Действительно, далеко не всегда обращение к кукольному театру вызывалось искренним увлечением драматургов этим искусством. Ремесленники от драматургии «отметились» и здесь. Но для целой группы талантливых писателей эта ниша оказалась едва ли не единственной. Для них это был единственный способ заработать на жизнь литературным трудом. Публиковаться, по разным причинам, было крайне трудно. Для многих драматургов – просто невозможно. Оставалось одно «окно» – кукольный театр, к которому, по обыкновению, не относились слишком серьезно, пристально, но заказы на пьесы хоть и не щедро, но оплачивались. Таким образом, кукольный театр помог в СССР многим гонимым, «неудобным», но талантливым писателям, поэтам и драматургам – футуристам, имажинистам, обэриутам и др. Именно они создавали русскую драматургию театра кукол 1-й пол. ХХ в.
Среди этих авторов был и поэт Александр Иванович Введенский (1904–1941). Испытав влияние футуризма, он увлекался поэзией Н. Крученых, учился на юридическом факультете Петроградского университета и отделении китаистов факультета стран Востока. В 1925 г. вместе с Даниилом Хармсом Введенский печатался в имажинистском сборнике «Необычайные свидания друзей». В 1927 г. А. И. Введенский вошел в литературно-театральное объединение «ОБЭРИУ» (Объединение Реального Искусства), деятельность которого заключалась в проведении театрализованных (часто и скандальных) выступлений поэтов. С 1928 г. часто публиковался и как детский писатель, вместе с молодой поэтессой, а впоследствие будущим классиком драматургии театра кукол Н. Гернет сотрудничал в журналах «Чиж» и «Еж».
К 1931 г. многие ОБЭРИУты по обвинению в «отвлечении народа от задач строительства социализма» были арестованы. А. Введенскому инкриминировалось «вредительство в области детской литературы». 21 марта 1932 г. он был освобожден, но лишен прав проживания в 16 городах СССР сроком на три года. Жил в Курске, затем в Вологде, завершил ссылку в Борисоглебске (1933). В 1936 г., будучи в Харькове, Введенский сотрудничал с Харьковским государственным театром кукол, где по просьбе режиссера В. Белоруссовой написал пьесу «Веселые путешественники». Поэт продолжал работать в детской литературе, зарабатывал сочинением цирковых и эстрадных реприз, куплетов, миниатюр. В 1939 г. Введенский написал эксцентричную пьесу «Елка у Ивановых». Тогда же он пришел в Центральный театр кукол под руководством С. Образцова, чтобы предложить свою новую кукольную пьесу для взрослых «Концерт-варьете».
В то время Центральный театр кукол под руководством С. Образцова еще не играл спектаклей для взрослых, и Образцов попросил автора написать вариант этой пьесы для детей. Через короткое время пьеса была готова. Это была остроумная пародия на популярные концертные программы тех лет и их исполнителей, с множеством смешных кукольных номеров, трюков. Но так как в театре в то время шли репетиции другого спектакля («Ночь перед Рождеством»), постановку «Концерта-варьете» отложили.
Премьера «Ночи перед Рождеством» была сыграна Театром Образцова в июне 1941 г., затем началась Великая Отечественная война, и пьеса «Концерт-варьете» так и осталась в архиве театра. Но, видимо, идея А. Введенского о пародии на эстрадный концерт продолжала жить; после окончания войны С. Образцов создал «Необыкновенный концерт». В этом спектакле действовали не животные, как в пьесе Введенского, а люди. Например, вместо добродушного и самовлюбленного бегемота – Антона Многотонновича Толстокожева – появился Конферансье. Он был иным, произносил иной текст, но характеры этих персонажей – самоуверенных, самовлюбленных, «толстокожих», – стиль поведения, ситуации, типажи были тождественны.
Вот, например, Толстокожев из пьесы Введенского играет с малышом-медвежонком, пока родители малыша – медведи-акробаты – выступают на арене:
« Сосунок иногда начинает кричать: уа-уа, и тогда Толстокожев качает его и говорит: бай-бай-бай, маме работать не мешай. И вдруг сосунок начинает громко плакать. Мама медведица берет его у Толстокожева и разворачивает ему пеленки, и тогда довольный маленький медвежонок сосунок пускается в пляс, кувыркается и прыгает на голову папе Медведю. И под веселый цирковой марш акробаты уходят со сцены .
ТОЛСТОКОЖЕВ. Нет, вы подумайте, грудной ребенок, еще наверно, «папа-мама» выговорить не может, а так хорошо работает! Вам, может быть, кажется, что на руках ходить не трудно? Что это то же самое, что и на ногах? О, нет! Это очень трудно. Это не каждый умеет. Я-то, конечно, умею. Хотите, покажу? Видите ли, на руках надо ходить так. (Становится на передние лапы и пробует поднять задние. Ничего из этого не получается) . То есть, не так, а вот так. (Опять та же безуспешная попытка). В общем, я вам потом покажу, как, а сейчас выступают два брата Пинг и Вин – чечеточники (Чечетка пингвинов) ». [308]
Сравним эту сцену с другой – из второй редакции «Необыкновенного концерта»:
АПЛОМБОВ. Дорогие друзья! Граждане! Люди! Многие ошибочно считают, что маленькому ребенку вредны публичные выступления. Что это, якобы, калечит их психику, вызывает нездоровое честолюбие. Это неверно, дорогие… Просто так, дорогие. Я помню, когда мне не было еще полных трех лет, поздно ночью, когда гости у моих родителей засиживались, все было выпито, говорить уже, естественно, было не о чем, а гости не расходились, моя мама доставала меня из кроватки и заставляла веселить гостей. Что я и делал: я острил, балагурил, рассказывал анекдоты, и все дружно смеялись надо мной. Повредило мне это? Нет. Искалечило? Тоже нет. Я и сейчас также остроумен, как был в трехлетнем возрасте. Поэтому я с особым удовольствием предлагаю вашему вниманию выступление представительницы юных дарований, пианистки-профессионала Сусанны Голенищевой. Сусанночка, Сюзи! Посмотри, там дяди, тети пришли. Сусанна, посмотри сюда. Агу, агу, Сусенька! Играй, Сусенька, играй» [309] .
