И прежде чем дети пришли в себя от неожиданности, рука, будто змея, проворно поползла вверх по дереву, цепляясь ноготками за кору. Она направлялась прямиком к Ванильной Девочке. Как будто всегда знала, для кого создана. Девочка, открыв рот от изумления, глядела, как, перебирая пятью пальцами, словно лапками, белая мраморная рука взбирается по стволу и приближается к окошку-сердечку. Поравнявшись с ним, рука бросилась к девочке, да с такой силой, что та опрокинулась на спину.
Всё ещё стоя рядом с Умбертусом, Тау и Майя — утомлённые долгой дорогой туда и обратно, к тому же страшно голодные — не дыша следили за всей этой сценой. Но вскоре в оконце-сердечке вновь показалось лицо Ванильной Девочки.
Она улыбнулась как ни в чём не бывало и приветственно помахала им обеими руками. Мраморная ручка сияла в мягком вечернем свете, как слёзка из горного хрусталя.
— Ура-а-а-а! — хором закричали все.
И тут послышался глубокий тяжёлый храп. Это храпел Дядюшка Дуб, потому что в глубине своих сердец (а у него их было несколько) он видел чудесные сны.
Праздник, в котором приняли участие сотни обитателей леса, продолжался до рассвета. К полуночи Ванильная Девочка так развеселилась, что несколько раз дёрнула Тау за уши. Всё случилось в точности, как предсказывал Дядюшка Дуб!
А потом словно заиграла скрипка, и глаза обитателей леса — большие и маленькие, мудрые и наивные — сами собой начали закрываться. Это Дядюшка Дуб напевал во сне.
Но, несмотря на усталость, спать Тау и Майе не хотелось. Они ещё долго прыгали и плясали — сначала с карликами Нюгру-Нюгру, а потом с медведями. А ещё они съели невиданное количество пирожных, мармелада и конфет (а также других сладостей) и всё никак не могли остановиться.
Но спать им не хотелось главным образом потому, что после приключения с мраморной рукой они всё время вспоминали Говорящее Бревно. Ведь они бросили его, вместо того чтобы взять с собой и доставить в самое сердце Дядюшки Дуба. А всё потому, что их напугала Дебора! Случалось, по ночам они просыпались в поту: им снилось, что за ними гонится прожорливая старуха.
Постепенно они успокоились, отправились к себе в комнату и уселись на полу у камина.
Петибертус, который улёгся у них в ногах и тут же уснул, внезапно заворочался и заворчал во сне. Какая-то чёрная птица уселась на окошко, а затем шумно захлопала крыльями и улетела. Когда небо уже начало светлеть, Тау и Майя наконец угомонились, легли в постель и решили чуточку вздремнуть.
Утром их разбудил голос Дядюшки Дуба, который довольно громко затянул:
Фигаро здесь, Фигаро там…
Майя и Тау, очень обрадованные, что дерево наконец-то пробудилось, спустились вниз — рассказать о своих приключениях.
Поскольку спали они не где-нибудь, а внутри его ствола, Дядюшка Дуб видел их сны и примерно представлял, как было дело. Только они начали рассказ, как он перебил их:
— Вот уже много дней я читаю ваши сновидения, Тау и Майя… Я знаю: вас мучает, что вы оставили одно дело незавершённым. Не могу сказать, правы вы или нет. По крайней мере, в нашем лесу никто не станет вас ругать за это. И всё же мне нравится, что вы не забываете про Говорящее Бревно и мечтаете побороть страх перед прожорливой Деборой. В любом случае только вы можете довести дело до конца. Отправляйтесь на поиски. Если вам суждено встретить старуху, вы её найдёте. Но лучше не делать этого в одиночку. Возьмите с собой Петибертуса. Он не только будет вас развлекать, но и поможет, если понадобится. А главное, как всякое маленькое существо, он вас чему-нибудь научит.
Дети послушались Дядюшку Дуба и отправились в путь. Стоило им отойти от дерева, как они оказались в дремучем лесу. С собой у них был небольшой рюкзак, посох и Петибертус. Из-за медвежонка они то и дело останавливались и сбивались с дороги, зато с ним было очень весело.
Прошло три дня. То тут, то там им попадались обгоревшие вишнёвые деревья, возле которых не осталось следов пепла. Или стая крикливых ворон. Нашли они два овечьих скелета и обломки птичьих гнёзд, увидели круглые проплешины посреди цветущего луга. Но старуху они не повстречали. Шло время, и дети начали беспокоиться, что рано или поздно им придётся вернуться ни с чем. Они волновались и из-за родителей — наверняка те уже дома и, конечно, того и гляди спросят дедушку, где же дети. Что он им ответит?
Тау и Майя начали терять надежду. Петибертус лизал им щёки, чтобы хоть как-то взбодрить. Они перешли ручей и промочили ноги, продрались сквозь почти непроходимую чащу, после чего в волосах у них запутались паутина и сухие листья.
Наконец они присели на большой плоский камень. Вокруг шумел прозрачный сосновый бор, покрывавший склоны гор. Стояла такая жара, что даже цикады умолкли. Фляжки опустели, следовало срочно найти воду; припасов тоже почти не осталось, а на душе было муторно. Мир казался враждебным, к тому же жарким, как печка, и полным тревог.
— Майя… — Голос Тау дрогнул. — Мы её не найдём.
— Тау, мне тоже так кажется.
