И тогда все поняли, что он хотел сказать, потому что думали о том же самом. Но никто не решался вслух высказать свою мысль. Священные деревья, мулембы, не умерли, значит, еще не все было потеряно. Значит, земля еще не превратилась в пустыню. Ее соки питали не только корни священных мулемб, но и возделанные поля, которые оставались тоже зелеными. Несчастье не коснулось земли. Оно коснулось только людей. Кара богов обрушилась только на них.
Так думали в молчании люди, которые были властителями судьбы племени, жестокими представителями богов на земле.
И тогда, не говоря ни слова, старики поднялись и пошли к вождю, укрывшемуся в своей хижине, больному и несчастному.
Как смертный приговор, известие о последнем решении вождя облетело селение. Мваунгве желал принести в жертву богам человеческую жизнь, чтобы умилостивить их, погасить гнев.
И народ возмутился его решением. Никто не хотел для спасения вождя осудить на смерть даже самого ничтожного раба.
«Пусть он сам, — ворчали люди, — уходит из селения, отправляется в лес и приносит себя в жертву богам». А некоторые, издеваясь, предлагали, чтобы вождь пошел просить помощи у киоков, у злейших врагов лунда, если уж он так недоволен своим народом, что способен пожертвовать богам человека, не сделавшего ничего дурного…
Люди говорили все это, потому что были полны страха. Самые трусливые потихоньку ругали вожди, который сидел в своей хижине, окруженный женами, и слушал советы лекаря.
Люди толпились возле хижин и шоты, заглушая страх проклятиями, как вдруг появился, злобно крича, главным жрец муканды, мукише Калелуа, самый жестокий, самый неумолимый из всех жрецов.
В одно мгновение люди разбежались в ужасе, зная, что Калелуа появляется в селениях только во время больших несчастий. Посередине селения мукинге громко взывал к народу, требуя человеческой жертвы, которой ждали боги. Свирепый старик исчез так же неожиданно, как и появился. И люди снова вышли из хижин.
— Они хотят пить нашу кровь и кровь наших детей! — проворчала старуха, которую все считали безумной. Она прокричала еще что-то непонятное, простирая руки в небо и закатив глаза.
— Замолчи, колдунья! — крикнул ей молодой охотник, который, забыв о своей храбрости, дрожал сегодня от страха, как маленький ребенок дрожит перед именем Шиталелы, этого вечного пугала детей лунда и киоков.
И люди усмехались, увидав известного храбреца, объятого страхом, и гнев их на мгновение развеялся. Один из мужчин, всегда уважавший вождя, обратился к окружающим:
— Калелуа требует жертвы. И мы ничего не можем поделать, люди. Он знает лучше нас, чего хотят боги. Мы ничего не можем поделать. Наступил час нашего великого несчастья.
— Да, да, наступил час! — повторили люди.
В небо взвились высокие языки пламени разложенных вокруг площадки костров, защищая шоту от резкого ветра, который дул с берегов реки, вьющейся недалеко от селения.
Вокруг шоты в молчании собрался народ. А внутри нее, в кругу костров, сидели вождь, его советники и старейшины.
Наступил торжественный час, когда собралось все селение. Судьба людей была предначертана, и никто не мог ее изменить, потому что она была сильнее человеческих желаний.
Время от времени ветер подхватывал языки пламени, раздувал их, и голос его раздавался над селением, угрожающий и злобный. Люди сидели на корточках, плотно прижавшись друг к другу, чтобы защититься от холода и страха.
Внутри шоты самый старший из всех старейшин говорил, то и дело глубоко вздыхая, так тихо и медленно, что даже те, кто был рядом с ним, плохо разбирали слова.
Но люди, собравшиеся в шоте и вокруг нее, знали: старец говорит о древних и жестоких законах племени, которые нельзя изменить. И внутренняя дрожь, более сильная, чем дрожь от холода, заставляла трепетать сжавшиеся тела.
Глаза несчастных людей устремлялись в небо, но встречали там только глубокий мрак. Они не хотели смотреть на землю, где какой-то старый безумец, чтобы успокоить гнев оскорбленных богов, забывая о страдании братьев, требовал крови одного из них, крови, которой всегда упивались великие властители земли и неба.
В это мгновение огромная сверкающая звезда промчалась по черному небу. И люди, все как один, вскрикнули от ужаса. Они знали, что звезда, которую раньше никто не видел, пролетевшая вот так по черной раввине неба неведомо откуда и куда, является посланницей несчастья.
И люди зажмурили глаза, зажали руками рты, кусая губы, чтобы не закричать от ужаса.
Мваунгве, выходя из шоты, чтобы говорить с народом, увидал падающую звезду и не смог выговорить ни слова. Он стоял, оцепенев от ужаса, с открытым ртом и вытаращенными глазами. Слышался только свист ветра. Но вот завыли собаки. И люди еще теснее прижались друг к другу, крепко сцепив руки и прерывисто дыша.
А внутри хижин плакали испуганные дети, прижавшись к матерям.
И вдруг душераздирающий вопль раздался в глубине селения. На освещенную кострами площадку около шоты из мрака выбежала женщина, совершенно обнаженная. Вытянув руки вперед, она бросилась прямо к кострам, как будто собираясь кинуться в огонь.
