к пшеничного "Чудесного хлеба" из непросеянной муки. Теперь их конечная цель – чистый белый "Чудесный хлеб"».
Как воспитанный парс, Сарош сказал: «Очень интересно». Болтливая миссис Маха-Лепате собиралась продолжить, поэтому Сарош решил вставить свое слово: «Но я…» Миссис Маха-Лепате, однако, оказалась проворнее: «О, у нас есть столько интересных случаев! Могу вам рассказать. Например, женщина из Шри-Ланки – она обратилась к нам, потому что у них нет своего общества, – не могла пить здешнюю воду. Доктор Невылечун сказал, что дело в разном минеральном составе, и начал ей давать кока-колу, которую постепенно разбавлял водой. Через шесть недель женщина впервые выпила чистую канадскую воду и смогла удержать ее в организме».
Сарошу никак не удавалось остановить миссис Маха-Лепате, она же переходила от одного случая к другому. «Сейчас доктор Невылечун работает над очень необычным случаем. Речь идет о целой пакистанской семье. С момента эмиграции в Канаду никто из них не может глотать. Они захлебываются собственной слюной и вынуждены постоянно сплевывать. Но мы уверены, что доктор Невылечун отыщет способ исцеления. Он никогда не пасует перед проблемами эмигрантов. Кроме того, у нас есть каналы обмена информацией с другими Обществами помощи странам третьего мира. Кажется, у нас у всех сходные недуги, и мы регулярно сравниваем наши протоколы. Некоторые думали, что эти проблемы связаны с сохранением прежнего гражданства, но такое объяснение никак не помогает».
Сарош, основываясь на собственном опыте, убежденно закивал. Сейчас он уже был и в самом деле поражен богатством информации миссис Маха-Лепате. Он прервал ее с неохотой: «Но сможет ли доктор Невылечун решить мою проблему?»
«Я ни минуты не сомневаюсь, что сможет, – заверила его миссис Маха-Лепате. – А если у него не найдется средства сразу, то он с удовольствием начнет над этим работать. Он обожает браться за новые проекты».
Нариман остановился, чтобы высморкаться. Из корпуса «С» до того места у корпуса «А», где ребята собрались вокруг Наримана, долетел звонкий пронзительный голос: «Джахангу! Джахангу! Восемь часов! Поднимайся домой!»
Джахангир в смущении уставился на свои ноги. Посмотрев на часы, Нариман подтвердил: «Да, восемь часов». Но Джахангир не двинулся с места, и Нариман продолжал:
– Сарош подождал, пока миссис Маха-Лепате устроит ему прием у доктора, и сразу отправился к нему. Все, что он слышал до сих пор, звучало многообещающе. Но он одергивал себя, боясь проявить излишний оптимизм, – это была бы самая большая ошибка. По пути к врачу Сарош невольно подумал: какой Торонто прекрасный город. Он почувствовал то же самое, что и тогда, когда десять лет назад увидел его впервые, еще до того, как кислота беспокойства стала разъедать его радость.
В безоблачном вечере вновь раздался пронзительный голос: «Аррэ, Джахангу! Мне что, спуститься самой и тащить тебя наверх?»
Унижение Джахангира было окончательным и бесповоротным. Но Нариман облегчил его участь:
– Первая часть истории закончилась. Вторая будет завтра. В это же время на этом же месте.
Ребята удивились. Обычно Нариман ни под кого не подстраивался. Но, с другой стороны, раньше он не рассказывал таких длинных историй. Все понемногу разошлись по домам.
Торопившегося Джахангира по дороге в корпус «С» преследовали в темноте писклявые крики фальцетом: «Аррэ, Джахангу! Домой, Джахангу! Бальсара Книжный Червь! Восемь часов, Джахангу!» Покачав головой, Нариман вошел к себе, где его ждала Хирабай.
Следующим вечером история продолжилась в точно указанное время, когда Нариман занял свое место на верхней ступеньке лестницы корпуса «А».
– Вы помните, что мы оставили Сароша на пути к врачу из Общества помощи эмигрантам. Так вот, доктор Невылечун терпеливо выслушал жалобы Сароша, а потом сказал: «Вообще-то, существует одно средство, но оно такое новое, что о нем не знает даже Общество помощи эмигрантам. И миссис Маха-Лепате тоже не знает, а она ведь всегда знает все», – добавил он, усмехаясь и крутя стетоскоп, словно небольшое лассо. Накинув его себе на шею, он продолжал: «Оно предполагает незначительную операцию, разработанную при финансовой поддержке Муниципального отдела. Небольшой прибор «Crappus non interruptus»[149], или, как мы его называем, CNI, имплантируется в кишку. Прибор управляется ручным пультом, похожим на те, которые открывают автоматические гаражные двери. Вы их наверняка видели в магазине хозтоваров.
Нариман заметил, что некоторые ребята имеют озадаченный вид, и понял, что нужны пояснения.
