Царь расстроился до слез. Вот и верь после этого старым, верным слугам.
Потом, немного успокоившись, приказал он заложить карету и поехал в деревню к родителям. У них там был славный отапливаемый домик.
— Вы одни меня любите! — сказал он отцу с матерью.
— Как не любить, сынок, конечно, любим.
— Я знаю: вы мне ни в чем не откажете.
— А тебе чего? — с опаской спросили старики. — Может, редисочки свеженькой с огорода?
Но, услышав его просьбу, они заупрямились:
— Адметушка, мы дали тебе жизнь, а ты взамен требуешь нашу! Хороша же сыновья благодарность!
— Но ведь вы одной ногой в могиле стоите!
— Когда придет наш черед — помрем. Тебя вместо нас помирать не попросим.
— Все понятно! Вот, значит, как вы меня любите!..
— Постыдился бы, сынок! Ведь мы отдали тебе все — и трон, и виноградник!
Адмет машинально взял с блюда редиску и сунул ее в рот, но тут же выплюнул, вскочил в карету и умчался к себе во дворец.
Там он созвал министров, генералов, адмиралов, камергеров, мажордомов, адвокатов, советников по налоговым вопросам, астрологов, драматургов, теологов, музыкантов, поваров, псарей…
Каждый отвечал, что он и рад бы, но…
— Ваше Величество, я бы охотно умер вместо вас, но у меня три старые тетки. Что с ними станется?..
— Хоть сейчас, мой господин, хоть сию минуту… Но я со вчерашнего дня в отпуске…
— Я счастлив умереть за вас, мой повелитель, но мне надо закончить мемуары…
— Презренные трусы! Смерти испугались! — Адмет в гневе затопал ногами. — Да я всем вам головы поотрубаю! Пускай для себя ничего не выгадаю — мне-то доброволец нужен, — зато сдохну не один… В компании веселей спускаться в преисподнюю.
Придворные заголосили, застучали зубами от ужаса. Адмет всех отправил в карцер, а палачу велел поострее наточить топор. После чего пошел к жене и попросил выжать ему апельсиновый сок: уж очень его жажда одолела.
— Алкестида, дорогая, хочу сказать тебе последнее «прости», — промолвил он со скорбной миной. — Парки кончают прясть нить моей жизни. Феб — истинный друг — заранее предупредил меня, но пользы от этого никакой. На словах все мне преданы, но умирать за своего царя никто не желает.
— Так-таки и никто! А ко мне почему ты не обратился?
— К тебе?!
— Ну да. Чего же проще! Я умру вместо тебя.
— Ты с ума сошла, Алкестида! А как же я? Ты подумала, как я буду страдать, как горько буду плакать на твоих похоронах?
— Поплачешь — и утешишься.
— Нет, не утешусь.
— Поверь мне, утешишься и проживешь еще много лет в счастье и довольстве.
— Думаешь?
— Уверена!
— Что ж… Раз ты настаиваешь…
Они поцеловались на прощанье. Алкестида удалилась к себе в спальню и умерла. Все царство огласилось стонами и плачем. Громче всех рыдал Адмет. Оплакав жену, он приказал освободить министров, поваров и всю остальную братию. Повелел звонить в колокола за упокой, приспустить знамена, а сам занялся устройством похорон. Сидел он с владельцем похоронного бюро и обсуждал, какие ручки приделать к гробу, как вдруг ему доложили о прибытии гостя.
— Геркулес! Как я рад тебя видеть, старина!
— Привет, дружище. Я тут собрался украсть золотые яблоки в саду Гесперид и по дороге решил заглянуть к тебе.
— Вот и молодец! А я уж думал: старый друг совсем меня забыл.
— Кстати, по какому случаю траур?
— Да так, женщина одна умерла, — пробормотал Адмет. — Но ты не печалься. Гостям мы всегда рады. Сейчас прикажу налить тебе ванну. А после поужинаем, вспомним старые добрые времена.
Добродушный гигант с удовольствием отправился мыться. Ему вечно доставалась самая тяжелая и грязная работа: то с чудовищами сражайся, то Авгиевы конюшни чисти — и в кои-то веки выпадет случай принять ванну! Трет он себе спину щеткой и напевает любимую свою песню:
Ты Геркулес?
Я Геркулес!
Дрожит от шагов моих лес…
— Не пристало вам петь, господин, когда у нас такое горе, — тихо говорит слуга.
— Что? — вскричал Геркулес. — Какое горе?
Узнав про смерть Алкестиды, он немало удивился, почему Адмет скрыл от него свою беду. Бедная Алкестида! Бедный Адмет! Геркулес едва не прослезился, но тут же взял себя в руки.
— Не время слезы лить! — сказал он себе и выпрыгнул из ванны. — Надо действовать, пока не поздно. Эй, человек! Принеси-ка мою палицу. Я ее там, внизу, на вешалке поставил.
Схватил Геркулес палицу и бегом на кладбище.
Спрятался возле свежевырытой могилы; едва Смерть приблизилась, он отважно бросился на нее и давай молотить палицей. Сперва Смерть пыталась защищаться своей острой косой, но быстро сообразила, что с Геркулесом ей не сладить. И, пока он не положил ее на обе лопатки, убралась восвояси.
Великан повеселился от души и, распевая песни, вернулся в столицу. Прохожие смотрели ему вслед и думали: уж не повредился ли он? Как можно петь, когда вся страна в трауре! Но Геркулесу все было нипочем.
— Адмет! Эй, Адмет! Я ее победил!
— Кого? Что случилось, Геркулес?
