– МКК никогда не забудет, сколько новых мячей им пришлось в тот день ввести в игру из-за смертоносных ударов Савукши. В их ежегодном бюджете на покупку мячей наметилась брешь. Любая другая бита давно сломалась бы от такой нагрузки, но у Савукши она была смазана особым составом масел секретной формулы, которую сообщил ему садху[141], однажды увидевший, как Савукша еще мальчиком играл в крикет. Впрочем, Савукша говорил, что настоящий его секрет – практика, много-много практики. И это его совет, который он дал бы всем молодым ребятам, желающим играть в крикет.
История явно закончилась, но никто из мальчишек уходить не собирался.
– Расскажите нам о других матчах, в которых играл Савукша, – попросили они.
– Других не было. Это был его величайший матч. Так или иначе, Савукша недолго играл в крикет, потому что вскоре после матча с МКК он стал чемпионом по велосипедному спорту, самым быстрым человеком на двух колесах. А потом прыгал с шестом. Когда он, держась за шест, изящно и плавно перелетал через планку, это было похоже на полет птицы. Но и прыжки он скоро бросил, став охотником, самым могучим охотником на свете, совершенно бесстрашным и таким искусным, что мог выстрелом из ружья с четвертого этажа корпуса «А» отстрелить ус коту на заднем дворе корпуса «С».
– Расскажите про это, – настаивали ребята, – про то, каким Савукша был охотником!
Пришла толстая айя Джакайли, чтобы забрать домой двух детей дипломированного бухгалтера-эксперта. Но они отказывались идти, пока не услышат историю про охотника Савукшу. Когда она начала их бранить и обстановка несколько накалилась, некоторые мальчишки решили вспомнить про привидение, которое когда-то являлось Джакайли:
– Айя, бхут! Айя, бхут!
Нариман предостерегающе поднял палец – эта тема в Фирозша-Баг была под запретом. Никто из взрослых не торопился снова пережить непотребные и возмутительные события, однажды начавшиеся с Песи-падмару и его игр в привидение.
Джакайли села, не желая возвращаться домой без детей, и шепотом попросила Наримана рассказывать покороче. Запах жареной рыбы, щекотавший ноздри Наримана, тем временем нахально проник глубже и разбередил его желудочные соки. Но Нариману давно хотелось рассказать историю об охотнике Савукше.
– Савукша всегда охотился один, так ему больше нравилось. В жизни охотника Савукши много разных событий, но я расскажу вам об одном, очень страшном. Страшном для нас, конечно, ибо Савукша никогда ничего не боялся. А случилось вот что. Однажды вечером он устроился на ночевку, разжег костер и согрел себе миску куриного дхансака[142].
Жареная рыба вызвала у Наримана зверский аппетит, и тема куриного дхансака возникла отнюдь не случайно. Сглатывая слюну, он мужественно продолжал:
– Миссис Савукша была знаменита своим дхансаком ничуть не меньше, чем ее муж охотой. Обычно она клала в блюдо тамаринд и баклажан, кориандр и зиру, гвоздику и корицу и десятки других никому не известных специй. Женщины обычно приходили к их дому издалека, стояли под окном, когда она готовила, наслаждались ароматами и пытались разгадать кулинарный секрет. Они надеялись распознать ингредиенты блюда по запахам, которые выплывали из окна слой за слоем и становились все более изысканными и аппетитными. Но всякий раз эти восхитительные ароматы одурманивали женщин, и они просто отдавались наслаждению, позабыв о том, зачем пришли. Секрет миссис Савукши был надежно защищен.
Джакайли сделала Нариману знак поторопиться, обеденное время для детей давно наступило. Нариман продолжал:
– Аромат острых специй вскоре заполнил ночной воздух джунглей, и, когда дхансак как следует разогрелся, Савукша принялся за еду. Ружье лежало рядом. Но как только он поднес к губам первый кусок, из кустов на него сверкнули глаза тигра! Всего метрах в четырех от него! Тигр вышел, облизываясь. И что, как вы думаете, случилось потом?
– Что, что, дядя Нариман?
Но не успел он ответить, как дверь его квартиры открылась, и оттуда высунулась голова Хирабай.
– Чало ни[143], Нариман, – сказала Хирабай, – пора. Если все остынет, будет невкусно.
Вопрос был решен. Чтобы жареная рыба Хирабай, с корочкой снаружи и нежная и сочная внутри, замаринованная в куркуме с красным стручковым перцем, чтобы эта рыба остыла – такое Худаи-джи[144] не смог бы ему легко простить!
– Извините, ребятки, мне надо идти. А про Савукшу и тигра в следующий раз.
Послышался гул разочарования. Но все надеялись, что хорошее расположение духа продлится у Наримана до завтра, когда он вернется из Мемориальной библиотеки, иначе его история тоже остынет.
Однако прошла целая неделя, прежде чем Нариман вновь припарковал «зеницу ока» перед своей квартирой на первом этаже и дал три долгих гудка. Когда он поднял капот, проверил масло, начистил значок «мерседеса» и стал насвистывать «Марш полковника Боуги»[145], к корпусу «А» потянулись ребята.
