В Перми Сергей пошел в гимназию. Одноклассники прозвали его «Барич», отчасти из-за внешности – красивый мальчик с хорошими манерами, отчасти из-за характера – он мог приказать, настоять на своем, был самоуверенным. Все эти черты сохранятся. Позже его друг и соратник, Александр Бенуа (они познакомились, когда Дягилеву было 18), скажет: «Бывали случаи, когда Сережа нас оскорблял. В театре он принимал совершенно особую, отталкивающую осанку, ходил, задрав нос, еле здоровался, и что особенно злило – тут же дарил приятнейшими улыбками и усердными поклонами высокопоставленных знакомых».
Учился Дягилев средне. Да и потом, по словам того же Бенуа, читал мало, но, надо отдать ему должное, легко признавался в литературных, а тем более философских пробелах. Держать марку помогала способность схватывать всё на лету. Да еще как! Художники считали его экспертом в живописи, композиторы – в музыке, танцовщики и балетмейстеры принимали его советы. Дягилев предпочитал учиться в большей степени не через книги, а впитывая в себя то, что считал нужным и интересным. И неважно, откуда он черпал это. Он обладал харизмой, по натуре был лидером, подчинял себе людей, вел их за собой. Подчинял не столько себе, сколько той художественной идее, которой был в данный момент увлечен, будь то живопись, опера или балет. Если посмотреть на его фотографии, нельзя не увидеть в нем цельность, какую-то монументальность. Серж Лифарь писал в своих воспоминаниях: «В его лице было что-то от Петра Великого, около губ была складка, отдаленно напоминающая богатыря-царя». Этим сходством сам Дягилев очень гордился и утверждал, что в нем есть петровская кровь.
По окончании гимназии в 1890 году Дягилев приезжает в Петербург поступать в университет на юридический факультет. В столице через кузена Дмитрия Философова он сближается с Александром Бенуа, ставшим его интеллектуальным наставником, хотя по возрасту они были почти ровесниками – Бенуа всего на год старше. И если вернуться к характеру Дягилева, то интересно привести отрывок из письма, которое он однажды написал своему другу: «…Меня считают пролазой, развратником, коммерсантом, словом, черт знает чем; я знаю это, как пять пальцев, и всё-таки с тем же бриллиантовым видом вхожу в дворянское собрание. Ты скажешь, что это только бравада. Нет, тут совмещение двух чувств. Во-первых, чисто человеческое чувство неприязни к этому миру недоброжелателей в великой дозе смешивается с презрением к ним, и, во-вторых, большая вера в то, что эта фаза пройдет, если в жизни моей будет способствовать успех. Успех, он один, батюшка, спасает и покрывает всё». Успех в его жизни будет, а в университете Дягилев особо не утруждался науками и лишь чудом сдавал экзамены. Впрочем, университет он любил за особую атмосферу вольнодумства, да и иметь диплом было престижно. И – артистическая натура – в свободное время он с удовольствием занимался у Римского-Корсакова – брал у него уроки композиции. А еще прекрасно пел баритоном, аккомпанируя себе на рояле. Поиски себя? Может быть, но внутренне он уже давно чувствовал, что его жизнь так или иначе должна быть связана с искусством. Кстати, Римский-Корсаков был не в восторге от своего ученика. Познакомившись с его фортепьянными сочинениями, он сказал: «Молодой человек, вам еще учиться и учиться». Несостоявшегося композитора это уязвило. «История покажет, кто из нас двоих будет более знаменит. Вы еще обо мне услышите», – дерзко ответил Дягилев. Но впоследствии, в 1910 году, он использовал музыку Римского-Корсакова в «Шехеразаде» – одном из самых триумфальных балетов «Русских сезонов». Поставил этот балет Михаил Фокин, костюмы и декорации были придуманы Львом Бакстом, над занавесом поработал Валентин Серов, а блистали в нем Ида Рубинштейн и Вацлав Нижинский.
Молодой Дягилев был театралом, Мариинский он посещал каждый день. И всё больше и больше он увлекался балетом. Была у него еще одна страсть – путешествия. Париж и Рим, Вена, Флоренция, Венеция… Венецию он любил по-особому, но… Дягилев с юности был подвержен суевериям и страхам, и главный из них – панический страх воды. Именно из-за этого он никогда не путешествовал на пароходах, ведь в детстве цыганка нагадала ему умереть на воде. Предсказание исполнилось – он умер в Венеции. На острове Лидо. Рассказывают, что перед смертью Дягилев много плакал и говорил, что счастлив был только в детстве.
