Мы купили билеты на утренний поезд и поехали.
Я знал, что моя цель – истинная, но даже в тот раз мне было неуютно: моя младшая изводила вагон своими попискиваниями и будто нарочной бессонницей.
Жена тоже места себе не находила.
Молча, даже не сговариваясь, мы с ней решили больше таких экспериментов не повторять.
Не скажу, что я имею личные претензии к тем, кто таскает за собой повсюду детей. Но иногда я всё равно несколько, что ли, озадачен.
Одна моя дальняя знакомая полетела за мужем в Африку на неделю, взяв с собой двухмесячного младенца – при том, что никакой необходимости в этом сопровождении не было: знакомая просто боялась, что муж ей изменит, – а тут она рядом, младенец, – двойная гарантия верности. И вот они таскали двухмесячного ребёнка в Африку и назад, а он орал по дороге, потому что точно знал, что конкретно ему это было не надо.
Я много езжу по стране, и постоянно наблюдаю в самолётах и поездах разнокалиберных младенцев, которые иной раз рыдают от перегрузок и турбулентности целыми ночами на самые разные голоса.
«Куда они все едут? – думаю я. – Что у них за дела такие?»
Сегодня утром я, в утреннем поезде на Москву, снова столкнулся с той же самой ситуацией.
Молодая мама, годовалый ребенок. Сели, поехали. Он минут пятнадцать поспал, потом начал неистово голосить.
Мать, впрочем, тянуть не стала – тут же вышла в тамбур.
Я и забыл про неё.
Потом смотрю – а она от Нижнего до Владимира так и стоит в тамбуре, качает дитя.
Мне, признаться, стало немножко стыдно.
Я ещё помню, каково это – час ребёнка качать на руках.
Вот, думаю, почувствовала, что многие желающие отдохнуть перед сложным днём в Москве из-за её дитяти не выспятся, – и покинула вагон.
А чего покинула-то? Кому не нравится – пусть едут на личном транспорте.
Как моя бабушка говорила, когда я спрашивал, не сложно ли ей в пять утра вставать, чтоб заниматься хозяйством: «Умру и высплюсь».
Та самая бабушка, к которой мы, слава богу, съездили вовремя и успели.
Цивилизация возвращается
Счастье выглядело так: чипсы «Московская картошка», двадцать, к примеру, пачек. Есть и запивать колой.
Была уверенность, что этим наесться нельзя никогда. Год-то был какой-нибудь 1987-й.
Хотя и тогда подростковое моё сознание, не ведавшее таких понятий, как «патриотизм» и «космополитизм», вовсе не готово было безоглядно капитулировать перед «тлетворным Западом».
«Буратино» и «Тархун» я любил больше.
Росли мы в деревне, и я помню, как привозили в сельмаг лимонад.
Это было ещё раньше – в самом начале восьмидесятых, Брежнев только умер (учительница плакала; говорили, что будет война, но я не очень верил).
Нужно было найти две пустые бутылки и ещё, кажется, доплатить какие-то копейки. За такую ерунду тебе выдавали настоящее чудо: полную бутылку лимонада.
Мы с пацанами рыскали вокруг магазина, мне было лет шесть, поэтому за прошедшие с тех пор почти сорок лет я позабыл цену пустой тары, но помню, что какие-то бутылки – из-под водки или шампанского – стоили ещё дороже, а другие, не помню из-под чего, вообще не принимали.
Досадно было, если на горлышке скол, даже самый маленький. Если не принимали – это казалось почти трагедией; впрочем, поправимой. Снова мчались на поиски. Бутылки всё равно находились.
Раньше такого мусора, как нынче, не наблюдалось – всех этих броских пакетов, несгорающих обёрток, разноцветных упаковок и прочего. Мужики пили, закусывая тем, что съедалось без остатка; на месте распития оставалась разве что золотистая обёртка плавленого сырка. И бутылки – их было видно издалека.
И вот ты получаешь своё счастье.
Особенная удача, если лимонад оказывался залит по самую пробочку: это несколько, два или три, дополнительных глоточка.
Случались бутылки, где, наоборот, был существенный недолив… но и это ничего, переживаемо.
Открывали о железную оградку – шла пена, тут же начинали отхлёбывать, обливаясь и смеясь.
А потом цедили понемножку, замирая от счастья.
…или мороженое.
Пломбир, сразу три порции; я ностальгирую по этим бумажным стаканчикам; хотя да, в вафельном было ещё вкуснее.
Однажды мы пришли к лотку, а мороженщицы уже не было. Начали зачем-то ворошить бумажные упаковки, в которых привозили мороженое, и – чудо! – под ворохом упаковок обнаружили целый ящик нераспроданного мороженого. Наверное, мороженщица что-то спутала.
Мороженое, конечно же, растаяло и являло собой месиво… но подтаявшее мороженое – оно же гораздо вкусней.
Мы испытали приступ небывалого восторга.
Если б Дед Мороз однажды оказался реальным, нас бы это не обрадовало так сильно. Мороженое было нежнейшим, свежайшим, сладчайшим, молочным.
В молоке мы все знали толк – наши бабушки держали коров. Мы росли на молоке.
Котлеты опять же мать делала из настоящего мяса.
Я помню, как прибегаешь с речки, и не пара котлеток на сковородке лежит, как сейчас жарят, а штук тридцать – полная сковорода; и ещё в холодильнике, в огромной тарелке, накрытые другой тарелкой, холодные.
