е кофты…
Осень в Москве уже началась. До назначенной встречи было еще сорок четыре минуты. А до офиса Довбаня — ровно три минуты пешком. Как мне удалось попасть к Самому Довбаню? Наверное, все дело в решительности, с которой я добивался очной встречи. Говорят, что сам Адонис Поликарович Довбань выступал только с вводными лекциями на нескольких курсах, а групп не вел практически никаких. Но все-таки мне удалось уговорить секретаря назначить мне время для встречи, настойчиво повторив свою просьбу в самых различных вариациях. Примерно шестнадцатый заход принес мне успех. Не уверен, что мне удалось найти формулу, которая открыла сознание секретаря, скорее всего, его сломила моя настойчивость. После дождливой Москвы оказаться в европейском офисе, обставленном по последнему слову делового дизайн, было неожиданно приятно. Тем более, что внешне ничего такого не предполагалось. Офис компании «Довбань» казался обычным гадким утенком, которых понастроили в последнее время сверх всякой меры и не только в столице. Они строились с учетом только одного: впихнуть как можно больше персонала в не самые большие площади, за которые потом можно драть фантастическую арендную плату. А тут вполне все просторно, цивильно, красиво. Да, на дизайнеров Адонис Поликарович потратился не по-детски. Секретарь, приятный молодой человек в строгом сером костюме, возник как бы ниоткуда, но он был осведомлен и обо мне, и о цели моего визита.
— Владлен Витальевич? — скорее, интонации его не были вопросительными, это было утверждение, но скрытое в некой вопросительной форме. — Прошу за мной. У вас будет ровно семь минут. Постарайтесь не отвлекаться и изложить суть вашего вопроса. Это сложно, но ничего невозможного в этом нет.
— Хотелось бы времени чуть больше, — несколько раздраженным тоном произнес я. Все-таки, по моим понятиям, такие правила должны сообщаться заранее. Впрочем, я тут в роли просителя, поэтому и правила устанавливать не мне.
— