— Слушай, ты что, хочешь до слез меня довести?
— Нет, Мотти, нет, я и сам плачу. Даже не знаю, что со мной творится. Все из-за этого платочка. Он напомнил мне о моей бедной маме. Мотти, дорогой, а нельзя ли этот платок…
— Что «нельзя ли»? Давай не тяни резину!
— Не сердись, Мотти. Я подумал, нельзя ли хоть один раз… Ну что нам стоит отказаться от этого платочка с монетками? Тут двух тысяч лир не наберется…
— Хорошо, согласен. Завтра утром ты пойдешь в магазин и случайно найдешь на полу носовой платок.
— Гм. А как они потом узнают, что это платок старушки? Эх, Мотти, если б ты придумал, как вернуть платок именно ей! Ведь ты такой умный, Мотти. А я-то как счастлив был бы!
Футлярчик всхлипывал, твердя о бедной маме, о платочке, о старушке, краснухе…
Чтобы успокоить его, пришлось Мотти напрячь свои извилины.
— Так, Футлярчик, — изрек он наконец, — скажи мне, что, по-твоему, произошло в магазине после нашего ухода?
— Да, по-моему, ничего особенного. Обычное дело: вызвали полицию и та сняла показания потерпевших, вот и все.
— Значит, у полиции есть и адрес старушки.
— Черт возьми, Мотти, а ведь ты прав!
— Да, но, если мы вернем только носовой платок, полиция заподозрит неладное, и у старухи могут быть неприятности.
— Ни за что на свете, Мотти! Только не это!
— Тогда нам остается одно: вернуть все деньги. И не только во втором, но и в первом магазине. Лишь в этом случае полиция прекратит расследование и оставит старушку в покое. Ты ведь знаешь этого настырного комиссара Джеронимо: стоит ему напасть на след — пусть даже убогой старушки, — и он уже не отступится. Ну как, решено?
— Решено, Мотти. Ты просто ангел!
На другое утро владельцы обоих магазинов, поднимая жалюзи на окнах, нашли два мешка с кошельками, сумочками и мелочью. Благодаря списку бригадира Де Доминичиса всех ограбленных удалось разыскать и вернуть им похищенное. Вернули платок с деньгами и старушке, у которой не было внуков — ни больных, ни здоровых, — просто она любила музыку и нередко жертвовала ужином, чтобы купить пластинку Шопена.
— Запутанное дело, комиссар, — глубокомысленно заметил Де Доминичис.
Полицейский комиссар Джеронимо ничего ему не ответил. Лишь подумал про себя, что никогда нельзя заранее знать, что происходит в душе человека, даже если это воровская душа. А потом взял и закрыл дело.
Тайна острова Сан-Джулио
Есть в горах озеро Орта, посередине которого — ну, может, и не совсем посередине — находится остров, и называется он Сан-Джулио. На этом острове стоит вилла барона Ламберто — банкира, человека очень старого (ему девяносто четыре года), очень богатого (он владелец двадцати четырех банков) и очень больного (у него двадцать четыре болезни). Один лишь мажордом Гульельмо знает их все наперечет и помнит, какое лекарство от какой болезни, чего есть нельзя, а что можно, в каких блюдах не должно быть соли, а в какие не надо класть сахар.
На чердаке виллы постоянно дежурят шесть человек — трое мужчин и три женщины, которые по очереди, днем и ночью, произносят вслух имя барона Ламберто. Такая у них работа, а получают они за нее — что твой президент республики, плюс, конечно, питание, бесплатная квартира и леденцы — сколько душе угодно: чтобы во рту не пересыхало.
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
С утра до вечера и с вечера до утра, без перерыва, это имя по слогам произносят: два часа синьорина Дельфина, два часа синьор Армандо и по два часа все остальные. Зачем? Неизвестно. Как будто каждый человек знает, для чего нужна его работа. Платят за нее как следует? Ну и прекрасно. Чего еще надо?
На чердаке спрятаны маленькие микрофоны, а по всей вилле, в каждом ее уголке, установлены миниатюрные динамики. Один находится под подушкой барона Ламберто, другой — в рояле музыкального салона; даже в ванной комнате есть два динамика — возле крана с холодной водой и возле крана с горячей. В любой момент, в любом помещении, даже в погребе, барон может нажать кнопку и услышать:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Время от времени мажордом Гульельмо проверяет, добросовестно ли обитатели чердака соблюдают условия контракта, не проглатывает ли слоги синьора Дзандзи и вовремя ли переводит дыхание синьор Джакомини…
Так тянется уже целый месяц — с тех пор, как барон Ламберто вернулся из Египта, куда он ездил погреть свои старые кости на солнышке возле пирамид. Как-то встретился он там с одним арабским мудрецом, который открыл ему древнюю тайну пустыни. Возвратившись на свой остров, барон Ламберто приказал Гульельмо нанять шесть человек, затем объяснил им, что и как надо делать, вернее, не делать, а говорить. Только не сказал — зачем. Впрочем, это вы уже знаете.
