Какие только танцы ей не пришлось исполнять с кордебалетом: и классику, и характерные. «Баядерка», «Дочь фараона», «Корсар», «Пахита», «Раймонда», «Спящая красавица»… У нее начали появляться сольные партии: например, Царь-Девица в балете «Конек-Горбунок». Говорили, что она совершенно превосходна в роли феи Сирени в «Спящей красавице». Неудивительно, ведь у нее были все данные для этого: и сложение, и стать. Екатерина чувствовала эту партию и была в ней действительно хороша.
Началась революция, полностью изменившая жизнь, в том числе и жизнь художественную. Мариинский театр временно закрылся. Никто не знал, будет ли существовать императорский балет, нужен ли он новому правительству? Ведущие балерины Мариинки эмигрировали: Кшесинская, Карсавина, Егорова, Анна Павлова… Когда же театр вышел из оцепенения и начал восстанавливать репертуар, оказалось, что балерин катастрофически не хватает! И это стало шансом для новых звезд.
Тяжелые двадцатые годы стали годами большого творчества. Искусство оказалось востребованным. Екатерина танцевала в многочисленных концертах. Ее отметил Аким Волынский – человек тонкого вкуса, эрудит, театральный критик и балетоман, автор «Книги ликований» (удивительного труда, посвященного балету). Он стал инициатором открытия новой балетной школы – школы Балтфлота, где собрались очень хорошие преподаватели. О Екатерине Гейденрейх он писал как об изумительной артистке: «Она могла бы послужить моделью для прелестной статуэтки саксонского фарфора. Она нарядна, красива, изысканна в немецком стиле, восхитительно горда в своем апломбе. Своим участием она может украсить любой концерт и спектакль».
На одном из концертов для моряков Балтийского флота Екатерину увидел морской офицер Николай Николаевич Капустин и влюбился без памяти. Вскоре они поженились. Фамилия Капустиных была известной в Петербурге до революции. Отец Николая Николаевича был статским советником, и в квартире, где поселились молодые, каким-то чудом сохранились раритетные вещи: старинная посуда, большое зеркало времен Людовика XIV, тяжелая елизаветинская люстра… Николай Николаевич получил блестящее образование в Тенишевском училище, говорил на трех языках. Казалось, красивую пару ждет только счастье. Однако супружеская жизнь не сложилась.
Екатерина Гейденрейх найдет отдушину в творчестве – сначала в артистическом, затем на ниве педагогики. Она всегда живо интересовалась не только балетом, но и всем, что происходит в мире искусства – в живописи, музыке, в драматическом театре. Она выделялась своим умом, уравновешенным характером. Во всех своих поступках она руководствовалась здравым смыслом. Общения с ней всегда искали незаурядные люди, такие как критик Соллертинский или Илья Самойлович Зильберштейн, искусствовед и коллекционер живописи (в конце 1980-х годов его коллекция, насчитывающая более 2000 произведений, была передана в ГМИИ имени А. С. Пушкина).
Екатерина Гейденрейх дружила с художницей Зинаидой Серебряковой, дочь которой училась в балетном училище. Мир балетных кулис стал источником вдохновения для талантливой художницы – Серебрякова буквально пропадала в театре и в школьных классах. Сколько прекрасных работ оставила Зика, как ее называли близкие! Ей было интересно всё – изгибы рук, стройные ноги, балетные костюмы, пуанты, грим… Она рисовала и Снежинок из «Щелкунчика», и девочек-сильфид «Шопенианы», и закулисные сценки. Но самое главное – ее интересовала атмосфера: шорох балетных пачек, скрип наканифоленных пуантов, смех, шепотки перед выходом на сцену. Среди моделей Зинаиды Серебряковой был юный Баланчин (тогда еще Георгий Баланчивадзе), есть и несколько картин, на которых изображена прелестная Катя Гейденрейх: «Портрет в красном», «Портрет в седом парике» и самый любимый – «Портрет в голубом». Сама Катя вспоминала, что художница вложила в этот портрет очень много любви: «Она писала меня много и всегда с удовольствием. Я позировала ей без конца. Часто она приходила в театр и в наших уборных делала карандашные зарисовки, но никогда их нам не показывала. Писала она меня и у себя дома, эти сеансы длились долго. Тогда ее часто навещал дядя – Александр Бенуа. В перерывах, когда я отдыхала, они мило шутили, болтали, я же сидела очарованно и молча слушала. Это была зима 1923 года, когда везде было страшно холодно, но в мастерской было тепло – тепло от обилия электричества. Зика работала быстро. Тогда она писала “Портрет в голубом”. В этом костюме я танцевала на концертах, сама его придумала и очень-очень любила».