В Петербурге Дягилев, Философов и Бенуа образовали кружок, пригласили Льва Бакста, и даже избрали его президентом. На заседания кружка захаживали художники и литераторы, обсуждали живопись старых и новых мастеров, русскую литературу и, конечно, театр. Дягилев предложил выпускать журнал под названием «Мир искусства». Для издания журнала требовались деньги, и он обратился к княгине Тенишевой. Но Мария Клавдиевна, которая обычно охотно покровительствовала многим художникам, побоялась вкладывать собственные средства в идею «какого-то Дягилева». Однако она порекомендовала человека, готового поддержать новое издание, – речь шла о Савве Мамонтове. Первый шикарно оформленный номер вышел в 1898 году и открывался статьей Дягилева с эпиграфом из Микеланджело: «Тот, кто идет за другими, никогда не опередит их». Журнал «Мир искусства», посвященный творчеству русских символистов, очень скоро станет рупором одноименного объединения, а общение с Тенишевой – первым опытом Дягилева по привлечению знаменитых женщин в поддержку его инициатив. Его будут поддерживать такие знаменитые женщины, как графиня Катрин де Ланже, княгиня де Полиньяк, маркиза Рипон, жена газетного магната Мися Серт и сама Коко Шанель. Он умел убеждать, добиваться, просить, и в этом не знал себе равных. Как скажет Бенуа, «Дягилев был большой чаровник, настоящий шармер. Если он что-либо желал получить, то было почти невозможно устоять против его ласкового натиска. …Удача таких натисков основывалась на его изумительной интуиции, на поразительном угадывании людей».
Пока мирискусники горячо рассуждали о живописи, Дягилев, человек дела, организовывал выставки. Среди его первых и удачных предприятий – выставка английских и немецких акварелей (она прошла в 1897 году, еще до «Мира искусства»), выставка русских и финляндских художников в 1898 году, в 1899 и 1900 годах он показал публике работы Бакста, Бенуа, Врубеля, Лансере. В начале марта 1905 года открылась выставка русских портретов XVII–XVIII веков в Овальном зале Таврического дворца, и Дягилев подготовил каталог с описанием всех 2300 представленных на ней картин. Чтобы разыскать портреты, он ездил по дворянским усадьбам, выпрашивал, умолял, обещал, покупал…
В 1906 году на Осеннем салоне в Париже Сергей Дягилев открыл выставку «Два века русского искусства и скульптуры», которая заняла двенадцать залов в Гранд-Пале и включала 750 произведений.
Был еще один удивительный опыт в жизни молодого Дягилева – два года, с 1899-го до 1901-го, он служил в Дирекции Императорских театров, которую тогда возглавлял Сергей Волконский. Даже здесь Дягилев произвел революцию, привлекая к постановкам своих друзей-художников: Бенуа, Бакста, Головина, Коровина и многих других. По примеру «Мира искусства» он стал издавать роскошный «Ежегодник Императорских театров». Но «Ежегодник» представлял собой скучный казенный справочник.
И да – балет! Появление 27-летнего красавца со стильной седой прядью в густых волосах производило фурор за кулисами, в том числе от него таяла и всемогущая прима Мариинки Матильда Кшесинская. Она называла нового чиновника особых поручений Дягилева «шиншиллой», и, танцуя вариацию, могла напевать:
Сейчас узнала я, что в зале Шиншилля,
И страшно я боюся, что в танце я собьюся,
Ля-ля, ля-ля, ля-ля.
Но в Дирекции Дягилев работал недолго и… был уволен со скандалом. В сезон 1900–1901 годов Волконский поручил ему оформить балет Делиба «Сильвия». Дягилев конечно же привлек художников из «Мира искусства», чем навлек гнев на свою голову. Недовольные чиновники уговорили Волконского отозвать свое поручение. Тот так и сделал, и тогда Дягилев демонстративно отказался от редактирования «Ежегодника». По его примеру сотрудничество с театрами прекратили многие художники. Как результат, в марте 1901 года Дягилева ознакомили с приказом об увольнении «по третьему пункту», с пожизненным запретом занимать государственные должности.
И всё же он вышел победителем – через неделю после Дягилева стараниями Кшесинской с должности был снят и Волконский.
Весной 1901 года Дягилев уехал за границу. До «Русских сезонов» оставалось еще семь лет. Все эти годы он занимался пропагандой русского искусства, и получалось это у него легко, играючи, артистично. Как писал Бенуа, «ни одна из его затей не получила бы своей реализации, если б за эти затеи не принялся Дягилев, не возглавил бы их, не привнес бы свою изумительную творческую энергию туда, где художественно-творческих элементов было сколько угодно, но где недоставало самого главного – объединяющей творческой воли… Лишь с того момента, когда этот удивительный человек “начинал хотеть”, всякое дело “начинало становиться”, “делаться”».
А Серж Лифарь – танцовщик и хореограф, сподвижник, сердечный друг, до последнего дня остававшийся рядом с Дягилевым, похоронивший его, в своей книге писал: «Эпизодичность в жизни Дягилева нужно принять. И люди, и отдельные куски его творческой работы были для него только эпизодами. Не эпизодична была творческая воля Дягилева, отдельные проявления ее. Отдельные увлечения Дягилева были эпизодами. Но вечное, постоянное горение, вечная страсть открывать и давать миру творческую красоту – не эпизод».
Касьян Голейзовский
Великий русский балетмейстер Касьян Ярославович Голейзовский прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. Поистине, он был человеком высочайшей образованности, человеком, переполненным любовью ко всему, что связано с искусством. Парадокс: его творчество оказывало большое влияние на всех, кто с ним соприкасался, в том числе и на балетмейстеров, которые работали рядом с ним, но