Я ходил и ползал по своей комнате с полуночи до шести утра, не спав ни минуты.
Кажется, я периодически рычал.
В шесть утра я позвонил своей помощнице и попросил заказать мне приём в клинике и вызвать такси. Бойцов я будить не стал. Таким они меня не видели, и у меня не было никакого желания, чтоб они вообще могли предположить во мне хоть одну человеческую слабость.
В машине я продолжал умирать, и водитель смотрел на меня в зеркало заднего вида с видимым опасением, что меня не довезёт.
В клинике я дошёл до своего терапевта на полностью севших батарейках, и только природная воспитанность по инерции мешала мне заорать в голос, чтоб мне вкололи все обезболивающие сразу.
Клиника оказалась отличной: за час они меня стремительно изучили, и сообщили, что на фоне хронического стресса, хронического недосыпа, хронического не пойми чем и как питания, хронического курения и распития чего угодно, – у меня немного отказывают большинство органов, каждый по-своему. У меня давление, лейкоциты, бляшки, и ещё чёрт знает что; информации было слишком много, и я запомнил её только обрывочно. Но они мне всё записали, чтоб мне было что почитать вечерами.
Медсёстры обкололи меня но-шпой, которая так и не снимала болевой синдром ещё часа три-четыре, как будто мне вкололи детской водички.
Когда боль всё-таки начала отходить, я вспомнил рассказы своего деда, пулемётчика Второй мировой. Он вспоминал, как его однополчане и он сам четыре года спали в окопах, ползали в снегах и в грязях, жрали кое-как, спали когда придётся, – и не болели. Но едва кончилась война, минимум четверть личного состава вдруг разом, как минимум, простудилась, а вообще у ничем и никем не побеждённых мужиков полезли все болячки подряд; более того, солдаты и офицеры, пережившие то, что нам и не снилось, вдруг начали повально умирать от каких-то нелепых инфекций.
Я отказался от госпитализации, вернулся на свою перевалочную базу, лёг под три одеяла, потому что меня бил дичайший озноб. Зашли мои бойцы, взяли список лекарств и уехали за ними.
Вернулись через полчаса, привезли таблеток и много минеральной воды.
Потом ещё раз молча уехали, и вернулись ещё с одним одеялом, с электрокамином, который молча подключили и пододвинули к кровати, с нарезанными овощами, какими-то паровыми котлетами, чаем и шоколадом. Всё разложили на столике и, тихо выходя, сказали: «Покушай, Николаич, как сможешь. Стучи, мы за стенкой».
Не хватало ещё расплакаться, подумал я.
Заснул и проспал всю ночь.
Всё у меня будет хорошо. Организм, прости меня. Ты отлично себя вёл все эти годы. Я вообще не знал, как тебя зовут. Спасибо, что напомнил. Будем знакомы.
Не бросайте камень первым
Русский человек – честный, искренний, страстный. Меня только стало иногда пугать, что он свою мысль думает недолго. Думает-думает – и потом забывает, как и не было её. И если встретит свою мысль год или десять спустя, может вцепиться ей в лицо.
Например, русский человек уважает Сталина.
Согласно опросам, у нас две трети страны оценивает его деятельность либо хорошо, либо с печальным пониманием обстоятельств.
А почему Сталин? А потому что русский человек уважает порядок.
Но двадцать лет назад две трети населения Сталина ненавидели. И зачастую – те же самые люди, просто они теперь в этом себе не признаю́тся.
Почему? Потому что людям претило насилие.
Мне понятны и вторые, и первые побуждения – но надо как-то, право слово, отдавать отчёт себе в том, что этот дуализм находится конкретно в вашей голове.
Ещё русский человек уважает Есенина и Высоцкого. Потому что уважает талант. И жалеет их. И прощает им всё. Они же умерли. Теперь им можно всё простить.
И я смотрю на русского человека и теряюсь иногда.
Вот сейчас у одного моего знакомого музыканта, какими-то, э-э, чудаками из правоохранительных органов обвиняемого в экстремизме, запрещают концерт за концертом.
Его арестовывают за мелкие правонарушения и держат в кутузке.
А он очень талантливый. Очень любит Родину. И никакого экстремизма в его песнях нет.
Но, знаете, я поражён, какие мне комментарии пишут в соцсетях в огромном количестве. Люди кричат: а нечего! А пусть суд разберётся! А я вообще не знаю, кто это!
Но если не знаешь, зачем высказываешься?
Сажают ли моего знакомого режиссёра, моего знакомого политического активиста, – во всех случаях слишком много вопросов к суду, слишком заметны белые нитки политической конъюнктуры, слишком уши торчат, – но русский человек говорит: надо всё по закону; говорит: преступник должен сидеть в тюрьме; смутьянам там самое место; и ворам тоже.
Так говорит.
Всё время забывая, что произносивший эти речи герой Высоцкого едва не усадил за решётку невинного человека, которого играл артист Юрский.
Забывая, что если по закону – надо, к примеру, посадить всех, кто ездил не только воевать на Донбасс, но даже в Крым отдыхать. Разные бывают, знаете ли, законы. А ещё законы – меняются.
