По всей видимости, старуху это занятие чрезвычайно забавляло.
— Перестаньте, пожалуйста!
— Вот загадаю загадку — и тогда перестану! А так нет, не дождётесь! Ишь какие хитренькие! Итак:
Передо мной сейчас их восемь,
но есть другие где-то там,
Пока они стучат, вы живы,
а встанут, сразу тарарам.
Сложно сказать, как долго друзья размышляли над этим невразумительным стишком, пытаясь найти в нём хоть какой-то смысл. Гильгамеш улыбался. Все понимали, что маленький мудрец знал ответ.
Ахаб начал терять терпение.
— Лично вы как хотите, а я пошёл дальше. Микоу не может так долго ждать из-за каких-то загадок: он ранен! Всего хорошего, сеньора.
— Хи-хи…
«Шмяк!» — камень угодил ему в нос. В глазах Ху Луна вспыхнул гнев.
— Госпожа, прошу вас.
— Шмяк! Хи-хи! «А встанут, сразу тарарам»! Настоящая поэзия, не правда ли?! Это я на ходу сочинила! Шмяк! Теперь кто-нибудь из вас посидит вместо меня, а я наконец-то высплюсь!
Тау и Майя обсуждали загадку вполголоса:
— Итак, их восемь. Это не про нас: нас шестеро. Глаза тоже вроде бы не подходят.
— Может, часы? Сказано же, что они стучат.
— Вряд ли. Часов ни у кого нет, даже у нас с тобой.
— Это вообще не обязательно про нас: есть же ещё «другие где-то там».
— Что может стучать, пока мы живы? А если останавливается, то сразу случается какой-то тарарам?
— Имеется в виду, что живое существо умирает. Ну, кроме Гильгамеша.
— Давай рассуждать логически. Если ты умрёшь, что у тебя остановится? В первую очередь сердце.
— Да, а если оно стучит…
— А если оно стучит, то ты жив!
— Но кто эти восемь? Может, всё дело в Микоу и Ху Луне?
— Точно: у драконов же два сердца!
— Ответ готов! — воскликнули дети хором.
— Да неужели? Хи-хи…
— Это сердце!
— Так нечестно! Это не считается! — Старуха перестала улыбаться, схватила обеими руками пригоршню камней и принялась кидаться ими ещё яростнее, ругаясь при этом как одержимая.
— Вон отсюда! Вы думали слишком мало! И ответили слишком быстро! Невежливо с вашей стороны! Ужас! Просто ужас! Уносите ноги! Шмяк! А может, придумать вам задачку посложнее? Тогда уж вы точно проторчите здесь двести лет! Ужасные дети!
Обрадовавшись, что всё кончилось так быстро и относительно безболезненно, они двинулись дальше.
Ахаб сделался мрачнее тучи. Ему крайне не понравилась старуха, а более всего расстроило, что загадку отгадал не он. Гильгамеш по-прежнему улыбался. Он легонько подталкивал брата и сестру, стараясь их приободрить.
Горная тропинка пересекла сосновую рощу и исчезла в дубраве. Землю покрывала опавшая листва. Листья дуба казались твёрдыми, но шелковистыми на ощупь, и некоторое время все шли босиком, давая ногам отдохнуть от надоевшей обуви.
Поскольку Гильгамеш ходил босиком всегда, ему не пришлось разуваться. Солнечный свет, проникавший сквозь густую листву, делал воздух чуточку зелёным и очень уютным, так что всем хотелось болтать и смеяться, позабыв о проблемах. Из-под ног вылетали удоды, и путники провожали их взглядом, любуясь необычайно яркой расцветкой этих красивых птиц. Время от времени Ахаб тихонько ворчал.
Предоставленные самим себе, Тау и Майя весело шагали, поигрывая новыми посохами. Их удивляли гибкость и твёрдость этих необычных орудий. Одним ударом Майя расколола большой, похожий на бычью голову камень, лежавший посередине дороги. А Тау единым взмахом перебил бревно, преградившее им путь.
Потом они одновременно ударили своими посохами по торчавшему возле дороги старому высохшему дереву без единого листочка. Интересно было посмотреть, что произойдёт.
Раз! Дерево разломилось с такой лёгкостью, словно было вафельным. К удивлению детей, из него посыпались зёрна пшеницы. Да сколько! Сотни килограммов отборнейшей пшеницы хлынули вниз по склону! Дети сломали не обычное сухое дерево: они разрушили маленький элеватор, хранилище для зерна. Так Тау и Майя столкнулись со следующим испытанием. И создали они себе его сами.
— Ой! Мы просыпали зерно! Кошмар, что же делать?
Откуда ни возьмись появился маленький человечек, сгорбленный и сморщенный, в мешковатой одежде и шляпе с широкими полями, закрывавшими лоб и даже плечи. Человечек казался добродушным, шёл он, склонившись вперёд, будто боялся раздавить какого-нибудь жучка или червяка. Чтобы удерживать равновесие, он опирался на трость, сделанную из оливковой ветви. Голосок у него был жалобный и вкрадчивый, но такой нежный, что противным не казался. А самое удивительное — когда он говорил, птицы вокруг чирикали и пели ещё громче.
— Пшеница… Мои драгоценные зёрнышки… — причитал человечек. — Что же я буду сеять?
Дети ужасно смутились. Они принялись оправдываться и извиняться: им было очень жаль маленького человека. Гильгамеш, улыбаясь, сел на груду сухих листьев возле тропинки.