Холодные почему-то казались особенно вкусными.
Возьмёшь оттуда пару котлет, они в такой как бы изморози, хлеба отрежешь чёрного, посолишь его, огурец из лукошка немытый, – и снова к тебе счастье приходит.
К чему вся эта история: когда мы переехали в город и в нашем городе открыли «Макдональдс», мне даже в голову не пришло туда пойти. То есть у меня уже водились какие-то деньги, мне было лет, наверное, пятнадцать или восемнадцать, но я даже не зафиксировал, когда «Мак» появился, – до такой степени было всё равно.
Никаких особенных политических взглядов у меня не имелось, но когда я видел, будучи сущим подростком, эти бесконечные очереди в «Мак» и давку в дверях этого нелепого общепита, всегда мысленно пожимал плечами: нет, а зачем им?
Котлеты я ел, лимонад пил. Мороженым лакомился, едва ли не руками его черпая из бумажного ящика. Весь день потом был липкий, всем лицом.
Но то, чем нас решили накормить в этом модном заведении, – оно даже на картинке выглядело как-то странно: как детская раскраска.
Раскрасил бумажный торт и ешь. Раскрасил бумажного поросёнка и ешь. Раскрасил бумажное мороженое и лижешь. А там бумага, сладкая от краски.
Нет, мне и в голову не приходило агитировать кого-то питаться тем и не питаться этим: как хотят.
Я сам раза три или четыре был в «Маке». Ну, оказалось всё ровно так, как я и думал.
Зато я переживал, что вкусы моего детства куда-то исчезли и теперь их не вернуть.
Те лимонады, которые выдавали себя за «Буратино» и «Тархун» в девяностые годы, были куда более подлым обманом, чем весь американский общепит вместе взятый.
Я разуверился в том, что бывают настоящие пельмени. И котлеты, естественно, тоже.
Зато чипсов стало много, очень много, так много, как в детстве даже не мечталось, но наелись ими очень скоро.
И вот недавно зашёл в сельмаг той деревни, где живу теперь, увидел на летней жаре «Буратино»: а дай, думаю, куплю.
Купил – и: ну да, он.
Даже не удивился – я ж его ждал, и он вернулся. Когда ждёшь – всё возвращается.
Купил пломбир – тоже он, ничуть не изменился. Хоть опять коробки перебирай вослед за ушедшей мороженщицей.
Говорят, в Древнем Египте тоже было своё пиво – я бы попробовал, но рецепт потерян.
Думал, что и советские рецепты утерялись: но нет, смогли восстановить.
Я не знаю, где всё это делают, но у меня есть ощущение, что люди, производящие это, меня уважают, живут рядом со мной и сами всё это пьют и едят.
Скажу больше!
В деревню, где я живу, стали один за другим возвращаться городские жители, которые оставили дома своих родителей 25, 15, 10 лет назад.
И что-то вдруг с ними со всеми стало эдакое.
Сосед напротив завёл себе козу. Сосед через дорогу – бычка.
На днях принесли котлет угоститься: попробовал. Вот, думаю, и котлетки пришли к нам, те самые, ничуть не изменились.
С той же страстью, с какой мы, постсоветское поколение, убегали когда-то от огородов – «Да зачем это нужно! Да на рынке всё можно купить!» – люди теперь бегут к себе в родительские избы.
Нет, такие огороды, какие у нас были в детстве, ещё не засаживают, но… приглядываются уже. Задумываются.
Это к нам возвращается утерянная цивилизация.
Понимаете, о чём я?
Когда в городе появляется «Макдональдс», это вовсе не означает, что пришла цивилизация. Это означало, что цивилизация временно оставила нас.
Нет, там, конечно же, круглосуточно, быстро, цветисто, празднично и туалеты чистые.
Я ж ничего против не имею.
На здоровье, как говорится.
Хотя здоровье тут точно ни при чём.
Но цивилизация возвращается, когда ты утром просыпаешься, а вокруг, по деревне, кто-то мычит, блеет, хрюкает. Звякает подойником, ругается благим матом на свою бурёнку, скрипит воротами.
Инстинкт самосохранения должен брать своё.
У кого он есть, конечно. Остальные как хотят.
Почти детектив про Высоцкого, писателя и друга его, старателя
Хорошей компанией мы ехали из Иркутска в Слюдянку. Есть такой городок под Иркутском.
В хорошую погоду с дороги виден Байкал, но стоял туман, и я обошёлся без видов на озеро, тем более, что и так было красиво; к тому же – весело.
– Тут по дороге – деревня, где есть кафе, в котором бывал Высоцкий, – сообщил подвозивший нас на своём красивом внедорожнике сибиряк – высокий, добродушный мужик: спортсмен, бизнесмен, всё при нём.
– Обязательно надо посетить, – обрадовался я.
– Тут у Высоцкого друг жил, – сообщил водитель. – С которым они вместе роман написали.
– «Чёрная свеча»? – спросил я.
– Ага, «Чёрная свеча».
– Леонид Мончинский? – удивился я.
– Да, Мончинский фамилия вроде бы.
– С ума сойти.
«Чёрную свечу» я купил сам – лет в пятнадцать, году в 90-м, на развале, в каком-то провинциальном чернозёмном городке, заодно, кстати, с романом «9 с половиной недель».