В середине двадцатых в жизни Екатерины Гейденрейх произошла очень важная и знаменательная встреча. Она познакомилась с Леонидом Лавровским, молодым артистом балета. В будущем, уже как хореограф, он подарит нам подлинный шедевр: балет «Ромео и Джульетта», превзойти который невозможно. Все существующие редакции этого балета драматургически опираются на версию Лавровского. «После встречи с Катей Гейденрейх моя жизнь пошла по совершенно другому пути», – скажет он позже. Именно она подтолкнула Лавровского к эксперименту: попробовать себя в качестве постановщика. Всё дело в том, что Екатерина Николаевна вела занятия в художественной студии Дворца пионеров, и Лавровский по ее просьбе поставил «Утешение Листа». Номер был настолько хорош, что Екатерина не могла отказать себе в удовольствии исполнять его вместе с Леонидом. Они подружились, а потом и поженились. Лавровский был младше Гейденрейх и невольно подтягивался до ее уровня, ведь Екатерина была высоко образованным человеком. Годы, проведенные рядом с ней, Лавровский называл «годами страстного увлечения, годами университетов». Ее влияние было настолько велико, что он решил поступить в музыкальный техникум. К экзамену надо было подготовить четырнадцать сонат Бетховена, Баха и Листа. Леонид садился за рояль, часами играл, а Катя, положив на уши подушку, мирно дремала. В 1935 году Лавровский будет назначен художественным руководителем балетной труппы Малого оперного (ныне Михайловского) театра, а в 1938 году – Театра оперы и балета имени С. М. Кирова, как к тому времени стала называться Мариинка. С Екатериной он по-прежнему советовался во всем.
В те годы танцевали не только классику. Наоборот, в моде было новаторство, и Гейденрейх с удовольствием согласилась принять участие в балете «Болт» Федора Лопухова на музыку Дмитрия Шостаковича. Кроме нее в спектакле были заняты Галина Уланова и Татьяна Вечеслова, любимицы публики. Кате Гейденрейх досталась отрицательная роль Барышни-эстетки. Балет был совершенно необычный, и это, конечно, был риск – поставить его. Лопухов на репетициях просил артистов «включать голову»: «Танцуйте головой!» Всё было ново: и то, что использовались элементы акробатики, и то, что балерины спустились с пуантов на полную стопу: танцевали в мягких туфлях или спортивных тапочках. Лопухов восхищался «босоножкой» Айседорой Дункан, был свидетелем поисков Михаила Фокина, и ему тоже хотелось идти в ногу со временем. «Болт» – балет на производственную тему: о заводских буднях и комсомольской жизни; музыка тоже совсем не балетная – марши, популярные мелодии. На сцену выходили счетоводы, машинистки, рабочие, гротескно были представлены бюрократы – настоящая сатира! Однако несмотря на то, что над постановкой работали талантливые люди, спектакль был показан всего два раза. Трудно сказать, что не понравилось чиновникам от культуры – решение о снятии «Болта» принимали именно они. Но вот что интересно, в 2005 году спектакль был возобновлен, его современная версия, поставленная Алексеем Ратманским, была показана на сцене Большого театра. А в те годы в антрепризе Сергея Дягилева шел балет «Стальной скок» в постановке Леонида Мясина, также на музыку Прокофьева. И если уж говорить об авангарде, то стоит вспомнить «Парад» – одноактный балет 1917 года на музыку Эрика Сати с хореографией Мясина. Сценарий этого балета написал Жан Кокто, а костюмы и декорации для него придумал Пабло Пикассо. Премьера «Парада» вызвала скандал: зрители требовали «немедленно прекратить безобразие».
Екатерина Гейденрейх продолжала танцевать, но ее всё больше привлекала педагогика. В 1930-х годах сама Ваганова пригласила ее в Хореографический техникум – ныне знаменитая вагановская Академия. Этих двух женщин всю жизнь связывало глубокое уважение друг к другу. Ваганова считала Гейденрейх самой верной своей последовательницей и единомышленником.
С 1936 по 1941 год Екатерина Николаевна работала педагогом-репетитором Ленинградского Малого театра оперы и балета, а весной 1941-го ей предложили стать художественным руководителем балетной труппы этого театра. Леонид Лавровский в то время вплотную занимался постановкой «Ромео и Джульетты».
Военные годы стали годами испытаний для всего народа, а для Екатерины Гейденрейх – двойным испытанием. Расстроились ее личные отношения с Лавровским, она осталась в Ленинграде одна – в эвакуацию не уехала. В полной мере эта хрупкая женщина ощутила, что такое блокада. Одна из коллег Екатерины Гейденрейх вспоминает: «Жить дома стало невозможно – обстрелы, бомбежки, отсутствие света, постоянная потеря сил от голода. Нас зачислили в одну из актерских бригад. Кроме того, в театре, который мы называли “Объект”, нужно было в мастерских делать маскировочные сетки. Мы ползали по холодному полу, собирая сетку, и с нами ползала Екатерина Николаевна. Потом мы спускались в подвал театра в бомбоубежище. Там была единственная печка-буржуйка. Было страшно. И вот, до трех-четырех утра были бомбежки, а когда они стихали, мы старались уснуть, не раздеваясь. В этих условиях Екатерина Николаевна старалась всех поддержать, помогала делать прически из длинных волос, растапливала печку, кипятила воду. Выпив так называемый чай, заваренный чем угодно, мы поднимались в театр на работу».
В блокадном Ленинграде Гейденрейх провела семь месяцев. Из квартиры на улице Жуковского она переехала в общежитие балетного техникума на улице Росси, чтобы быть рядом с коллегами и знакомыми. Как оказалось, это было не лучшим решением. Екатерина Николаевна всегда была человеком общительным, открытым, говорила то, что думает. Но в то время это было опасно, да еще и фамилия немецкая. Кто-то на нее донес, и однажды в общежитии появились люди в форме. Провели обыск, конфисковали документы, арестовали и… дали десять лет по обвинению в контрреволюционной деятельности и антисоветских взглядах.