Грузинская Княжна оглядывается.
— Какое красивое уединенное место!
— Оно было еще красивее, — поспешно отзывается Буратино. — Увы, все здесь пришло в запустение. Однако церковь изнутри стоит посмотреть. Разрешите быть вашим гидом?
Княжна колеблется, но потом, решившись, берет сломанного Буратино под руку и направляется к оббитой лестнице.
Сверху мы видим, как Буратино осторожно переносит Княжну со ступеньки на ступеньку, а сам взбирается смело, словно акробат.
Добравшись до площадки на самой вершине скалы, они останавливаются у входа. Дверь церкви выломана. Они заглядывают внутрь, на заваленный обломками пол и листья вьющихся растений, проникших в церковь сквозь трещину стены. Штукатурка почти вся осыпалась — лишь кое-где еще видны голубые пятна. Вдруг внимание Буратино и Грузинской Княжны привлекает необычное зрелище: жених и невеста занимаются любовью прямо под хорами, где некогда был орган. Девушка сбросила юбку; юноша в огне плотской страсти. Сломанный Буратино предусмотрительно уводит Княжну в сторону алтаря. Они проходят вдоль правой стены и садятся в углу на обвалившуюся балку. Сквозь ветхий потолок проглядывает небо, и Буратино указывает Княжне на только что взошедшую луну.
— Я был бы счастлив, если б вы остались здесь навсегда.
У Княжны вырывается презрительный смешок, но она тут же подавляет его.
— Не могу.
— Вас кто-нибудь ждет? — расспрашивает Буратино.
— Здесь — никто.
— А где?
Княжна обращает к нему взгляд и грустно вздыхает.
— В Грузии, может быть.
— Но это же так далеко.
— Для сердца нет расстояний, — твердо и спокойно отвечает Княжна.
Неожиданно доносится рокот включенного мотора. Княжна в отчаянии вскакивает.
— Уезжают!
Они бросаются к выходу. Вылетают на маленькую площадку и с тоской (Княжна по крайней мере) глядят вслед машине, которая съехала с площадки у подножия лестницы и, спускаясь по извилистой дороге, направляется в долину.
— Что же теперь со мной будет! — надрывно восклицает Княжна.
Буратино наклоняется, срывает горный цветок, пробившийся сквозь трещину в скале, протягивает его Княжне.
— Иной раз нет лучшего утешения, чем запах цветка.
Княжна решительно отводит его руку, и тогда Буратино добавляет:
— Во всяком случае, я в вашей власти. Ничего, что в вас не проснулось ответное чувство, но я на все готов.
Княжна глядит на него в недоумении.
— На что готов?
— Для начала приютить вас как дорогую гостью, как друга. Ну а потом… как знать… от дружбы до любви…
— Нет, я не смогу жить в этом захолустье.
— Вы правы. Сперва, когда судьба забросила меня в эти места, у меня было такое же ощущение. Но со временем, хотя мой смокинг весь порвался, я обнаружил, что здесь царствуют поэзия и мир, а иногда происходят и важные культурные события… К примеру, сюда приезжает каменный оркестр.
— Что значит «каменный»? — изумляется Княжна.
— Мраморные ангелы из храма Малатесты в Римини по вечерам приезжают, играют в заброшенных церквах.
— Что же они играют?
— Таинственную музыку, отдаленно напоминающую церковную.
— Хочу уйти отсюда, — решительно заявляет Княжна.
— Куда?
— Куда угодно, где проезжают машины: вдруг встретится кто-нибудь из знакомых.
Из церкви доносится торжественный звон тарелок. Сломанный Буратино просиял.
— Это ангел-ударник. Он всегда приезжает первым.
Он входит в церковь и садится в уголке. На хорах играет ангел: от медных звуков колышется воздух.
Робко, неуверенно входит и Грузинская Княжна, и Буратино усаживает ее рядом с собой.
А наверху уже вытянулась цепочка ангелов; спустя мгновение древние своды оглашаются волшебными звуками оркестра. Сломанный Буратино берет Княжну за руку, надеясь, что их сблизит эта вдохновенная музыка. Княжна не отнимает руки и, счастливо улыбаясь, склоняет голову ему на грудь. Но едва музыка смолкает, в дверном проеме появляются юноша и девушка; электрическим фонариком они упорно обшаривают все углы и наконец находят свою куклу.
— Вот она, здесь! — восклицает юноша. — Как же она сюда забралась?
Он хватает Княжну, а вместе с ней и сломанного Буратино. Однако, приняв его за обычную деревяшку, бросает с лестницы в обрыв. Буратино почти мгновенно вскакивает и отчаянно машет руками, пытаясь преградить путь машине с зажженными фарами.
Но машина все набирает скорость. На миг фары выхватывают из тьмы покалеченное тело сломанного Буратино. И снова он погружается во мрак, крича что было сил:
— Вы можете сделать со мной что угодно… Мои чувства не подвластны никому из живущих на этой Земле. Я вечно буду ждать тебя, Грузинская Княжна!
Ночь стирает очертания и приглушает звуки. Высоко в небе светит луна, желтая, словно блюдо с полентой.
