Когда мы учились в хореографическом училище, стены второго этажа (там располагались балетные классы) украшали фотографии ведущих мастеров сцены. Сделанные настоящим матером – Юрием Ждановым, – они врезались мне в память. Там был снимок репетиционного момента: пожилой Голейзовский ведет за руку Наталью Бессмертнову. Он что-то говорит ей; у него стройная худощавая фигура, выразительные пальцы и ярко горящие молодые глаза. А грациозная, очаровательная, с дивными раскосыми глазами Наталья Бессмертнова с модной в то время прической лукаво смотрит в сторону камеры.
Сохранились небольшие фрагменты спектакля, и в них – фантастическая экспрессия Владимира Васильева, его невероятные прыжки, вращения. К сожалению, спектакль продержался в репертуаре театра очень недолго – он опять не попадал в ногу со временем. После двадцати показов «Лейли и Меджнун» был снят, и хореография Голейзовского была утрачена.
Несмотря на возраст, балетмейстер был переполнен планами: он хотел поставить «Фавна» для Владимира Васильева, и уже много было придумано. «Фавн» был бы посвящением Нижинскому, которого Голейзовский еще видел танцующим. Но и с этим балетом не сложилось, ни в театре, ни на телевидении.
От большого наследия выдающегося хореографа Касьяна Голейзовского осталось совсем немного – просто крохи: «Половецкие пляски», миниатюра «Нарцисс», «Цыганский танец» в балете «Дон Кихот», концертные номера-миниатюры «Мазурка», «Русская», «Печальная птица» и еще несколько фрагментов из «Скрябинианы».
В конце жизни Касьян Ярославович всё больше времени проводил в любимой Тарусе, лишь иногда наведываясь в Москву. Он вдохновлялся природой, собирал необычные камни, выстругивал фигурки из корней деревьев. «Пью чай на террасе, любуюсь на далекую Тарусу, – писал он. – Воздух так прозрачен, и различаются домики».
Голейзовского не стало в мае 1970 года. Он похоронен в деревне Бёхово на берегу Оки. Проводить его вышла вся деревня: люди несли самодельные букетики, шли в гору. Понимали ли они, какая личность ушла? Вряд ли. Но чувствовали, что рядом с ними жил человек очень необычный, и любили его по-своему.
Вера Васильева намного пережила своего чудесного мужа. Она стала хранительницей его наследия и трепетно помогала каждый раз, когда кто-то брался за восстановление его хореографии. А когда пришел ее час – была похоронена рядом с супругом, недалеко от домика, названного «Касьяновка».
Леонид Мясин
Имя Леонида Федоровича Мясина вписано во все учебники истории балета, но на родине его балеты почти не знают. Талантливый балетмейстер и танцовщик больше известен за рубежом, хотя родился в России, а творческий путь начал в Большом театре.
Мясин ставил балеты в самых разных жанрах: балеты-симфонии – практически он был пионером этого жанра; характерные балеты – жанр, к которому редко обращаются академические труппы; пробовал себя в создании комических спектаклей. Всего в его активе более ста балетов – это невероятно много. Выдающийся французский хореограф Ролан Пети говорил: «Я поставил больше ста балетов», но он тоже исключение. Пожалуй, так много ставил только Джордж Баланчин в Америке.
Чаще всего Леонида Мясина вспоминают в связи с Сергеем Дягилевым и его «Русскими сезонами». Это вполне закономерно, потому что именно великий Дягилев сумел разглядеть талант в недавнем выпускнике Московского театрального (хореографического) училища – юном артисте кордебалета Большого, который совсем скоро станет у него премьером, заменив самого Вацлава Нижинского!
Мясин работал у Дягилева, а потом стал балетмейстером в не менее знаменитой труппе «Русский балет Монте-Карло», которая до сих пор существует в Монако. Все лучшие балетные компании Европы приглашали Мясина на постановки. Его слава перелетела через океан – он работал в США и странах Латинской Америки. Его балеты оформляли Пикассо, Матисс, Дали, Миро, Шагал, он использовал музыку Стравинского, Прокофьева, Дариюса Мийо, Мануэля де Фальи, и это только самые именитые соавторы Мясина. Невероятно широк и круг танцевавших у него и с ним артистов – от Тамары Карсавиной, Иды Рубинштейн, Сержа Лифаря до артистов второй волны иммиграции – Александры Даниловой, Ирины Бароновой, англичанок Алисии Марковой и Марго Фонтейн. Леонид Мясин ставил балеты, ставил мюзиклы на Бродвее, ставил танцы в голливудских кинофильмах, сам снимался в кино и даже был партнером Софи Лорен в фильме «Неаполитанская карусель» (1954) – огромнейший диапазон творчества. Незаурядная личность танцовщика, хореографа и педагога Леонида Федоровича Мясина приоткрывается в книге его воспоминаний «Моя жизнь в балете».
Но давайте начнем сначала. Леонид Федорович Мясин родился 27 июля 1895 года в Москве в артистической семье: его отец был валторнистом оркестра Большого театра, а мама – хористка Большого, сопрано. С детства Леонид помнил Москву по адресам съемных квартир, где им приходилось жить. Это были совершенно разные московские уголки – Селезнёвка, переулки Никоновский, Шемиловский с прилегающими колоритными двориками и садиками. Когда по мощеным булыжником тихим улочкам проезжала присланная из театра карета, ее громыхание слышала вся округа.