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Однажды утром, посмотревшись в зеркало, барон обнаружил, что на голом черепе у него вырос белокурый волосок. На следующее утро волосков уже было двадцать. Еще через неделю разгладились морщины: барон, походивший на старую черепаху, теперь с удовольствием прикасался к своим гладким и упругим щекам.
— Гульельмо, — сказал он, — у меня такое впечатление, что мои красные кровяные шарики задвигались веселее. Уже которую неделю моя язва двенадцатиперстной кишки благодушествует, словно у нее отпуск. Когда я поднимаюсь по лестнице, сердце мое уже не рвется из груди, бронхи и легкие ведут себя примерно. И желчный пузырь перестал беспокоить. Что ты на это скажешь?
— С вашего позволения, господин барон, скажу, что радоваться пока рано, — ответил Гульельмо.
Спустя месяц барон Ламберто вдруг остановился посреди парадного зала.
— О! — воскликнул он удивленно. — Я же забыл обе свои палки с золотыми набалдашниками! Оказывается, я могу держаться на ногах и ходить без всяких палок. Еще немного, и я снова начну плавать.
Гульельмо достал из кармана записную книжку, где в алфавитном порядке были перечислены все двадцать четыре болезни господина барона — от первой до последней.
— Поглядим, — сказал он. — Болезнь номер один — атеросклероз.
— Прошел.
— Номер два — деформирующий артрит.
— Посмотри сам на мои руки.
Так вместе они проверили весь список. Барон был здоров, как рыба, живущая в пока еще не загрязненном водоеме. Вообще достаточно было взглянуть на этого человека: кто бы дал ему больше сорока пяти?
— Помогло! — торжественно произнес Гульельмо. — Старый араб был прав, ведь он сказал: «Человек, чье имя произносится постоянно, смерти неподвластен».
— Сегодня вечером, — воскликнул барон, — я угощаю всех друзей самым лучшим отваром ромашки из моей коллекции!
А наверху, на чердаке, все шло своим чередом:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
Надо сказать, что в Риме жил племянник барона, порочный и ветреный молодой человек по имени Оттавио, который всю жизнь только и делал, что бил баклуши и пил газированную воду, так что в конце концов промотал все свое состояние. Долгов у него было больше, чем карманов.
У меня же есть дядя Ламберто, подумал он однажды. Съезжу-ка я к нему и посмотрю, как там дела. По моим подсчетам, он должен со дня на день отправиться на тот свет, а я — его единственный наследник. Пускай даже не завещает мне всех своих банков. Хватит и парочки. Ну, и столовое серебро…
Сел он в машину, включил мотор и в тот же вечер прибыл к озеру. Переправился на лодке на остров и постучался в дверь виллы. Открыл ему молодой человек лет тридцати, от силы — тридцати двух, в костюме для подводного плавания.
— Доложите обо мне барону Ламберто…
— Оттавио, мой дорогой племянник, единственный сын моей единственной сестры, неужели ты не узнал своего дядю?
Оттавио от изумления упал в обморок. А когда пришел в себя, то извинился и воскликнул:
— Дядя Ламберто, теперь я вижу, что это действительно ты!
— Ну ладно, — сказал барон, — сейчас я тебя ненадолго покину: хочу совершить перед сном небольшую прогулку под водой. Гульельмо приготовит тебе ужин и комнату. Чао!
Чтобы прийти в себя, Оттавио съел три тарелки ризотто с грибами, но, так и не успокоившись, подумал: положение катастрофическое, дядюшка не только не собирается умирать, но и обрел вторую молодость. Как же я расплачусь с долгами? Как теперь куплю себе новый лимузин? Нужно действовать. И без промедления!
Первое, что он сделал, — спрятал в карман большой нож, которым Гульельмо разрезал за столом жареную курицу. А ночью, услышав, что дядя Ламберто захрапел, вошел в его комнату, вытащил нож и — чик-чик! — перерезал ему горло. После чего спокойно отправился спать.
Утром его разбудило чье-то пение:
Ах, я б на лодке
Кататься пошел!
Как я здоров,
Как мне хорошо!
Боже праведный! Это был дядя Ламберто, живехонький. В матросском костюме. На шее не осталось и царапины.
— Эй, Оттавио, отчего бы нам не прогуляться по озеру под парусом?
Оттавио извинился и сказал, что страдает морской болезнью и что лучше уж посидит дома.
На следующую ночь Оттавио решил пустить в ход автоматический карабин, который он утащил из оружейного зала. Дождался, когда дядя Ламберто захрапит, подошел к его кровати, приставил дуло к самому сердцу спящего и выпустил семь пуль. Потом преспокойно отправился спать, подумав: посмотрим, что ты запоешь теперь.
Но как вы думаете, кто разбудил его рано утром? Дядя Ламберто, весело, будто молодой дрозд, распевавший песенку:
Ах, как я бодр
И как мне легко.
Сейчас поплыву
Далеко-далеко!
На этот раз барон вышел в плавках. На груди его не было следа даже от комариного укуса.
— Ну-ка, Оттавио, — весело сказал он, — кто сделает больше кругов брассом по озеру? Предупреждаю, я проплываю три круга без передышки.
Но племянник ответил, что от озерной воды у него крапивница, и опять остался дома. В задумчивости бродил он по вилле, пока не очу