Тётушка зовёт: «Заезжайте в гости! Чайком напою хоть!» – мы отвечаем: «Некогда! Вот газировки попили, и нам хорошо».
Она вдруг очень серьёзно: «С ума сошли! Не надо её пить! Стаканы эти облизывать!»
И я тогда, в августе 1991 года, вдруг понял, что газировку из автоматов действительно пить уже не стоит. Кончилось это время.
Демократическая Москва напоминала сумасшедший дом, ночлежку, больницу, лепрозорий, табор. Казалось, что ещё буквально три дня назад этого не было. Откуда всё это взялось в том августе?
Автоматы с газировкой скоро пропали с улиц; больше они уже не возвращались. Где они теперь?
В каком-то смысле эти автоматы остались для меня символом Советского Союза.
То, что сотни людей, в том числе и мы, дети, пили в течение дня из одних и тех же стаканов – показатель огромного количества удивительных вещей.
Для начала придётся признать, что по улицам СССР ходили здоровые люди, и они были в абсолютном большинстве. Это просто невозможно. Но так было. Иначе любой автомат мог бы запустить инфекцию, разом заразив сотни людей.
Автоматы с газировкой – показатель высочайшей степени доверия граждан друг к другу.
В каком-то смысле всё это напоминало детский сад. Дети знали, что можно пить из одного стакана, потому что все они дружные ребята, и нет никаких причин не доверять друг другу.
Автомат с газировкой – один на всех – наглядная примета из того же ряда, что отсутствие заборов и шлагбаумов во дворах, кодовых замков в подъездах, железных дверей для нескольких квартир сразу и четырёх замков на каждой отдельной двери.
Всего этого тогда не было вообще.
Автомат с газировкой, ключик от квартиры под половичком и 25 рублей, которые бабушка мне пересылала в конвертике письмом, – письмо доходило, и могло неделю ждать в почтовом ящике, куда никто не забирался, – вещи одного порядка.
Ситуация с миграцией также отражалась в стаканчике с газировкой – в Россию с её окраин, и с территорий сопредельных, не ехали орды и табуны людей, никогда в жизни не лечившихся и не учившихся. Отчего-то они вообще сюда не попадали. Таможня не давала добро. Не было коррупции, которая начинается с рядового пограничника, с таможенника, с постового и завершается где-то во властных кабинетах.
А если газировку пил человек в чалме – это ни у кого не порождало вопросов.
Автоматы с газировкой были безупречным показателем пресловутой политкорректности и веротерпимости внутри советского общества.
Ибо истинная политкорректность – это не когда ты себя сдерживаешь, потому что так принято, а когда ты даже не думаешь на подобные темы: узбек, грузин, украинец – какая разница, все свои.
Газировка из автомата служила и прекрасным показателем социального равенства: помню, как с равной радостью спешили к автомату товарищи профессорского типа и крепкие работяги.
Наверное, можно этот перечень продолжить, но те, кто понимает хоть что-нибудь, – поймут и так.
А если вы мне скажете, что сейчас есть автоматы, где продают кофе, и там стаканчики одноразовые, – вы вообще не поняли, о чём я тут говорил.
Человек прогресса и пустоты
Страсть их к предательству сродни непоборимой сексуальной патологии. Ничего поделать они с ней не могут – но, напротив, в силу всех своих недюжинных способностей пытаются доказать, что это они в норме, а все остальные тут сошли с ума.
Языки у них подвешены, межвидовая спайка отлажена безупречно, держатся друг за друга крепко и ласково.
Сладкая привычка к предательству цветёт, как дурной болотный цветок.
Ступи в это болото – и ты пропал.
Они с нетерпением, почти как мать сына, как рыбак свою золотую рыбку, как подросток первой любви, – ждут любого поражения России.
Всё, что происходит с Россией хорошего, пока власть не у них в руках, – это ошибка, это сбой системы, этого быть не должно.
Помните, как они прогнозировали, когда Крым вернулся в Россию, что мы в начале третьей мировой войны? Они не пугались её – но втайне ждали.
Самые нетерпеливые из них призывали народы Крыма к партизанской войне.
«Взрывайте, убивайте, нападайте! – так они и писали. – Смерть вежливым человекам!»
Среди настойчиво говоривших подобное были люди, занимавшие министерские кресла в девяностые годы, были люди, не сходившие лет тридцать с наших экранов, были люди, поющие для нас, танцующие для нас, развлекающие нас и даже имеющие по этому поводу государственные награды, очень много государственных наград – почти как у северокорейских маршалов.
Третья мировая не началась; но никто из них даже не подумал посыпать голову пеплом, признать, что он оказался недальновиден, истеричен, попросту глуп.
Когда начались санкции и упали цены на нефть, они уверенно, как средневековые пророки, говорили о том, что экономике России остался год, ну, два года максимум. И – крах!
И вот прошли годы. И – что?
Была б моя воля, я б эти прогнозы вырезал из их интервью, из газет, из блогов, распечатывал и вешал им на грудь – пусть ходят и гордятся своей прозорливостью.
А помните, как и что они кричали, когда начиналась война в Сирии?