В семье было пятеро детей – дочь и четыре сына. Леонид был младшим: «Когда я был маленьким, я каждый вечер сидел в гостиной нашей московской квартиры и слушал, как отец играет свою любимую музыку – увертюру к “Фиделио” Бетховена. Иногда отец пытался обучить и меня игре на валторне, но эти уроки были непродолжительными. После часа занятий он должен был ехать в Большой театр, и так всё и заканчивалось. …За нами присматривала семья крестьян, ютившихся на нашей кухне. И хотя они формально нам прислуживали, они являлись частью нашей семьи и участвовали во всех наших играх, вечерах и танцах. Я был самым младшим, и меня называли “циркач”, потому что я всегда танцевал. И вот однажды, когда мне было шесть лет, мама взяла меня с собой в летний театр, где она пела в оперетте, и пока она гримировалась, я ускользнул, чтобы побродить по пустой сцене, на которой уже были декорации. Мне показалось, что я нахожусь в каком-то сказочном мире…» Наверное, с этих первый театральных впечатлений и началось пробуждение творческого духа. Всё индивидуально – ни сестра, ни братья Леонида особого интереса к театру не проявляли, у каждого был свой путь.
Иногда родители брали младшего сына с собой на гастроли, но Леониду больше запомнилось, как семья выезжала на дачу в Звенигород, где рядом был Саввино-Сторожевский мужской монастырь. «Старинное белое здание монастыря стояло через реку, прямо напротив нашей дачи. Я часто сидел и смотрел на купола, сверкавшие на солнце, и думал, что там, в монастыре, живут святые. Чугунные колокола рождали у воды ровный, спокойный, бархатный звук. …Впервые отец взял меня в монастырь, когда мне было восемь лет, и я почти чувствовал присутствие Святого Саввы. Именно в то утро… в моем воображении родились образы и темы, которые годы спустя нашли отражение в моем творчестве. А тогда, на даче, вся семья собиралась под кустом сирени, накрывался стол, где часами пили чай с лимоном и ели сильно пахнущий свежеиспеченный хлеб с земляничным или малиновым вареньем, которое варила мама, и дворовый пес Милтон всегда лежал у чьих-то ног». Мирная картина детства согревала душу в эмиграции долгие и долгие годы.
До восьми лет Леонид был совершенно домашним ребенком. За его начальным образованием следила мама, занимаясь с ним. Однажды в гости пришла коллега Евгении Николаевны, певица.
«Увидев меня танцующим под звуки моей губной гармошки, эта дама спросила у мамы, почему я не занимаюсь музыкой:
– Три сына – инженеры и военный, а Лёнечка обладает артистизмом. Почему бы не развивать его талант?
До этого моим родителям и не приходило в голову отдать меня учиться в театральное училище. И тогда они, обсудив этот вопрос, решили, что мне всё-таки необходимо сдать вступительный экзамен».
Бывает, что в театральных семьях родители и не задумываются, а иногда и не хотят, чтобы дети продолжили их дело. Мой отец Марис Лиепа в свое время отдал решение нам, детям. И когда мы с Андрисом сказали, что хотим поступить в хореографическое училище, он очень серьезно ответил: «Это ваше решение».
К такому же самостоятельному решению пришел девятилетний Лёня Мясин. После волнений и испытаний он был принят в Театральное Императорское училище на испытательный срок. На испытательный – потому что Мясин был, да так и остался невысоким, и это диктовало ему особый репертуар в будущем.
В начальных классах его учил Николай Петрович Домашёв – педагог из знаменитой династии танцовщиков Большого театра. От урока к уроку он развивал выразительность у своих учеников, для него было важно воспитать в них актерские качества. Не случайно училище называлось Императорским театральным – воспитанников обучали одновременно классическому танцу, рисованию, сценической речи, игре на музыкальных инструментах (скрипке и фортепиано), и только через несколько лет определяли, по какому пути пойдет выпускник.
Мясин вспоминал: «Моя жизнь тогда сконцентрировалась на Театральной площади, по которой я ежедневно шагал в училище в синей куртке с двумя маленькими серебряными лирами, прикрепленными к бархатному стоячему воротничку. Я ходил туда даже по воскресеньям, когда все ученики направлялись на церковную службу, – храм находился неподалеку. Одноклассники дразнили меня из-за моих темных волос и смуглой кожи и прозвали цыганом. Однажды нас повели на репетицию в Императорский Малый театр, находившийся прямо через дорогу. Меня очаровали голоса и жесты актеров, репетировавших сцену из “Ревизора”, и я решил, что счастлив не буду до тех пор, пока сам не появлюсь на сцене».
Вскоре начались выступления. Сначала это были танцы в операх «Садко», «Снегурочка» и других. Бывали смешные моменты, когда по дороге в театр мальчишки убегали от присматривавших за ними служителей и, пробегая мимо магазина «Мюр и Мерилиз» (ныне – ЦУМ), направлялись в крошечный киоск, где толстый армянин в каракулевой шапке продавал засахаренные бананы. Они набивали карманы школьных курточек лакомством и в Большой забегали, уже отведав этих липких сладостей. К началу репетиции они стояли за кулисами, ожидая указаний, которые им давал балетмейстер Александр Горский – человек большого авторитета, и мальчишки в кулисах с замиранием слушали, как он объяснял что-то ведущим танцовщикам – Михаилу Мордкину и очаровательной Екатерине Гельцер. Так началась театральная жизнь Леонида Мясина на сцене Большого театра.