Надо ей напомнить про фаршированную рыбу. Я ее не люблю. Я ее совершенно не люблю. Я отношусь к фаршированной рыбе абсолютно равнодушно. Я не смотрю на нее даже когда блюдо подают на стол, даже когда Лера готовит ее по старым еврейским рецептам с мацой… Ой! — Так Алена приговаривала себе и себе сама бессовестным образом же лгала. И вот снова мысли вернулись к еде. Сколько себе говорила, сколько себе приговаривала… Ах… Позвонить, что ли Елене Павловне? Ага… И слушать промывку мозгов и о том, как есть вредно, и о том… О-о-о! Мысли о еде, как о вожделении исчезли. Сработало. Так бы всегда срабатывало. А теперь…
А теперь Алена подошла к окну. Темное московское утро навалилось свинцовыми тучами на город, давило к земле, расплющивало утлые городские постройки, как будто говорило: ужо я вам покажу! А грозило оно снегопадом — и не шуточным. Значит, сильного мороза не будет. Когда снег падает, становится немного теплее. Алена чуть согрелась от этих мыслей. Надо разобраться, что же меня так беспокоит. Надо разобраться. Надо. Резкий шаг в сторону от окна, еще плотнее запахнуть полы халата. Все-таки телефон. А вдруг, ну, хоть чуть-чуть вдруг — это доча? Пролетела первая снежинка, потом вторая, потом третья. И вот снег начал валить — сначала пошла мелкая крупа, которая стала внезапно густой, а потом крупа сварилась, стала падать большими комками, быстро приклеиваясь к теплой поверхности стекла… Ну вот, теперь пора возвращаться в мир реальности, решила Алена. А лучше всего возвращаться в реальность вместе с чашечкой кофе. Но тут Алена поняла, что реальность уже присутствует в ее сиюминутном сознании: кофе замедляет процесс потери веса… Она эти фразы заучила наизусть. А когда забывала, тут же всплывала дорогая Елена Павловна и методично вдалбливала эти надоедливые истины в ее бедную голову…
«Голова моя глупая, безногая, безрукая». Алена вспомнила чью-то песню, чуть ли не ставшую хитом, улыбнулась, она от такого материала обычно имела привычку отказываться. «Меня тревожит телефон», — сказала себе Алена. «Да, только меня тревожат вот эти три звонка от неопределившегося номера, а вдруг это действительно дочка»?
Если обычно, когда находишь причину тревоги, тревога немного успокаивается, стихает, то сейчас этот феномен не произошел. Тревога разгорелась с еще большей силой. А вдруг она выезжает, или нет, их рейс задерживается, или отложили полет, там, передавали, погода ни к черту… И рука как-то сама по себе потянулась к пирожному, которое, по глупой случайности не тронул кто-то из вчерашних гостей. И в этот момент телефон завибрировал с новой силой, как будто отчаялся вызывать нерадивую хозяйку.
Эта история не произошла бы, если бы Алена не ждала на Новый год гостей. Обычно Новый год Алена праздновала не в кругу семьи, а в гостях у какого-то крутика, которому не жалко было расстаться с миллионом-другим баксов, и заполучить в качестве снегурочки ее, Алену Пичугину, которая на сцене взяла громкий псевдоним «Разина», слишком уж фамилия Пичугина выглядела не сценически. Пичугина, Пичугина… Какая такая Пичугина? А вот Разина или там Пугачева, или даже Пожарская — это звучит. И с историческими реалиями пересекается. Для популярности немаловажно. Хотя, если нет у тебя божьего дара, то называй себя хоть Горбачевой, хоть Левински — ни фига у тебя не выйдет. В общем, у кого Новый год праздник, а у кого — страда. Тридцатого декабря корпоративные вечеринки у не самых богатых, тридцать первого — у самых, а ночь с тридцать первого на первое, как по праву первой ночи, принадлежит сюзерену, ну, тому, у которого кошелек посюзеренистее.
Это так заведено и не мне это менять. А в этом году изменила. А что? В кои то веки моя семья соберется вся вместе. Дочь, оба внучат: внук и внучка. Теперешний? А его как раз и не будет. Он будет дедморозничать у какого-то крутика. Этакий подарок тринадцатилетней соплюшке, которая этим мальчиком бредит. Да, пусть ему, все пыжится, старается заработать больше, чем я. Ну вот, теперь сможет. Для его мужского достоинства это будет как раз, а то что-то его достоинство в последнее время выглядит не слишком-то достойно.
И в этот момент телефон завибрировал с новой силой, как будто отчаялся вызывать нерадивую хозяйку. Алена потянула к нему руку, отдернула, потом все-таки взяла, посмотрела на экран — номер не определялся и нажала клавишу ответа. Ах уж эти «а вдруг, а вдруг, а вдруг»!
