— Это трудный вопрос, пожалуй, мой Повелитель, я не сумею так сразу ответить. С твоего позволения, мне надо немного поразмыслить.
— И сколько времени тебе понадобится для ответа?
Мыслящий подумал — немного, самую малость, чтоб не прогневить своего Властелина, — и пробормотал:
— Один… нет, два… По меньшей мере два месяца.
— Ладно, мы даем тебе это время. Но имей в виду: по истечении срока ты должен дать ответ. А пока молчок о нашем разговоре.
Он позвал своих Министров, Генералов, Высших полицейских чинов и велел в течение ближайших двух месяцев не трогать Мыслящего, ибо он милостиво дозволяет ему подумать, как можно думать о величии и непогрешимости Властелина, совершенно при этом не думая.
Итак, Мыслящий заперся дома и стал думать, как можно думать о величии Властелина, не думая. Дни текли за днями, неделя за неделей, по ночам в доме не гас свет, а бедняга сидел, как прикованный, за столом, забыв про еду и сон, не умываясь, не бреясь, и все думал, что же ответить Властелину.
Прохожие, глядя на эту запертую дверь, на заваленный нечистотами порог, на свет, лившийся из окна, прямо-таки сгорали от любопытства.
— Чего это он там сидит безвылазно, обхватив голову руками и только изредка почесывая подбородок? — (Кстати сказать, подбородка уже не было видно за густой щетиной.)
У дома Мыслящего теперь с утра до вечера стояла толпа зевак. И разрослась она настолько, что стала нарушать общественный порядок. Ведь как бывает: где толпа, там и торговцы фруктами, сладостями, там и всякие гадатели, предсказатели, знахари, мошенники, азартные спорщики, которые ставили один к трем, один к пяти, один к десяти на то, что никому не удается разгадать причину добровольного заточения Мыслящего.
А причину эту никто не знал, разве что самые близкие. Да и те, услышав о беседе родича с Властелином, почли за лучшее покинуть город — от греха подальше. Посему барышники да бродячие торговцы тоже беспрепятственно наживались, моля судьбу, чтобы это затворничество продлилось подольше.
Но со временем весть о шумных сборищах у дома Мыслящего стараниями многочисленных наушников дошла до слуха Властелина.
— Что же подумают обо мне мои подданные, когда узнают, что я позволил простому смертному думать! — воскликнул он.
— Да что они могут подумать, о мой обожаемый Господин, если они не думают, — успокоил его Министр Бескультурья. — Разве мы не обучили их с малолетства ни о чем не думать?
— Оно конечно, — задумчиво протянул Правитель. — Но ведь скоро вся страна узнает, что в самом обычном доме самый обычный гражданин думает.
— Верно, думает, — нехотя признал Министр Бескультурья. — Но о чем? О том, как можно думать о твоем величии, не думая.
— Допустим, но как дать понять народу, что он думает о наилучшем способе не думать? К чему все это приведет, если мои подданные обнаружат, что можно обойтись и без… О-о, я понял! — воскликнул Властелин Бездумных, так сильно стукнув себя по лбу, что корона с головы слетела. — Раз в этой стране никто не думает, значит, не думают и о моем величии. А на чем же тогда зиждется мое величие, коль скоро о нем нельзя даже подумать?
Министр Бескультурья притворился, будто не думает, и, умело скрыв свою озабоченность, беззаботно заметил:
— О мой возлюбленный Повелитель Бездумных, стоит ли расстраиваться из-за такого пустяка! С них довольно чувствовать и признавать твое величие.
— Чувствовать, признавать! — проворчал Властелин. — Тебе легко говорить! Но разве чувствовать и думать, признавать и думать — не одно и то же? Тьфу ты, что-то я путаюсь… И все же, можно ли чувствовать, не думая? Можно ли признавать что-либо, мысленно не отдавая этому предпочтение перед всем остальным?
— По-моему, можно.
— Ах по-твоему! — вскипел Властелин. — А мне надо знать точно, понял?!
Министр Бескультурья задрожал мелкой дрожью: в глазах Повелителя Бездумных вспыхнул такой гнев, что за ним могла незамедлительно последовать расправа.
— За нос меня водишь! Головой поплатишься!
— О мой Господин! — смиренно промолвил Министр Бескультурья. — Ты волен отрубить голову кому угодно и когда угодно. Но, молю тебя, повремени хоть самую малость.
— Как это — повременить?
— Если человек задумается, то его уже не остановишь. Ведь мысль — тиран…
— Что-что? — вскинулся Властелин.
— Я хотел сказать, — поспешно поправился Министр, — что мысль абсолютна и захватывает тебя всего, целиком. Тот, кто думает, только и думает о том, чтобы думать. Известны крайности, когда люди, думая, забывают обо всем.
— А как их выявить, эти крайности?
— Ну, во-первых, у нас повсюду есть доносчики, и потом, существуют явные признаки, отличающие тех, кто подвержен Мысли.
— Приведи пример! — рявкнул Властелин.
— Сию минуту! — Министр слегка понизил голос: — Тот, кто думает, небрежен в одежде.
— Такая привычка есть у многих! — парировал Властелин.