Много перекличек – не по тексту, а по стилю, настроению, характеру драматургии – можно найти и в дальнейшем. Вот, к примеру, сцена «русской пляски с частушками» из «Концерта-варьете»:
«ТОЛСТОКОЖЕВ. В предыдущем отделении вы уже познакомились с нашими выдающимися артистами. Сейчас мы тоже мордами в грязь не ударим. Будьте покойны. Сейчас, например, будет русская пляска и частушки в исполнении Машкиной, Дашкиной, Глашкиной и Палашкиной. Баянист Бородулин.
На сцену выходит козел с баяном и начинает играть. Под его музыку с разных концов выплывают в русской пляске четыре козы. Они пляшут вокруг козла, сначала медленно и плавно, а потом темп пляски все ускоряется и ускоряется, и вот козы, топоча копытцами, начинают петь :
ПЕРВАЯ КОЗА. Я пойду на огород / Завтра утром в семь. / Широко открою рот, / Всю капусту съем.
ВТОРАЯ КОЗА. Ах, трава у пруда / Изумрудная, / У козла борода / Очень чудная.
ТРЕТЬЯ КОЗА. На лужок я шла / И цветок нашла. / Поглядела на восток / Да и слопала цветок.
ЧЕТВЕРТАЯ КОЗА. Эх, морковь, морковь / Ты хрустящая. / У меня к тебе любовь / Настоящая (пляшут).
ТОЛСТОКОЖЕВ. Как они пели! Как они плясали! Одна другой лучше. Не правда ли? И баянист хорош. Только уж очень бородатый. Я его сколько раз уговаривал бороду сбрить – ни за что не соглашается. Как козел упрямый… А сейчас выступит Трио Поросятос […]» [310] .
Для сравнения, обратимся к тексту из «Необыкновенного концерта», где Конферансье объявляет выступление цыганского ансамбля: «Дорогие друзья!.. Разрешите предложить вашему вниманию цыганский хор Заполярной филармонии под управлением Паши Пашина. Постановка Орехова. Костюмы Зуева. Гитары и бубны – конторы Музпрокат. Ковры и пальмы – ресторана «Астория…» [311]
По всей видимости, пьеса Введенского стала предтечей «Необыкновенного концерта», включая выступление «трех поросятос», превратившихся со временем в латиноамериканское трио «Лоссамомучас», и пингвинов-чечеточников, преобразившихся в «братьев Баклушиных».
Над сценарием «Необыкновенного концерта» начали работать весной 1944 г. Тогда впервые собралась постановочная группа будущего спектакля: постановщик и автор сценария С. Образцов, драматурги А. Бонди и В. Курдюмов, заведующий музеем ГЦТК режиссер А. Федотов, актер и режиссер С. Самодур, художники В. Терехова и В. Андриевич, композитор Г. Теплицкий, заведующая литературной частью Л. Шпет. Почти год продумывалась пьеса, намечались контуры номеров, прочерчивался будущий текст Конферансье. Осенью 1945 г. были готовы первые эскизы кукол. Театр приступил к репетициям. Предполагалось создать пародию на обыкновенный эстрадный концерт, собрав воедино все его штампы.
Исследователь Н. И. Смирнова, рассказывая о сценах «Капеллы» и «Поэта» в пьесе «Обыкновенный концерт» (первоначальное название «Необыкновенного концерта»), писала: «Масса лиц и фигур – старик с отвислой губой, восторженные молодушки, мордастые парни, рыжеволосые, черноголовые, плюгавые, зловещие, добродушные, угрюмые – была втиснута в плотный трафарет из подымающихся маршем рядов. Этот трафарет, словно намертво сколоченный из черных пиджаков и белых треугольничков-рубах, прочно покоился на постаменте из белого крепдешина, нагло подчеркивавшего упругость мощных форм их обладательниц. Образцов говорил на репетициях: “Обреченность однообразно построенной массы людей при всем их разнообразии становится страшно глупой”. Лица единообразного трафаретного квадрата разверзли пасти, и на все лады полилось допотопно-примитивное: “Метро, метро, ну как попасть в твое нутро!”, выпеваемое серьезно, с пафосом. Автоматизм исполнения стал столь же многоречив, сколь и бесстрастная, молчаливая статуарность хора. За “Метро” следовала специально написанная Гердтом “Птичка божия не знает” – пародия на псевдодеревенские хоры. Журчанию солиста, этой “сольной” птички, бессмысленно подпевал хор. Для пародии была удачно использована вся залежь стандартных напевок и припевов типа: “Ишь ты, подишь ты, что ж ты говоришь ты”, “Чай, чай, примечай”, “Люли, люли” и т. д. Покорная, тупая организованность Капеллы приобретала неожиданно новое сатирическое звучание, носила почти аллегорический характер» [312] .