теперь он был оправдан в глазах других вождей, старейшин и всего народа.
А через несколько дней выздоровевший вождь снова собрал совет старейшин. Посадив Мукиланго рядом с собой, вождь сказал:
— Ты, парень, хорошо меня проучил! Теперь ты женишься на моей дочери и, когда я умру, станешь вождем. Ты заменишь меня!
Банго а Мусунго
Сколько лет прошло с тех пор? Никто не знает. Одно только можно сказать с уверенностью, что описываемые события произошли в очень давние времена, еще задолго до того, как на эту землю пришли португальцы.
И несмотря на то что множество прошедших лет заслонили собою главное действующее лицо, старинная легенда подтверждает существование Банго а Мусунго.
Он был властелином той огромной части ангольской земли, которая и сегодня еще носит его имя, он владел безраздельно всеми просторами степей и лесов, водами рек, людьми и богатствами. У него было двенадцать жен, и народ, устрашенный жестокой властью, беспрекословно ему подчинялся. Он был велик, велик во всем — и в храбрости, и в гневе. Его могущество было равно его славе и его жестокости. Все говорили о нем, но только с ужасом.
Желания вождя обычно граничили с безумием. Рабы никогда не вызывали у него жалости. Он считал их низшими тварями, дикими животными, ничем не отличавшимися от тех, за которыми он гонялся на охоте. А почему? Потому что он приобретал их слишком легко — или в обмен на таких же неразумных тварей, или во время частых набегов и сражений с другими племенами. В его распоряжении всегда было сколько угодно человеческих жизней. И всех людей он, великий повелитель, в своей неукротимой жестокости презирал. Поэтому каждый раз, садясь на трон или поднимаясь с него, он опирался на два жезла, имевших очень острые концы. Под тяжестью могучего тела вождя эти острия вонзались в сердца двух рабов, простертых на земле по обе стороны его трона. И таким образом ежедневно он дважды приносил богам в жертву столько людей, сколько раз опускался на трон и вставал с него. Но Банго а Мусунго не придавал этому никакого значения. Количество рабов не уменьшалось. Погибали одни, а вместо них немедленно появлялись другие.
Он, будто окаменев, не ведал человеческих чувств. Не знал ни раскаяния, ни сожаления. Что значили для него чьи-то человеческие жизни? Разве не убивал он во множестве буйволов, антилоп, диких кабанов и других животных? И разве нельзя точно так же убивать и людей? И он убивал их, убивал без конца, находя в убийствах отраду.