В июне 1942 года она была отправлена по этапу на Урал, в лагерь близ Соликамска. Там у нее обострилась подагра, развилась дистрофия… Но вопреки всему Екатерина Николаевна выжила. Весть о том, что она находится в лагере, достигла Перми (тогда город Молотов), куда было эвакуировано хореографическое училище. Возможно, с помощью Вагановой, которая занимала высокое положение и для которой двери больших кабинетов всегда были открыты, возможно, с помощью Наталии Дудинской и Константина Сергеева – сегодня это трудно установить, в декабре 1942 года Гейденрейх выпустили из лагеря, но с «поражением в правах» – она не могла жить в крупных городах. Есть версия, что Ваганова достучалась до самого Сталина, и он лично разрешил «нужному человеку» работать преподавателем в прославленном училище. Екатерина Николаевна с энтузиазмом взялась за дело, но когда ленинградцы после эвакуации поехали назад, она вынуждена была остаться. Так начался новый виток ее жизни – уже в Молотове. Она руководила хореографической студией при Молотовском театре оперы и балета, а в 1945 году, когда студия была преобразована в Молотовское (позднее Пермское) хореографическое училище, Екатерина Гейденрейх возглавила его.
В детстве я отдыхала в доме отдыха «Серебряный бор». Все знали, что милая, жизнерадостная и уже очень немолодая женщина – бывшая балерина и бывшая блокадница, и что ей пришлось пройти через сталинский ГУЛАГ. Иногда по вечерам, когда собиралась компания, Екатерина Николаевна рассказывала нам о своей молодости. Говорила о том, что ее друзей тех лет не покидало творчество, что они жили оптимизмом, ставили спектакли… Для меня было откровением, что в балетной среде очень многие прошли через невзгоды лагерной жизни.
Гейденрейх, приехавшую в Молотов из лагеря, встретили Груша и Таля – Ваганова и Дудинская. Первое, что они сделали, – вымыли изможденную Катю в тазу. На ней не было белья – только платье из мешковины, которое пришлось сжечь. Но это такие мелочи по сравнению с возможностью вздохнуть наконец свободно!
Ваганова всерьез задумывалась о миссии, которую должна была осуществить в Молотове Екатерина Николаевна. Весной 1944 года, уезжая в Ленинград после прорыва блокады, она сказала коллеге и другу: «Катюша, ты пережила уже очень многое. Я понимаю, с каким сердцем ты провожаешь нас. Те, кто тебя знает и уважает, покидают этот город. Но у тебя будет очень интересная работа, будет дело, которому ты посвятила всю жизнь. Я верю и знаю, что через несколько лет о тебе, о твоей школе будут говорить с восторгом. А мне будет тебя не хватать».
Вместе с Гейденрейх в Молотове остались ее подруги, бывшие балерины Елена Тауберг и Тамара Обухова. Это был тот костяк, на котором строилась новая школа. Екатерина Николаевна поначалу даже не верила, что они справятся. Неожиданно она открыла в себе талант администратора: ее интересовали все нюансы – питание детей, одежда, досуг (рассказывают, что она сама подбирала книги для школьной библиотеки). И конечно, надо было решать совсем уж серьезные вопросы: выбрать здание для балетного училища, оборудовать балетные классы, и самое главное – отработать стройную систему преподавания. Гейденрейх выбрала учебник Вагановой «Основы классического танца», на который опиралась и раньше.
Екатерина Николаевна Гейденрейх была очень строгим педагогом, получить у нее пятерку считалось подарком судьбы. Она говорила: «Сделай батман тандю, и я смогу сказать, какая ты танцовщица. Балет – это не цирк». Ее часто называли «педагогом педагогов» – проработав в Перми до 1956 года, она смогла вырастить целое поколение замечательных профессионалов, которые продолжили ее дело. Именно она увидела в балерине Пермского театра Людмиле Павловне Сахаровой лидера, который со временем сможет возглавить хореографическое училище.
Когда отмечали 10-летие училища, Екатерина Николаевна захотела восстановить «Шопениану» Фокина. У нее был удивительный дар профессиональной памяти, и если бы не она, возможно, шедевр Фокина был бы утрачен. Но Гейденрейх помнила мельчайшие детали, но что самое главное – она сумела сохранить фокинский стиль этого балета.
Прошли годы… После смерти Сталина с Екатерины Гейденрейх сняли судимость и реабилитировали. Это было огромным событием в ее жизни, так как появилась возможность вернутся в родной Ленинград. Когда в ленинградском Малом оперном театре узнали новость, ее тут же пригласили на должность педагога, и она конечно же согласилась. В письме подруге она писала: «К моему отъезду в Перми относятся спокойно. Радуются мои друзья и недруги: первые – за меня, другие – за себя».
В Ленинграде не было своего жилья, и надо было заново устраивать быт, но это был ее город, туда рвалась душа. Пожить к себе пригласила Татьяна Михайловна Вечеслова, которая близко дружила с Раневской, Улановой, Ахматовой. Ахматова часто приходила в гостеприимный дом Вечесловой и читала свои стихи. Гейденрейх говорила о том времени: «Мой Ленинград. Восхищаюсь! Восхищаюсь всем – улицами, домами! С ужасом думаю о жизни в Перми, где, кроме работы, жизнь от меня медленно отлетала. Я готовилась к глубокой старости. Здесь я, глядя на друзей, а главное – на родной город, снова оживаю и, смеясь, называю это “четвертой молодостью”».