Рене Реджани
Пугало
Жило-было на одном пшеничном поле Пугало, да такое славное — ну прямо как живое. Поношенный пиджак и старые брюки были столь искусно набиты соломой, что производили полное впечатление мощной человеческой фигуры. На месте головы торчал тряпичный шар с нахлобученной сверху полинялой шляпой. В тени этой шляпы было почти не заметно, что один глаз больше другого, рот, полный кривых зубов, чересчур велик, а нос, наоборот, заменяет крохотная нашлепка. В целом выражение лица обладало должной свирепостью. Кожаные перчатки, тоже набитые соломой, были растопырены так, словно Пугало готово в любой момент кого-нибудь схватить.
Когда Пугало впервые установили посреди поля, все чуть не умерли со страху.
Птицы, беззаботно клевавшие зернышки, с шумом сорвались с места и попрятались на ближайших деревьях; Цикады сразу примолкли. Колосья убежать не могли, а потому трепетали на своих высоких стебельках и, шелестя, склонялись к ногам страшного идола. Васильки жались к Макам, прячась под их алыми головками.
Вереница Муравьев, с трудом тащившая драгоценное пшеничное зерно, бросилась врассыпную. Саранча во весь опор поскакала прочь, полевой Мышонок, который вышел на прогулку, начал с перепугу стучаться в дверь Крота, а тот из предосторожности притворился еще более глухим, чем был, и бедному Мышонку пришлось что есть духу мчаться к себе в норку.
А Пугало, при том что голова у него была из тряпок, все же сумело оценить ситуацию и сделать полезные для себя выводы. Оно приосанилось, выпрямилось на своем шесте и крикнуло:
— Я — ваш хозяин, и все вы должны подчиняться мне!
Колосья робко прошелестели:
— А кто тебя назначил?
Птицы возмущенно зачирикали:
— Мы всегда были свободными, и не надо нам никакого хозяина!
Муравьишки только плакали, ведь они такие маленькие, что их протестов все равно бы никто не услышал.
Мышонок высунул голову из норки и пискнул:
— Никому не подчинюсь!
Надо сказать, все эти выступления оказались тщетными, поскольку Пугалу забыли нарисовать уши. Но взгляд у него был такой свирепый, а фигура такая внушительная, что это не могло не произвести впечатления. К тому же поднялся ветер, и Пугало начало грозно размахивать руками. Все сразу притихли.
Наступили дни страха. Колосья не смели поднять голову. Муравьи, запершись дома, считали и пересчитывали быстро тающие припасы. Птицы совсем исхудали, потому что теперь в поисках пропитания им приходилось летать за много километров. Цикады не подавали голоса, а Мышонок, по натуре большой оптимист, впал в меланхолию. От голода обитатели полей начали роптать, однако никто не осмеливался открыто выразить свой протест.
И все же спустя какое-то время стали устраиваться тайные сходки в норе Крота: он был подслеповат и туг на ухо, поэтому вряд ли мог выдать заговорщиков.
Как-то вечером после обычных жалоб, от которых, как известно, проку никакого, полевой Мышонок вдруг заявил:
— Хватит ныть, надо действовать. Мы должны организовать подпольную борьбу с тиранией.
Такого не ожидал никто.
— Но мы ведь маленькие.
— И слабые.
— А он большой, сильный.
— И страшный.
— И жестокий.
— Ничего, мы возьмем его не силой, а хитростью, — сказал Мышонок. — Пускай мы маленькие, но наша сила в том, что нас много.
— И верно! — оживились собравшиеся. — Надо только действовать сообща..
— Правильно, — одобрил Мышонок. — Это главное. Ну так будете мне помогать?
— Будем! — хором откликнулись все.
— А что надо делать? — поинтересовался кто-то.
— Я умею только скакать, — смущенно сказала Саранча.
— А мы — только петь, — сказали Цикады.
— А мы — летать, — сказали Птицы.
— Все сгодится, — ответил Мышонок. — Значит, расстановка сил такова: Саранча вскочит ему на нос, чтобы отвлечь его внимание и обеспечить внезапность атаки Птиц.
Все слушали разинув рот.
— А Птицы тем временем набросятся на него и выклюют глаза.
Надо же, как все просто! Никому и в голову не приходило…
И что же потом?
— Потом Муравьи всем скопом облепят и парализуют ему ноги. В этот момент по сигналу Цикад я начну кусать его куда попало, однако постараюсь добраться до головы.
Все были в полном восторге.
— Ну что, согласны?
— Согласны!
— Никто не струсит, не сбежит в последний момент?
— Никто.
— И никто не предаст?
— Предателям — смерть!
— Долой тирана! Долой Пугало!
И вдруг Крот, который все прослушал, потому что был занят починкой своей зимней шубы, поднял голову и, поправляя на носу очки, спросил:
— Что, его снова поставили?
— Кого?
— Пугало.
То есть как?
— Да их то и дело выставляют, чтобы наводить на всех страх, — объяснил Крот. — Кого может напугать глупая соломенная кукла…
Поднялся невообразимый шум.
Тогда Мышонок постучал хвостом, требуя тишины, и объявил:
— Друзья мои! Если Крот говорит правду, значит, мы спасены и никакое рабство нам больше не угрожает. Однако не будем радоваться преждевременно. Сперва надо осторожно выясни