Некоторые помнили, что история о Савукше и тигре осталась незаконченной, но они хорошо знали, что напоминать об этом не следует. Неразумно было подсказывать Нариману, пока он первый не намекнет на продолжение, иначе не выйдет ничего хорошего.
Нариман внимательно посмотрел на лица собравшихся. Двоих, стоявших позади и всегда имевших всепонимающий и высокомерный вид, среди них не было. Не было и тихого Бальсары, умного паренька.
– Позовите Керси, Вирафа и Джахангира, – распорядился Нариман. – Хочу, чтобы они послушали сегодняшнюю историю.
Джахангир сидел один на каменных ступеньках корпуса «С». Другие двое болтали с охранником у дворовых ворот. Кто-то из ребят сбегал за ними.
– Извините, что прерываю вашу беседу, мальчики, и твои размышления, Джахангир, – шутливым тоном сказал Нариман. – Но я подумал, что вам захочется послушать эту историю, тем более что кое-кто собирается ехать за границу.
Это было не совсем так, но Керси и Вираф действительно много говорили об Америке и Канаде. Керси начал писать в тамошние университеты, с тех пор как начался его последний учебный год, а также отправил запросы в Канадское посольство в Нью-Дели и Американское консульство в Брич-Кэнди. Но пока из всего этого ничего не вышло. Они с Вирафом ответили с сарказмом, на который способны лишь такие зеленые юнцы, как они:
– А как же! На следующей неделе. Осталось только вещички собрать.
– Ка-а-а-анечно! – протянул Нариман.
Прекрасно владея британским английским, Нариман иногда позволял себе обращаться вольно с этим единственным словом, растягивая гласную на американский манер.
– Но, прежде чем мы начнем новую историю, что вы узнали о Савукше из той, что я рассказывал на прошлой неделе?
– Что он был очень талантливый, – сказал кто-то.
– А еще?
– Что он был очень везучий, раз у него было столько талантов, – сказал Вираф.
– Да. Ну а еще что?
Несколько мгновений все молчали. Потом Джахангир смущенно ответил:
– Этот человек искал счастья, пробуя себя в самых разных областях.
– Вот именно! Но так его и не нашел. Он все время стремился к приобретению нового опыта, и, хотя во всех своих начинаниях добивался большого успеха, счастья ему это не принесло. Запомните: один лишь успех не приносит счастья. И держите в голове, когда будете слушать сегодняшнюю историю.
Сзади раздались скандирующие голоса:
– Хо-тим ис-то-ри-ю! Хо-тим ис-то-ри-ю!
– Ка-а-а-анечно! – сказал Нариман. – Итак, все помнят Веру и Долли, дочерей Наджамай из корпуса «С».
Послышались свист и улюлюканье. Вираф толкнул в бок Керси, который мечтательно улыбнулся. Нариман поднял руку:
– Не сейчас, мальчики. Ведите себя прилично. Те две девушки много лет назад уехали за границу учиться и не вернулись. Они устроились там и были счастливы.
Как и они, молодой человек по имени Сарош тоже уехал за границу, в Торонто, но счастья не нашел. Моя история про него. Скорее всего, вы его не знаете, он не живет в Фирозша-Баг, хотя он родственник кого-то, кто живет.
– Чей родственник? Чей?
– Много будете знать – скоро состаритесь, – сказал Нариман, проведя пальцем по каждой половинке своих усов. – Для нас важна сама история. Поэтому продолжим. Прожив в Торонто несколько месяцев, этот Сарош начал называть себя Сидом, но для нас он будет Сарошем и только Сарошем, потому что это его настоящее парсийское имя. Кроме того, таково было его условие, когда он доверил мне печальное, но поучительное повествование о своей жизни последних лет.
Нариман протер свои очки носовым платком, снова надел их и продолжал:
– Наша история начинается с того времени, когда Сарош прожил в Торонто уже десять лет. Мы обнаруживаем его в состоянии унылом и жалком, он забрался на унитаз и сидит там на корточках, твердо встав ногами на белый пластиковый овал стульчака и пытаясь сохранить равновесие.
Ежедневно в течение десяти лет Сарош страдал от этой позы. Каждое утро у него не было иного выхода – он мог только забраться с ногами на унитаз и сидеть на корточках, как это делают в наших индийских нужниках. Если же он садился, как полагается, то никакими силами не мог достичь результата.
Поначалу эта неспособность всего лишь создавала легкое неудобство. Но с течением времени безуспешные попытки стали все больше его беспокоить. Когда же этот дефект растянулся без перерыва более чем на десять лет, Сарош, просыпаясь по утрам, неизменно мучился и терзался.
Некоторые ребята с трудом сдерживали смех. Но они подозревали, что Нариман рассказывает не просто смешную историю, потому что, когда он рассчитывал на смех, он всегда находил безошибочный способ дать им это понять. Лишь мысль о том, что они могут рассердить Наримана и история закончится раньше, чем могла бы, не позволяла приступам хохота вырваться наружу.