«Это новый Афган! – кричали они. – Домой поедут тысячи гробов! Россия увязнет там! Как Советский Союз развалил Афган, так Сирия развалит Россию!»
Справедливости ради стоит сказать, что никакой Афган Советский Союз не разваливал, оттуда вывели войска до распада Союза, и оставленная нами афганская власть контролировала основную часть страны.
В Афгане СССР добился куда бо́льших результатов, чем США, попытавшиеся контролировать эту страну двадцать с лишним лет спустя; но этого наши критики, конечно, не заметили.
Не обратили они внимания и на то, что Сирия не стала кровавым болотом для России – мы преломили там ситуацию, и вышли оттуда, хотя в любую минуту можем зайти обратно.
Но что творилось, когда объявили о выводе основного контингента из Сирии! Как они кричали о том, что их не спросили, когда вводить, и у них не поинтересовались, когда выводить.
За всем этим стояла болезненная обида о том, что их жуткие предсказания опять не сбылись.
«Как вышли?! А где же вереницы гробов? Крах России – где?!»
У них была совсем маленькая передышка, когда Турция сбила российский военный самолёт в Сирии.
Тогда вдруг выяснилось, что часть россиян готова, невзирая на гибель нашего лётчика, рвануть на турецкие пляжи отдыхать.
«Люди, – просил я, – не торопитесь так, на могилах наших лётчиков ещё трава не выросла. Давайте проявим солидарность, – говорил я, – это же наши с вами павшие».
О, как тогда обрадовались наши оппоненты!
Как они хохотали: никакого русского мира нет! Россиянам плевать на ваших лётчиков, вашу «русскую весну», на ваш отдых в Крыму, на ваш отдых в Сочи.
Как сладок нашим оппонентам был вкус предательства! Как хотели они, чтоб народ совершил с ними вместе хоть одну маленькую подлость.
И что в итоге?
Выяснилось, что не двадцать миллионов россиян поехало в Турцию сразу после трагедии, и не два миллиона, и даже не двести тысяч. А всего-то несколько тысяч человек купили себе билеты. Будем считать, что они имели на то свои причины.
В то время как курорты в Крыму и в Сочи оказались забиты почти полностью.
Ах, как обидно, как нехорошо, как глупо получилось у наших недоброжелателей.
Но разве они и в этот раз признали свою глупость, свою нелепость, своё ничтожество?
Нет, они, как мать сына, как рыбак свою золотую рыбку, как подросток первой любви, будут ждать другого вашего, дорогие сограждане, предательства, и неустанно готовить вас к предательству.
Если некий русский классик сказал однажды, что Россия – зло, русский народ – безумен, любовь к Родине – признак идиотизма, служба Родине – подлость, – они неизбежно найдут эту цитату, обрежут её со всех сторон маникюрными ножницами, и будут передавать из уст в уста.
Если такой цитаты нет – они её придумают.
Они будут неустанно, как древесные жуки, проедать историю России, искать там примеры предательств в иные времена, чтоб рассказать о них миру и преподать в качестве нормы. Им просто необходимо посеять сомнение в состоятельности нашей истории, в нашем праве на гордость и память.
Они будут смотреть за нами во все глаза, ждать, когда мы споткнёмся, ударимся, припадём на одно колено, чтоб, как в цирке, завизжать от счастья: «А-а-а! Смотрите! Они упали! Как мы и предсказывали!»
Вполне отчётливо представляю себе, как каждый Новый год они кладут под ёлочку записочки для своего Санта-Клауса, где разборчивым почерком написано: пусть в России лопнет экономика! Пусть Россия сдаст Донбасс! Пусть все россияне отправятся отдыхать в Турцию, а Крым стоит брошенный, нищий и разочарованный! Пусть что-нибудь сломается в Сочи, или хотя бы сгорит в Москве. Пожалуйста, милый Санта!
Вы спросите: откуда это у них? Как так может быть?
Я не знаю, что сталось со взрослыми людьми, которые так себя ведут, но знаю, как это происходит с молодыми, с юными.
Всё начинается с неистовой веры в «прогресс» и великую ценность собственной «индивидуальности».
Надо всего лишь решить для себя, что прежние люди – те, что жили тут до нас, – были отсталыми и не очень умными; все эти «бессмертные полки», уходящие в даль времён.
Зато мы, люди XXI века, – вышли на новые уровни, ведь у нас есть айфон, у нас есть айпад, у нас есть право валить отсюда, у нас есть зажатая как яблочко в зубах фраза «Я ничего никому не должен». (Зато им, вестимо, должны все.)
Человек пришёл в XXI век со всем своим прогрессом, чтобы сказать, что: а) Бога нет, б) Родина – это пережиток, в) семьи – нет, все имеют право жить со всеми в любой последовательности.
Вместо Бога, Родины, твоей жены и твоего ребёнка – только твоя «индивидуальность».
Но послушайте, индивидуализировать надо что-то. Если под вашей индивидуальностью – полная пустота, то в чём тут смысл? В чём тут прикол?
В позиции, когда нет ничего святого, а есть только вы, – нет ничего оригинального.