Первой ролью на сцене Большого стал Черномор в опере Глинки «Руслан и Людмила». Мясин вспоминает:
«Искали маленького черненького мальчика на роль карлика. Я думал, эту роль отдадут кому-то из старших, и даже предположить не мог, что мне выпишут репетицию в Большом. Я должен был выступать на сцене в тяжелой чалме, в длинной парчовой мантии и с длинной седой бородой, которую понесут несколько слуг на подушечках. Мама, певшая в этот вечер, сказала, что я выглядел так, будто меня околдовали, а отец, видевший меня мельком из оркестровой ямы, уверял, что мое перевоплощение было отличным».
В то время воспитанники театрального училища участвовали в спектаклях не только Большого, но и Малого театра. Выступления в постановках Малого (Дома Островского, как его называли) Леонид Мясин запомнил на всю жизнь. Особенно по душе ему пришлась роль Егорушки в спектакле «Бедность не порок», где по замыслу режиссера он и пел, и плясал – мог показать себя. А на сцене был, например, забавный выход в роли обезьянки в балете «Дочь Фараона» в постановке Горского: ему приходилось спрыгивать с ветки дерева и исполнять маленькое соло на четвереньках, ни разу не выпрямившись.
В те годы Лёня Мясин всерьез задумывался, кем стать: балетным или драматическим актером. Выбор в конце концов определил Александр Алексеевич Горский, который взял его в свой класс.
Театральное училище Леонид Мясин окончил в 1912 году и был зачислен в кордебалет Большого театра. Но творческое нутро Мясина было настолько неуемно, что ему этого катастрофически не хватало. И он устроился стажером в Малый театр – случай невероятный! Выступления на сцене Дома Островского Мясин считал истинной актерской школой, и они помогли ему в будущем. Чистая балетная классика никогда не была его коньком – он не танцевал романтических принцев. Причиной тому были и небольшой рост, и недостатки фигуры – форма ног с небольшой кривизной. Правда, потом его ноги будут сравнивать с ногами Давида – известнейшей скульптурой Микеланджело. Как человек с выдумкой Мясин пытался замаскировать свои недостатки. Если приходилось выходить на сцену в трико – он подшивал внутри под икрой узкую полоску меха, чтобы визуально выправить нижнюю часть ноги. Но зрители недостатков и не замечали, увлеченные его мастерством. В характерных танцах Мясин был бесподобен. Каждое движение, каждый жест подавался рельефно, ярко, эффектно, он до мельчайших нюансов продумывал костюм и грим – это была действительно Роль. О нем говорили: «О! Мясин – артист вулканический. Если он на сцене, то он любит и ненавидит с предельной страстностью». Всё это не случайно – творческая атмосфера семьи дала ему понимание того, как должно существовать в профессии, а драматический театр углубил это понимание. Когда этот невысокий, черноглазый, очень выразительный артист появлялся на сцене, не заметить его было невозможно.
И его заметил Сергей Павлович Дягилев – увидел в тарантелле среди многих и захотел встретиться с молодым артистом. В жизни Мясина это был поворотный момент. Шел 1913 год, имя Дягилева гремело в Европе, «Русские сезоны» набирали обороты. У всех на устах были имена Павловой, Карсавиной, Фокина, Нижинского… Многие танцовщики мечтали попасть под крыло гениального антрепренера. А Сергей Павлович в это время переживал серьезный личный кризис, который чуть было не обернулся крахом всей антрепризы: премьер «Русских сезонов» Вацлав Нижинский – протеже Дягилева, поставивший «Весну священную», балет, который до сих пор остается манифестом нового танцевального языка, его любимец, его Ваца, – женился! Для Дягилева это была трагедия. Он посчитал это изменой не только ему самому, но и изменой искусству, поэтому выгнал Нижинского из труппы.
1913 год подходил к концу. Дягилев верил в магию чисел и боялся цифры 13. Тем не менее он приехал в Россию, чтобы найти нового танцовщика. Несмотря на недостаток классических данных для премьера, Мясин был одарен яркой внешностью: черноволосый, с огромными черными глазами, да еще и с необузданным темпераментом!
Встречу с танцовщиком Сергей Павлович назначил в отеле «Метрополь». Мясин вспоминал: «В своем номере Дягилев сидел на диване в парчовом халате, с первого взгляда он показался мне высоким. Но когда сидевший на диване Дягилев встал – он оказался среднего роста, с необычайно большой головой и широкими плечами. Следующее, что я заметил, была похожая на перо прядь серебристо-белых волос надо лбом. Он всматривался в меня через монокль и казался посланцем из другого мира».
Дягилев сказал, что ему понравилось выступление Леонида, и он решил пригласить его на роль в новой постановке «Легенда об Иосифе». Но дать ответ надо немедленно, так как на следующий день он уезжал. Мясин не собирался покидать Москву: в Малом театре его утвердили на роль Ромео, он танцевал в Большом, пусть и в кордебалете, здесь жили его родные и друзья, и пусть ангажемент был предложен короткий, всего на несколько месяцев, еще неизвестно, в какую сторону всё повернется.