Сегодня за одно ордена дают, а завтра в тюрьму тащат.
Но русский человек на прошлое не оглядывается, он смотрит на тех, кого судят сегодня, и упрямо повторяет: Сталина на них нет.
Послушайте, друзья мои.
Сталин бо́льшую часть своей жизни был бунтовщиком и революционером. Он нарушал законы и делал это профессионально. То есть нарушать законы было его профессией. Он ничего, в сущности, не делал другого, помимо нарушения законов.
Показательный случай стоит привести. Уже во время Отечественной, предлагая Рокоссовскому возглавить фронт, Сталин слышит в ответ: «Я не могу. Я сидел в тюрьме», – на что спокойно отвечает: «Ну и что? Я тоже сидел в тюрьме».
Сталин наглядным образом не сделал разницы между царской и советской тюрьмой, отлично понимая, что жизнь сложна, бывает всякое, и вообще: не зарекайся.
При всём том, что Сталин был тиран, деспот, кровопийца, – он показал в этом случае русский подход.
Помните, такие стихи у Есенина были:
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочём ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щёк.
Слышите, что пишет русский национальный гений? Что он полюбил грустные взоры преступников!
И это – русский подход.
Русский подход – щемящая нежность Василия Шукшина к преступнику Егору Прокудину из «Калины красной».
Русский подход – человекооправдание самого Высоцкого – а не его Жеглова из кино, – описавшего в своих песнях «дурное общество», душой которого он был, воспев десятки, если не сотни, уголовников, жуликов, заключенных, маргиналов – уже посаженных или ещё гуляющих на свободе.
Собственно, на упомянутого Есенина было заведено 13 дел – и, знаете, все в силу весомых, ненадуманных причин. Его вполне могли бы посадить. По закону, как вы говорите.
Ну и Высоцкого – тем более: за уход от налогов, «левые» концерты, езду за рулём в пьяном виде, нарушение правил дорожного движения в самых злостных формах и употребление наркотиков.
Стоило бы тогда за них заступаться или нет – вот в чём вопрос.
Я считаю, что стоило бы. Всегда стоит заступаться за близких людей. А вы бы кричали: пусть сидят, пусть по закону?
Ответьте себе честно.
Если вашего брата завтра будут сажать – откажетесь от него?
Я за своего заступался. Хотя он был вор и грабитель. И был виноват. Но он был моим братом.
Достоевский – сидел в тюрьме. За то, что книжки сомнительные читал в компании сомнительных друзей. По закону ведь всё сделали. Но правильно ли?
Не будьте «законниками». Будьте русскими. Осудить и без вас суд сможет.
Просто помните, как люди кричали: «Распни! Распни!»
Там одного парня тоже по закону распяли.
По за-ко-ну.
А в рай с ним, между прочим, первыми отправились разбойники.
И ещё этот распятый, молодой по нынешним меркам, парень однажды спросил, защищая блудницу: кто, мол, без греха и хочет бросить в неё камень?
Вы правда уверены, что ваша душа чиста и биография ваша не заинтересует ни суд земной, ни суд небесный?
Это очень опасная уверенность.
Но если вы так уверены, что иным посидеть полезно, – начните, как у нас любят говорить, с себя. Придите, покайтесь – и доверьтесь суду. Он решит.
Успех не терпит пустоты
Есть мнение, что успех можно украсть. Что успех – как велосипед: можно сесть на него и покататься. В том числе – даже на чужой велосипед, пока хозяин ушёл. А то многим кажется, что ты едешь на их велосипеде.
Иной человек, которому не досталось успеха, тратит целую жизнь не на то, чтоб понять, отчего именно с ним случился некоторый облом, а на то, чтоб доказать, насколько незаслуженно успех достался другим. Этому, вот тому и прочим остальным тоже.
Как-то общались с замечательным писателем, моим старшим товарищем Александром Абрамовичем Кабаковым, и я поделился с ним своими мыслями по поводу успеха – теми самыми, что изложены выше. Странно, сказал я, наблюдать озлобившихся людей, которые уверены, что кому-то удача досталась за так. Александр Абрамович в своей чудесной и очаровательной манере засмеялся – и, отмерив на указательном пальце большим расстояние в несколько миллиметров, сказал: «Даже на грошик успеха не дадут за так. На грошик! Даже на ноготок! За всё надо платить!»
Всё оплачено. Этот велосипед, на который ты уселся, – ты сам его собираешь и свинчиваешь. Прежде чем научиться на нём передвигаться так, чтоб ветер свистел в ушах и дорога податливо стелилась, тебе не раз придётся валиться набок, а то и через руль, лицом об асфальт. Просто не все оказались тому свидетелями. А если и видели – человеку порой сложно оценить, насколько больно чужому лицу.
Бывает и другая реакция: кто-то падает, велосипед громыхает, звонок взвизгивает, человек лежит в неестественной позе – вся одежда порвана, лицо в крови, – а на него показывают пальцем и объясняют: это он нарочно, чтоб привлечь к себе внимание.