Они посмотрели друг на друга. Глаза их блеснули. У каждого выкатилось по горючей слезе. Это были слёзы разочарования и усталости.
Даже Петибертус скуксился. В конце концов он зевнул и улёгся прямо на земле, прикрыв мордочку передними лапами: ему тоже больше не хотелось ни шутить, ни баловаться.
Ещё две слезинки упали на камень, на котором сидели дети. А потом ещё. И ещё. Постепенно накапала целая лужица. Дети не произносили ни слова: говорить было не о чем.
И тут камень под ними шевельнулся!
Дети аж подпрыгнули от неожиданности. Камень удлинялся, как будто потягиваясь после долгого сна.
— Ничего себе: раз — и проснулся, — тихо проговорил он.
Протянул над землёй руки, такие же длинные, как сам камень, выпрямил кряжистые ноги и расправил угловатое тело. Нос у него напоминал баклажан. Уши были как два кочанчика савойской капусты, рот как два ломтика продолговатой дыни, а глаза как два кокоса. Открывались они с большим трудом. В глазах виднелись зрачки, похожие на камешки или грецкие орехи.
Разговаривал он так медленно, что понять его было почти невозможно. Он не пытался встать на ноги: наверное, решил, что и так сойдёт.
— Какой сейчас век? — вот что он спросил первым делом.
Когда Майя и Тау ответили, что двадцать первый, Эндимио — а именно так звали человека-скалу — печально улыбнулся.
— Надо же, я спал всего семь веков. Для хорошего самочувствия надо хотя бы восемь. А лучше девять… Чувствую себя совершенно разбитым.
Эндимио поведал детям, что когда-то пас овец. Было это давно — больше пятидесяти веков, то есть пяти тысяч лет, назад. О людях он знал мало. День за днём проводил в полном одиночестве посреди леса, наблюдал за жизнью его обитателей и сочувствовал всем существам, какими бы мелкими и ничтожными они ни были. И вот в один прекрасный день влюбился во всё одновременно — в каждый камень, в каждую птичку, в каждый ручей и каждое дерево, в солнце и луну (в луну особенно), а заодно и в звёздную ночь.
Он засыпал лёжа на спине, обнимая взглядом небо. Лицо его делалось спокойным, как гладь лесного пруда. И вот как-то ночью луна догадалась о чувствах Эндимио и тоже его обняла.
— Я очень одинока и иногда слежу за тобой издалека. Проси у меня всё что хочешь, я исполню! — сказала она ему.
В ответ Эндимио признался, что хотел бы провести целую вечность, любуясь её несравненной красотой и заодно красотой неба, а ещё тысячами птиц и деревьев, всеми ветрами, жизнью самой планеты и того, что на ней.
В ответ луна лишь загадочно усмехнулась.
Тут Эндимио прилёг, потому что всё его тело внезапно отяжелело. Прилёг и затих. Шли годы. Он не ел и не пил ничего, кроме дождевой воды. Его не беспокоили ни дневная жара, ни ночная прохлада. Через несколько веков он окаменел. Но его каменный сон не был подобием смерти. Вовсе нет! Он был полон безмятежного созерцания.
Пока на него не упала слезинка Тау. А потом ещё одна. Это и оживило старого Эндимио.
— Я могу вам помочь, — сказал он детям. — Но поторопитесь. Я буду бодрствовать лишь до тех пор, пока ваши слёзы не высохнут.
— А если мы ещё наплачем? Нарочно? — спросил Тау.
— Такие слёзы не в счёт: они не от чистого сердца.
И тогда дети уже в который раз торопливо рассказали о старухе и Говорящем Бревне. А ещё о том, что никак не могут их отыскать и понятия не имеют, что с ними делать, когда найдут.
К тому времени голос Эндимио звучал чётко и ясно:
— Ищите говорящие камешки. Они вам помогут.
— А где они? Как их искать? Как они нам помогут? — Странные ответы Эндимио окончательно сбили детей с толку.
Каменный человек зевнул.
— Что-то мне снова спать хочется… Как помогут, говорите? Как-как, конечно же, проводят назад к Дядюшке Дубу. К Дядюшке Дубу, куда же ещё.
Он глубоко вздохнул, прилёг и задремал. Его руки и ноги застыли в оцепенении. Было понятно, что очень скоро лишайники, мхи, папоротники, пыль, комки земли и глины, принесённые грозами и ветрами, вновь надёжно его укроют.
Тау и Майя, ещё более печальные и растерянные, чем прежде, пустились в обратный путь. Верный Петибертус бежал за ними по пятам, то и дело останавливаясь и принюхиваясь. Казалось, каменный человек с хриплым голосом не произвёл на медвежонка впечатления. Зато как он испугался, когда ему на нос села голубая бабочка! Плюхнулся на задние лапы и захныкал, как маленький ребёнок.
Этот жизнерадостный пушистик скрашивал детям дорогу домой: с ним всегда было весело.
На другой день вдали, между огромными задумчивыми облаками, показалась крона Дядюшки Дуба. Дети пересекли русло высохшего ручья. Внезапно Тау споткнулся о круглый камень, напоминавший страусиное яйцо. Разозлившись, он схватил его и зашвырнул подальше.
— Трик-трак, — успел проговорить камень.
Шлёпнувшись на землю, он разлетелся на две половинки. Удивлённые Тау и Майя быстренько подобрали их и бросили снова.