— Я прогнал безносую! Алкестида будет жить!
Адмет побелел как полотно и со страха к земле пригнулся. Вдруг послышались шаги. Он обернулся… К нему с виноватым видом подходила живая и невредимая Алкестида.
— Да вы, я гляжу, не рады? — изумился Геркулес. — Ну улыбнитесь же, и будем веселиться!
Какое там! Похоже, для Адмета только теперь и начался настоящий траур. Смотреть было больно, как он рухнул в кресло и затрясся мелкой дрожью. Алкестида не поднимала глаз.
— М-да! — озадаченно протянул Геркулес, утирая со лба пот. — Думал вас порадовать, а, выходит, только огорчил. Ну и времена!.. Друзьям и то не угодишь… Что ж, не поминайте лихом… Мне жаль, конечно… Все-таки вы пишите хоть изредка.
И Геркулес ушел, обиженно помахивая палицей. Адмет встал, прислушался. Ему показалось, что откуда-то доносится едва слышное жужжание. Это наверху, на балконе, три старушки опять взялись за прялки… Чью нить они прядут?.. Кто знает!..
У каждого месяца своя история
Январь. Рыбы.
— Осторожно, это — крючок с приманкой. Не вздумай клюнуть! — сказала большая рыба маленькой.
— Почему? — спросила маленькая.
— По двум причинам. Первая: если ты клюнешь приманку, тебя выловят, обваляют в муке и изжарят на сковородке. А потом подадут и съедят с гарниром из листьев салата.
— Ой-ой! — воскликнула маленькая рыбка. — Спасибо тебе огромное. Ты спасла мне жизнь! А вторая причина?
— Вторая в том, — объяснила большая рыба, — что я сама собираюсь тебя съесть.
Февраль. Номер тридцать три.
Я знаком с одним мелким торговцем. Он не торгует ни сахаром, ни кофе, ни мылом, ни вареньем. Он продает номер тридцать три.
Это честнейший человек, он никого не обвесит, и товар у него только высшего качества. К тому же он не из тех мошенников, которые кричат: «Купите номер тридцать три!», а сами готовы подсунуть вам номер тридцать один, а то и двадцать девять… Нет, у него все без обмана: ровно три десятка и три единицы.
Дела у моего приятеля, правда, идут неважно. На номер тридцать три спрос невелик. Лишь изредка, перед тем как отправиться на прием к врачу, люди заглядывают к нему в лавочку и покупают номер тридцать три. И то, бывает, экономят, предпочитая взять подержанный номер на рынке Порта Портезе. Но мой приятель не жалуется. И ловчить ни за что не станет. Можете послать к нему за номером хоть ребенка, хоть кота — все будет честь по чести.
На таких вот честных торговцах и держится мир.
Март. Почтовая открытка.
Жила-была почтовая открытка без адреса. На ней было написано только: «Наилучшие пожелания. Тысяча поцелуев. Пинучча».
Поди узнай, кто она, эта Пинучча, старая карга или девчонка в джинсах. А может, какая-нибудь шпионка.
Многие были не прочь взять себе один из поцелуев, хотя бы малюсенький. Но как довериться этой незнакомой особе?
Апрель. Осада.
Военачальник Тутхиа сказал великому фараону:
— О владыка мира, правильной осадой этот город не взять. Тут нужна хитрость.
— А ты ее придумал, эту хитрость?
— Да, придумал.
Военачальник велел ночью поставить вокруг осажденного города тысячу больших кувшинов. В каждом прятался вооруженный до зубов воин. А утром протрубили отбой, и войско египтян оставило позиции. Осажденные выглянули с крепостных стен: египтяне как сквозь землю провалились, вместо них остались одни кувшины.
— Какие хорошие кувшины! — обрадовались они. — И для оливок годятся, и для всего остального!
Выкатили сто повозок, погрузили кувшины и ввезли в город. А на следующую ночь египетские воины разбили кувшины, подожгли дома, отперли ворота. Фараон с войском беспрепятственно вошел в город и одержал блистательную победу. Фейерверки, всеобщее ликование.
Лишь полководец Тутхиа был невесел.
— Что такое?! — изумился фараон. — Я наградил тебя высшим орденом империи, дал тебе персональную пенсию, тысячу буйволов — по одному за каждый кувшин. Чего тебе еще надо?
— Ничего, мой повелитель! Я думаю о том, что через тысячу лет, в Троянскую войну, греческий генерал тоже прибегнет к подобной хитрости. Только вместо кувшинов он обойдется одним конем. Увы, мы пока не ведаем о конях. Посему вся слава достанется этому греку.
— Стража! Схватить изменника, отрубить ему голову! — приказал фараон. — Он мечтал не о победе, а о славе. Ему мало просто войти в историю, ему еще надо, чтоб его воспели поэты. Казнить честолюбца!
Май. Короткий диалог.
— И чего все эти люди ждут от меня?
— Ждут, чтоб ты ничего от них не ждал.
Июнь. Птицы.
Один мой знакомый очень любит птиц. И лесных, и болотных, и полевых… Ворон, колибри, уток, фазанов. Европейских птиц и африканских. У него целая библиотека по орнитологии. Три тысячи томов, почти все в кожаных переплетах.
Он весьма усердно изучает повадки трясогузок, водяных курочек, зеленушек. Знает, что аисты, направляясь с севера на юг, летят по маршруту Испания — Марокко либо Турция — Сирия — Египет, только бы миновать Средиземное море, которое нагоняет на них страх. Самый короткий путь — не всегда самый надежный.