— Алена, ты только не бг'осай тг'убку…
Алена тут же бросила трубку, услышав, как Мусик продолжает быстро картавить в трубу:
— Это супег'пг'едложение? Новый год с…
Итак, это была не доча, это вообще не была… Это был Мусик — он же Славик Мулерман, Мусик, какого тебе от меня надо…
Алена хорошо знала голос Мусика, и когда он говорил таким тоном, вот так, выстрачивая слова, напрочь забыв про свое заикание, следовательно, попалось действительно что-то из ряда вон выходящее. Но. Не в этом году, Мусик. Не в этом. И чего это он так сильно взволновался? Никакой звонок ни от какого Славика Мулермана не заставит меня отменить Новый год в семейном кругу. Все. Решено и подписано. И тут телефон звякнул: пришла эсэмэска. Ну, если это от Мусика — он труп! В Аленыном окружении знали, что названивать на телефон ей, примадонне, можно, а вот эсэмэски слать — ни-ни. Это только самые родные и близкие. И то, в самых экстренных случаях. А по делам, да в таком виде — означало вызвать у Алены приступ бешенства. Эту особенность Аленыного характера знали все продюсеры, менеджеры, промоутеры, агенты, журналисты, критики и прочая околохудожественная дрянь, которая так любит сосать соки из творческих личностей. Итак, Мусик явно нарывался.
Однако, сообщение было не от Славика. Значит, Мусик будет жить. «Приехать не смогу. Приглашена в Академию. Трубку не берешь. Целую», — дочка.
Итак, новогодний стол на четыре персоны: Алена, дочка, внук и внучка накрылись медным тазиком. Ладно. Будем праздновать в укороченном варианте: только с внуками. Старший внук, Бориска, прилетает завтра утром из Гарварда, а внучка, Аленка-младшая (приятно, что девочку назвали в честь меня) сегодня вечером из Австралии. Жалко, что я буду на работе, и Аленушку встретит Лера. Ничего. Посплетничают за моей спиной. Обоим приятно будет. У Бориса это первый год студенческой жизни. А вот младшенькая, она каждый Новый год встречала с отцом, а тут, в этом году, внезапно позвонила бабушке и сама предложила к ней приехать, отпраздновать вместе с бабулей. Где-то в глубине души, только самой себе, Алена признавалась, что в этот Новый год она отказывалась от всех этих заманчивых предложений только из-за Алены-младшенькой. У каждой бабушки есть своя слабость. У каждого человека есть своя идея-фикс. И что плохого, если эта идея — провести новогоднюю ночь с любимой внучей?
А ведь кто знает, что я особа не тусовочная, что мне нужна хорошая крепкая семья? Не дом. Дом — это место, помещение, где мы спим, едим, спариваемся. А семья — сложный клубок взаимоотношений, запутанный, из которого постоянно высовываются иглы, из-за которого не только радуешься, но и плачешь. И все-таки как она нужна — семья… И что из того, что мой новый на три года младше моей дочери? Это модно. И для здоровья полезно. А, пусть говорят. На то у людей языки, чтобы ими ляпать. Алена провела по плоской груди, потом перевела взгляд на тарелку от утреннего салата, и ей опять захотелось съесть большой кусок запрещенной фаршированной рыбы. Интересно, почему грудь худеет первая? Почему не может сберечь свою форму? Бедная грудь! И ведь неплохо смотрится сама по себе, но стоит только сесть на диету — тут же куда-то исчезает.
Ну что же делать? Алена вздохнула. Делать ничего не хотелось, а приходилось. Она сняла с себя халат и осталась в довольно легкомысленной одежде: одних трусах и приступила к комплексу для груди. Этот физический комплекс ей настоятельно рекомендовала Елена Павловна Мотовиленко, ее личный врач-диетолог. Вот только диетолог ли? Елпа была и психологом, и физруком и няней — и все в одном лице. Вот и этот комплекс она Алене рекомендовала как только та пожаловалась, что ее грудь начинает худеть слишком сильно.
Алена как раз махала руками, когда раздался характерный звонок — звонки от Елпы выделялись другой мелодией — милицейской сиреной. Она могла позвонить и во время концерта, и во время сна, в любую подходящую или не подходящую минуту. От нее не было спасения, а от ее нотаций никакого лекарства, после получаса разговора по телефону Алене хотелось принять яду, но голод проходил. И вот из-за этого самого непонятного, но волшебного эффекта исчезновения чувства жора, дорогую Елену Павловну приходилось терпеть. Рука сама включила блютус, засверкали неоновые огоньки на приемном устройстве и прямо в ухо Алене зажжужала Елена-пчела. Кто сказал что Алена не может себе ничего позволить? Она может себе позволить все, только не забудь про список продуктов, и еще не забудь про растяжки. Делала? Как мило. А что ела? И когда? Записала в дневник? Умничка. Что за проблема. Очень хочется фаршированной рыбки? Так съешь ее. Ну ты же помнишь, что я тебе говорила. Только возьми овощей побольше. Да, взвесь, обязательно взвесь. На сто грамм рыбы примерно триста грамм овощей. Не любишь капусту? Так ведь есть цветная и брокколи. Тоже сойдет, я же говорила. Это, как таблица умножений. Иначе никогда ты не станешь стройнее и моложе. Да, псомотри на меня… Канешна… Канешна… Канешна…
И в этот момент Алена отключилась. Она прекрасно понимала, что ее грузят, отвечала чисто на автомате (автомат выдавал Елпе нужные ответы), а сама Алена думала о своем. Этот метод защиты от перегрузки она получила в подарок от своего третьего, нет четвертого, да от четвертого. Они ходили на семинар. И именно там она смогла раскрыться. И смогла научиться делать так, чтобы ее никто и никогда не доставал. На этот раз она смотрела на себя сквозь стеклянную стену. Самый простой и достаточно эффективный прием. Руки-ноги продолжали делать движения, которые Алена заучила наизусть. А мысли сами по себе возвращались к звонку Славика Мулермана.