– Муниципальный отдел – это канадское изобретение. Предполагается, что он способствует процветанию этнических культур, благодаря чему канадское общество будет представлять собой культурную мозаику. Это их любимое слово – мозаика, вместо смешивания до единообразия, как в американском «плавильном котле». Если вы спросите меня, то, по-моему, и мозаика, и плавильный котел – полная чушь, а сказать в Канаде «этнический» все равно что сказать «поганый иностранный». Но вы поняли, что такое Муниципальный отдел? Хорошо. Итак, Сарош кивнул, и доктор Невылечун продолжил: «Вы можете закодировать пульт с помощью персонального десятизначного кода. Тогда вам остается только усесться на унитаз, включить пульт, и ваш кишечник откроется, в точности как гаражная дверь, а вам не придется кряхтеть и тужиться».
По рядам слушателей пробежали смешки, Нариман поднял брови, и ребята закрыли рты руками.
– Доктор поинтересовался, есть ли у Сароша вопросы. Тот немного подумал, а потом спросил, требуется ли этому устройству обслуживание.
«CNI – прибор полустационарный, – пояснил доктор, – и работает на солнечной энергии. Это значит, что вам не следует забывать периодически бывать на солнце, иначе он разрядится и вызовет запор. Однако раздеваться и загорать необязательно. Подставлять под солнце десять процентов поверхности кожи раз в неделю летом вполне достаточно, чтобы это устройство набрало энергии на целый год».
Сарош задал еще один вопрос: «Есть ли надежда, что когда-нибудь кишечник начнет работать сам, без прибора?» На что доктор Невылечун печально покачал головой: «Боюсь, что нет. Вам нужно очень крепко подумать, прежде чем принять решение. Уж если вам вставили CNI, то естественное опорожнение кишечника исключается – ни сидя, ни на корточках».
Он остановился, дав Сарошу возможность обдумать услышанное. Затем продолжал: «И вы должны понять, что это значит. Вы больше не сможете жить нормальной жизнью. Вы навсегда станете другим человеком, отличным от ваших родных и друзей из-за этой принципиальной внутренней модификации. Фактически в нашей или в любой другой стране вы будете не таким, как все. Так что отнеситесь к своему решению максимально серьезно».
Доктор Невылечун остановился, повертел стетоскоп, пошуршал бумагами на столе и продолжил: «Есть еще опасные вещи, о которых вы должны знать. Как гаражная дверь может быть случайно открыта пультом соседа, работающим на той же частоте, CNI может быть активирован человеком с подобным аппаратом».
Чтобы снять напряжение, он попробовал слегка усмехнуться и сказал: «Крайне неприятно, да? Особенно если такое произойдет в неудачном месте и в неудачное время. Но имейте в виду – пока риск небольшой, потому что сейчас вероятность оказаться в радиусе метров пятнадцати от другого пульта, работающего на той же частоте, стремится к нулю. Но как будут обстоять дела в дальнейшем? Что если такие CNI обретут популярность? Возможно, необходимая пермутация будет недоступна для частот вашего передатчика, и его код станет известен другим. Тогда возрастает риск катастрофических происшествий».
Тут Нариман вздрогнул, потому что что-то с громким звуком шлепнулось в заднем дворе корпуса «А». В ту же секунду поднялся вой, визг и мяуканье дворовых кошек, залаяла собака качравали. Некоторые мальчишки, обогнув корпус «А», заглянули через забор на задний двор. Но вскоре крики стихли сами по себе. Ребята вернулись, и вновь был слышен только голос Наримана.
– Теперь Сарош уже почти решил, что не будет делать операцию. Доктор Невылечун это заметил и обрадовался. Он гордился тем, что умеет отговаривать пациентов от тех рекомендаций, которые поначалу сам же с таким усердием им преподносит. Словно подтверждая собственное имя, вместо того чтобы прописывать на каждое недомогание какой-нибудь «-мицин», доктор Невылечун полагал, что идеальных медицинских средств вообще не существует, поэтому он сказал: «А наши сыновья и дочери? А качество их жизни? Нам до сих пор неизвестны долгосрочные побочные явления CNI. Некоторые исследователи предполагают, что он вызовет генетический дефект, что детям пациента с CNI также потребуется этот прибор. С другой стороны, они смогут быть идеальными и здоровыми пользователями унитазов без всяких врожденных недостатков. Просто пока мы про это ничего не знаем».
Сарош поднялся.
«Спасибо большое, что уделили мне время, доктор Невылечун. Но, пожалуй, я не стану предпринимать столь рискованные шаги. По вашему совету я тщательно все обдумаю».
«Вот и славно, – ответил доктор Невылечун, – я надеялся, что вы это скажете. Еще одна вещь. Операция чрезвычайно дорогая и не покрывается медицинской страховкой нашей провинции. Многие эмигрантские группы лоббируют покрытие страховкой особые проблемы со здоровьем – те, что связаны с эмиграцией. Если им удастся добиться своего, значит, вам повезло».
Сарош ушел из кабинета доктора Невылечуна с принятым решением. Время поджимало. Когда-то садиться на корточки казалось ему совершенно естественным. Теперь же это выглядело гротескно ненормальным. Куда бы Сарош ни пришел, он везде помнил о своей позорной привычке. Если он не может по всем пунктам следовать западным нормам, значит, в этой стране он всего лишь жалкий неудачник – неудачник не только в канадских туалетах, но и вообще везде. И он знал, что ему следует делать, если он хочет оставаться верным себе и своему обещанию десятилетней давности. Ну так что, как вы думаете, сделал Сарош?