— Я видела Замби! Я видела! Я видела! — кричала она и бежала по кругу, вдоль костров, озаренная красным светом.
Вождь Мваунгве сначала не узнал женщину, которая, простирая вперед руки, кричала, что видела бога Замби. Потому что она то появлялась, освещаемая языками пламени, то исчезала, сливаясь с мраком.
Никто не шевелился, будто страх всех пригвоздил к земле.
Но вот люди увидали, что сейчас женщина упадет в костер.
— Схватите ее! Схватите! — закричал вождь, бросаясь к женщине. Но ноги его не могли выдержать такого усилия, колени подогнулись, и он упал. Упершись ладонями в землю, он тщетно пытался ползти дальше на коленях, раздирая их о твердую землю. Устремив глаза на огонь, он продолжал взывать к людям: «Схватите ее! Схватите ее!»
Два человека бросились к вождю. Согнувшись и опираясь на людей, пришедших ему на помощь, он пытался поймать женщину. Но дважды ее тело, извиваясь, как змея, выскальзывало у него из рук.
— Замби! Замби!
И когда она чуть было не свалилась в пламя, кто-то из мужчин поймал безумную женщину, поднял над головой, показывая ее, обнаженную и дрожащую, всему народу.
— Это Кавина! — пронеслось над толпой.
Только теперь все узнали в этой женщине младшую жену вождя. Она была еще совсем ребенком, девочкой, красивой и непонятной, которую Мваунгве выменял на слоновые бивни. Девочка была так хороша, что балуба, который украл ее за рекой Шикапа, потребовал за нее столько клыков, что они составили целую гору, более высокую, чем хижина. Отправляясь в далекий путь через леса, балуба знал, что делал, когда предлагал свой товар богатому вождю Лунды.
И народ любил эту девочку, потому что она явилась в пору засухи, а с ее приходом начались дожди и поля сразу зазеленели. Тогда люди сложили в ее честь песни.
Начиная с того самого времени, как она появилась тут, киоки перестали беспокоить народ, голод не мучил людей и грозы больше не уносили жизни, чтобы отдать их грозному богу воды Замби-иа-Мейа. Все это народ приписывал ей. Она отвела от владений своего господина все зло.
А теперь несчастная была тут в руках у Камбало. Ее живот, украшенный необыкновенным рисунком, тяжело вздымался. Улыбка погасла, и в глазах не было нежности. В них сверкал жестокий огонь, который путал людей.
— Положи ее, — сказал вождь.
И Камбало нагнулся, опустил женщину на землю. Она лежала, закрыв глаза, и не двигалась. Совсем как мертвая. Только острые груди, твердые и блестящие, будто отлитые из бронзы, трепетали, подавая признаки жизни.
— Кавина! Кавина! — позвал ее Мваунгве, присев на корточки рядом с девушкой и проводя дрожащими руками по ее неподвижному лицу.
Старейшины приблизились к вождю. Один из них, положив руку на плечо Мваунгве, сказал тихо, но строго:
— Вождь не должен делать этого…
Мваунгве посмотрел на него непонимающими глазами, но не стал сопротивляться, когда старейшина потянул его за руку, поднимая с земли.
— Унесите его.
Несколько человек бережно подняли вождя На руки и понесли в хижину мвата-мвари. Первая жена вождя, мать народа, стояла в дверях хижины, перепуганная криками Кавины. Старая мвари залилась слезами, увидав, что к ней несут ослабевшего вождя, и, воздев в небо руки, прокляла девушку, которая привела в смятение народ.
В толпе послышался ропот. Люди поняли, что теперь, когда Кавина обезумела, вместе с ее разумом погасла счастливая звезда, которую она принесла с собой с далекой родины, чтобы подарить народу лунда, жившему в этом краю.
Грозная звезда, которая только что пронеслась по небу, явилась, чтобы унести звезду, горевшую в душе Кавины, в черную пропасть бесконечной ночи. Теперь звезда Кавины погасла и никогда больше не зажжется, чтобы озарить жизнь других.
Порыв ветра пронесся над языками пламени, на землю опустился туман. Закапал мелкий дождь, где-то вдали сверкнула молния. Люди молча разошлись по своим хижинам.
Старейшины подняли тело Кавины и поручили ее заботам мвата-мвари. Но старуха продолжала обвинять Кавину в грехах, которые та не совершила, и бранить несчастную, неподвижно лежавшую у ее ног. Тогда вождь прогнал свою первую жену, позвал рабынь и, с трудом поднявшись с циновки, сам занялся безумной.
Вдруг на селение налетел ураган. Свирепый порыв ветра обрушился с неба. Хлынул дождь, заливая костры, и громовой удар, раздавшийся сразу после вспышки молнии, потряс землю.
Когда первые лучи солнца коснулись земли, люди вышли из хижин, чтобы посмотреть, какие разрушения гроза произвела в селении. И они увидели повалившиеся хижины, сорванные ветром крыши, вырванные с корнем деревья. Священная мулемба лежала на земле рядом с хижиной вождя.
Люди столпились около нее и в полном молчании смотрели друг на друга. Глаза их выражали ужас, потому что мертвая мулемба была знаком величайшего бедствия.