На следующий день Леонид пришел с намерением отклонить предложение, но, к своему удивлению, вместо «нет» ответил «да»: «Когда я пришел в “Метрополь”, то твердо решил отказаться. Войдя в лифт, я думал о своем актерском будущем, о Малом театре, о Ромео. Подходя к комнате Дягилева, я был убежден, что принимаю правильное решение. Я вошел, Дягилев пристально смотрел на меня и улыбался – ждал, пока я заговорю. Я готов был сказать, что не принимаю его предложение, но, сам того не осознавая, произнес: “Я буду счастлив присоединиться к Вашей труппе”».
Даже спустя годы Мясин так и не смог понять, почему он не смог отказать Дягилеву? Наверное, им завладела некая подсознательная сила – такое иногда происходило в его жизни. «Может, это свойство моей натуры, – размышлял он позже, – которое заставляло меня вдруг менять планы после тщательно продуманных решений. Но тогда-то мне было всего восемнадцать».
Пришло время отъезда. Попрощавшись с родителями и пообещав вернуться в Москву через несколько месяцев, Мясин взял отпуск в театре и вместе с Дягилевым уехал в Санкт-Петербург. Всю ночь в купе поезда он слушал рассказы Дягилева: о дальних странах, о городах, но самое главное – о балете, а точнее о новой концепции искусства, о синтезе музыки, танца и живописи.
В Санкт-Петербурге Мясина представили Михаилу Фокину – хореографу будущего спектакля. Тот скептически отнесся к молодому красавцу: с головы до ног оглядел танцовщика и попросил продемонстрировать элевацию – прыгучесть. Мясин не растерялся – поставил в центре комнаты деревянный стул и легко перепрыгнул через спинку. Фокин едва улыбнулся и сказал, что просмотр окончен.
Из воспоминаний Леонида Мясина: «На следующий день Дягилев сообщил мне, что Фокин одобрил его выбор, и я буду танцевать главную роль в “Легенде об Иосифе”. Дягилев рассказал мне о том, что либретто написано графом фон Кесслером и Гуго фон Гофмансталем, а музыка – Рихардом Штраусом, и это первый балет композитора. Конечно, я задумался, достаточно ли моей квалификации для такой роли. …Дягилев объяснял, что этот библейский сюжет был его любимым: сюжет легенды об Иосифе, когда братья, завидуя, продали младшего брата, любимца отца, в рабство в Египет».
Дягилев держался с Мясиным как старший друг, который готов был разделить с ним надежды на будущее: он волновался за него – это чувствовалось и было поддержкой. Несмотря на властный вид, Дягилев подкупал скромностью и честностью, и, конечно, преданностью искусству. Мясин вдруг осознал, что весь его предшествующий опыт – Императорское училище, Малый театр, выступления на сцене Большого – был незначительным, а теперь начинается совершенно новый этап. Это и пугало, и вдохновляло. Мясину было девятнадцать – еще юноша по меркам прошлого, да и нынешнего века. Дягилев развивал его как личность, как когда-то Нижинского. Но Нижинский был замкнутым и закомплексованным, а Мясин смотрел на мир и на своего наставника широко открытыми прекрасными глазами и впитывал каждое слово. Их контракт должен был продлиться всего несколько месяцев, но так получилось, что Дягилев увез Мясина навсегда.
Молодой танцовщик органично вписался в богатую талантами труппу «Русских сезонов». На репетициях он сразу почувствовал разницу – здесь каждый ощущал себя частью нового движения в мире балета. Таких балетов нигде еще не ставили, Мясин понял это сразу, как только посмотрел «Шехерезаду» Фокина по мотивам «Тысяча и одной ночи» на музыку Римского-Корсакова; декорации и костюмы к этому спектаклю были сделаны Львом Бакстом. Его невероятно впечатлил «Золотой петушок» – синтез оперы и балета в ярких костюмах Наталии Гончаровой. В наше время этот изумительный спектакль, также в костюмах Гончаровой, можно увидеть в театре Натальи Ильиничны Сац в постановке Андриса Лиепа.
Но самым захватывающим из дягилевских спектаклей был, конечно, «Петрушка», в котором Мясин впервые увидел неотразимую Тамару Карсавину.
И каждый день приходилось по многу работать. «Я продолжал репетировать “Легенду об Иосифе”. Балет ставил Фокин, он свободно чередовал пластику и прыжки с остановками на одном колене – это было сложно и интересно, и очень отличалось от академической хореографии, традиционной для Большого театра, – вспоминает Мясин. – Дягилев организовал для меня уроки с Энрико Чеккетти: живой итальянец, педагог “Русских сезонов”, на занятиях он требовал жесткой дисциплины. Держал трость с золотым наконечником, которой слегка ударял нас по ногам, если мы неверно делали па. Как только я пришел к нему, я понял, что попал в руки к совершенному учителю. Несмотря на то что его метод был противоположен плавной фокинской хореографии, занятия с ним помогли мне добиться необходимой гибкости для передачи этих движений».
Сам Дягилев присутствовал на репетициях редко, но они с Мясиным много времени проводили вместе. Часто Дягилев брал Леонида на обед в семейство Сертов. Художник Хосе Мария Серт оформлял «Легенду об Иосифе», делал изумительные эскизы в стиле Веронезе, добиваясь декоративного эффекта. Мясин потом говорил, чт