— Но Мыслящий к тому же всегда недоедает, доводит себя до истощения. Вряд ли, мой Повелитель, ты станешь отрицать, если человек худой — кожа да кости…
— Подумаешь! Мало ли в больницах истощенных людей.
— Не отрицаю, — отвечал Министр, — однако в дополнение к двум упомянутым признакам нарушитель наших священных устоев еще и забывает брить бороду.
— Ну хитрец! Теперь я начинаю понимать. — Властелин попытался сделать вид, будто его догадка была результатом размышлений. — Значит, всех бородатых…
— Вот именно… прикажем заточить в темницу и от…
— …сечь им голову, — закончил Властелин, проведя рукой по шее.
— Чтоб другим неповадно было, — гордо выпятив грудь, добавил Министр.
— Что ж, неплохая идея. — Властелин, удовлетворенно потирая руки, соскочил с трона и подошел вплотную к Министру Бескультурья. — Совсем не плохая! Но скажи, как же это пришло тебе в голову, если ты не думал?!
Министр уж было решил, что все пропало, и растерянно поскреб подбородок. Но вмиг опомнился.
— Ты спрашиваешь, о Повелитель, как пришло мне в голову? Да очень просто… Ведь я смотрю твоими глазами, ловлю каждый твой вздох, каждое слово, высказанное и невысказанное.
— Выходит, все это я сам придумал, а ты только высказал?
— Точно так, мудрейший! Я все время глядел на тебя, и слова сами сорвались с моих уст.
Беседа принимала довольно затруднительный оборот для Властелина Бездумных, поэтому Министр предусмотрительно сменил тему:
— А сейчас я вижу, ты собираешься повелеть, чтобы того, кому ты самолично дозволил думать, как, не думая, думать о твоем величии, отпустили с миром, в каком бы виде он ни предстал пред твоими светлыми очами — с бородой или без.
Когда истекли два месяца, отпущенные Мыслящему на то, чтобы он придумал, как, не думая, думать о величии Властелина, за ним явились десять стражников, чтобы препроводить его во дворец.
— Ну что, ты закончил? — спросил старший.
— Ну… в общем, да, — промямлил Мыслящий, — но…
— Никаких «но», следуй за нами!
Зеваки, столпившиеся у входа, завидев Мыслящего — он страшно исхудал, обносился, оброс, — невольно потянулись к своим подбородкам и с ужасом обнаружили, что и у них за это время отросла борода: до того ль им было, чтоб ходить к цирюльнику. Правда, кое-кто из цирюльников, обеспокоясь отсутствием клиентов, попытался брить людей прямо в толпе. Но ничего из этой затеи не вышло, поскольку никто из зевак не решался напомнить Мыслящему о том, какая непомерная у него выросла борода за время этого сидения. Более того — всем втайне хотелось хоть немного походить на Мыслящего: как знать, может, и они удостоятся высочайшего внимания и милостивого дозволения думать. Вскоре даже те, у кого прежде на лице вообще не было растительности, отпустили какое-то подобие бороды.
Увы их постигло горькое разочарование. Не успели закрыться за Мыслящим ворота дворца, как в стране Бездумных начались повальные аресты. Военный трибунал выносил смертные приговоры после короткого допроса:
— Откуда у тебя борода?
— Выросла.
— А почему она выросла?
— Потому что у меня не было времени ее сбрить.
— А почему не было времени?
На этот вопрос никто не знал, как ответить. Сказать, что проторчал два месяца у дома Мыслящего, — сам обречешь себя на гибель, а если соврать, что как-то не подумал, судья тут же прицепится: ага, значит, ты все-таки умеешь думать! И никакие «но», «видите ли» и «собственно говоря» не помогут.
В итоге те, которым удалось избежать облавы на бородатых, спешно побрились, и на улицах страны Бездумных не осталось ни одной бороды. За исключением, понятно, бороды Мыслящего. А тот пал ниц перед троном и взмолился:
— Спаси меня, о мой Господин, от этой ужасной напасти! Чем упорнее я пытаюсь не думать, тем больше думаю, ведь когда стараешься не думать, то думаешь о том, чтобы не думать.
— Но ты, насколько я помню, обещал дать мне ответ. Так говори же! — в гневе вскричал Правитель. — Иначе разделишь судьбу тех, кто лишился самой бесполезной своей принадлежности — головы… Итак?
— Итак, — подхватил Мыслящий, лихорадочно думая, как бы выкрутиться, — я пришел к выводу, что всякому, кто думает о твоем величии, нужно отрубить голову.
— Вот это мило! Почему вдруг?
— Потому что думающий о твоем величии тем самым наносит тебе оскорбление, сводя твое величие к одной своей мысли. Тогда как величие твое нельзя уместить в головах всех твоих подданных.
— Нет, вы только послушайте! — Властелин вскочил и забегал по тронному залу. — Просто великолепно! Значит, чем больше голов вместе взятых не будут думать о моем величии, тем более велик буду я для каждой в отдельности?
— Воистину так, мой Повелитель.
— Хм, это мне нравится!
Подумав немного (теперь он был уверен, что это исключительно его привилегия), Властелин вызвал Министра Бескультурья.
— А ведь ты был прав, — заявил он, как только высокий правительственный чин предстал перед ним. — Но одну промашку все же допустил. Слишком много голов слетело с плеч по твоей вине. А, как выяснил