— Господин, — обратился Ахаб к человеку. С Микоу на руках, арбалетом за спиной и прочим оружием он выглядел рядом с незнакомцем как Ахиллес[12] рядом с черепахой. Птицы смолкли, и даже цикады на мгновение прекратили стрекотать. — Мы торопимся! Вот, возьмите деньги…
— Ах, да зачем мне деньги? Моя пшеница — вот что мне нужно!
— Мы обязательно соберём её… на обратном пути! — горячился Ахаб, а Гильгамеш зажал ладонью рот, чтобы не расхохотаться.
— Моя пшеница, моё зерно! Еда, посевы! Бедные лесные зверюшки, которые едят его с таким удовольствием! И всё это достанется муравьям! Ах, ах! А я даже согнуться не могу, чтобы её собрать!
Тау и Майя мигом вспомнили дедушку. Бедный человечек, ведь он в самом деле не может наклониться!
Встав на колени, Майя зачерпнула первую пригоршню пшеницы, а Тау, тоже подобрав немного зёрен, спросил у человечка, куда их складывать.
— Ах, ах! Моя пшеница! Благодарю вас, чудесные дети. Сейчас мы подыщем новое хранилище. — Он указал им на другое сухое дерево, в точности такое же, как первое.
И дети взялись за геркулесов труд[13]. Отчаявшись и потеряв терпение, Ахаб решился нести маленького Микоу дальше. Кто знает, быть может, ему суждено встретить на этой горе Дракона Песчаного Камня. Или лекаря, который подскажет, как вылечить Микоу.
Ху Луну хотелось остаться с детьми и помочь им собрать зерно. Но он был верен Ахабу и не мог его бросить. Что, если и вправду Дракон Песчаного Камня бродит где-то неподалёку?
Гильгамешу было любопытно узнать, чем кончится дело. Он залез на осину и теперь сидел на ветке, болтая ногами. Жевал плоды земляничного дерева, которые нарвал по пути, и рассматривал древесные грибы. В конце концов он сжевал и их.
Тау и Майя вскоре пожалели, что взялись за столь тяжкую работу, не имея ни корзин, ни совков. Особенно если учесть, как торопились они достичь вершины! Они очень старались быстрее ликвидировать беспорядок, который сами же и устроили: потели в три ручья, кусали от усердия губы, царапали пальцы в кровь. И постепенно поняли: второе испытание — не что иное, как проверка терпения. Они осознали, что враг их не пшеница и не человечек, который поначалу помогал им, но вскоре уселся, пригорюнившись, в сторонке. Их врагом оказалась собственная нетерпеливость.
Сколько прошло времени? Они увидели в руках человечка фонарик и свечи. Неужели наступила ночь? А через какое-то время заметили, что незнакомец задул свечу и выключил фонарик. Значит, настало утро? Зёрнышко за зёрнышком, горсть за горстью — наконец почти вся пшеница была собрана, и под ней уже показалась голая земля.
— Всё, достаточно! — воскликнул человечек, когда настал полдень, солнце жарило в полную силу, а глаза у Тау и Майи слезились от бессонной ночи.
Он принёс миску молока с пшеничными хлопьями, всыпал туда добрую порцию сахара и усадил детей в сторонке. На отдельной тарелке подал жареные лесные орешки, изюм, инжир, грецкие орехи, а заодно и блюдечко золотистого мёда.
— Мои юные друзья! — воскликнул человечек. — Если бы вы знали, как много для меня сделали! Мои зверюшки, моё скромное поле, мои ненаглядные птички и моё собственное брюхо, а также три бедные семьи, проживающие по ту сторону горы, очень-очень вам благодарны. А теперь можете продолжать свой путь.
От усталости Тау и Майя не могли тронуться с места. Они рассеянно посмотрели на Гильгамеша, который явно не спешил спускаться со своей ветки.
— Только ни в коем случае не идите по этой дороге! — добавил человечек. — Она приведёт вас сюда же!
Не успел он произнести эти слова, как послышались топот, грохот оружия и отборные проклятия.
— Идите лучше по той тропинке, — шепнул старичок. И проводил детей до опушки леса, где узенькая тропинка, виляя между утёсов, уходила в горы. — Четверть часа — и вы на месте!
В этот миг на полянку ввалился Ахаб (именно он произвёл столько грохота и шума).
— Что за проклятие! — воскликнул охотник.
Следом просочился на полянку Ху Лун, неслышно и быстро, как ветерок, и приветливо лизнул детям руки. К тому времени Гильгамеш наконец-то спустился с дерева.
Дети попрощались с человечком. Начался последний этап их пути. Позади плёлся притихший Ахаб, лишь изредка сверкая глазами и бормоча очередное проклятие. Несколько раз ударив себя по лбу, он наконец улыбнулся Тау и Майе. «Человек всегда учится, согласен, Ху Лун?» — пробормотал он. А верный дракон мягко толкнул его носом.
Следуя за детьми, Гильгамеш то и дело сходил с тропинки, срывал какой-нибудь листочек, сажал на руку букашек, разговаривал с птицами, а потом раз — и внезапно оказывался далеко впереди: сидел на бревне или камне, словно поджидал их там всю жизнь, и выглядело это как нельзя более естественно.
Некоторое время их сопровождала генетта — похожий на кошку маленький зверь с живыми глазами, гибкий и быстрый. Она с любопытством поглядывала на охотника и детей. А потом помахивала хвостом, словно желая похвастаться.