В Ленинграде Екатерина Николаевна много работала в Малом оперном театре, репетировала с балеринами, вела классы. Она чувствовала себя востребованной. Потом последовало приглашение в Москву, где балетом Большого театра руководил Леонид Лавровский. Он попросил Екатерину Николаевну восстановить в Большом «Шопениану». Екатерина Николаевна согласилась и приехала в Москву, чтобы репетировать с Галиной Улановой, которая и станцевала премьеру. Партнером Улановой был юный, только-только окончивший училище Владимир Васильев. Он вспоминает: «Я только переступил театральный порог как артист этой великой труппы и оказался рядом с Гейденрейх и Улановой. А я был совсем мальчиком. Партия в “Шопениане” – одна из самых сложных. Я – партнер самой Улановой! Репетирует Гейденрейх. Как я смотрел на нее? Как бывает, когда приходят в храм и смотрят на икону. Она для меня и была иконой, так же как и Уланова. И обе они мне очень помогли – помогли понять стиль, помогли в понимании того, что такая простая вариация, – вот казалось бы, но насколько же это сложно! Я рад, что соприкоснулся с той культурой, с той манерой разговаривать, показывать, с культурой поведения всегда и во всем». В Большом театре до сих пор живет спектакль Фокина «Шопениана», восстановленный Екатериной Николаевной Гейденрейх.
У нее была долгая, трудная и сложная жизнь, вместившая так много испытаний. Сколько же стойкости и мужества было в этой женщине, сколько подлинного аристократизма духа! Но самое главное дело ее жизни – это создание Пермского хореографического училища, среди блистательных выпускников которого – Надежда Павлова, Ольга Ченчикова, Любовь Кунакова, Галина Шляпина, Наталья Балахничева, Светлана Смирнова, Станислав Исаев. И это далеко не полный список звездных имен. Школа, созданная Гейденрейх, сегодня одна из лучших, и это, воистину, лучший памятник ее создателю.
Марго Фонтейн
Марго Фонтейн – одна из самых знаменитых танцовщиц XX века, прима-балерина английского балета, награжденная орденом Большого Креста.
На сцене она была блистательна, а в жизни – нежная хрупкая, женщина с располагающей мягкой улыбкой, что бы ни произошло.
Ее жизнь была тесно связана с Ковент-Гарден, знаменитым лондонским театром, чья балетная история началась в 1734 году, когда француженка Мари Салле поставила «Пигмалион» и сама же в нем станцевала. Лондон всегда удивлял, притягивал, собирал лучших. И в числе лучших – лучшей из лучших – была Марго Фонтейн. В нее был влюблен Ролан Пети, она стала музой знаменитейшего английского хореографа Фредерика Аштона. Она танцевала с Рудольфом Нуриевым и вместе с ним создала непревзойденный сценический дуэт. В танце они были одним целым, казалось, что ими движет сама Любовь и балетная техника тут совершенно ни при чем. А ведь между ними была большая разница в возрасте – 19 лет.
Ее настоящее имя – Маргарет Эвелин Хукем. Она родилась 18 мая 1919 года в семье Феликса Джона Хукема, инженера-механика, и часть своего детства провела в Шанхае, где работал ее. Отец. Мать Маргарет Эвелин, красивая эффектная женщина, была наполовину ирландкой, а наполовину – бразильянкой. По имени деда – Антонио Гонсалеса Фонтеса – Марго потом возьмем псевдоним: Фонтес – Фонтейн. Жили небогато, впрочем, как и все в то время. Родители вспоминали, что для Пегги (так звали ее дома) счастьем было съесть тост с пюре из бобов. Странная закуска останется для нее любимой на всю жизнь.
Когда девочке исполнилось четыре года, мать отдала ее в балетный класс. Не в Шанхае – в маленьком городке Райгит, графство Суррей, где Пегги-Марго и родилась. Балетом вообще-то начинали заниматься не раньше десяти, но у Пегги явно были способности. Трудно сказать, насколько малышка разделяла решение матери – ее просто отвели за руку, – но судя по всему, ей понравилось. Она еще не доставала рукой до балетного станка и держалась за стенку, и тем не менее заслуживала похвалы. Никто не ругал, не строил недовольных гримас – Пегги повезло с самой первой учительницей, как везло потом и с педагогами, у которых она занималась. Так в ее жизнь вошел Танец. Ее сценическая жизнь продлится почти пять десятков лет, что немало для балерины. И последние годы были наполнены особым светом зрелого таланта, когда в танец вкладывается жизненный опыт, делая его уникальным.
Имя первого педагога из Райгита неизвестно, а в Шанхае, ей было тогда примерно лет восемь, Пегги стала учиться у Георгия (Джорджа) Гончарова – бывшего танцовщика Мариинского театра. Его класс она посещала шесть лет, до 1933 года. Именно Гончаров научил ее правильно держать руки и корпус, что крайне важно в балетной профессии. В той же студии давала уроки Вера Волкова – ученица Марии Федоровны Романовой, мамы Галины Улановой. Когда Волкова п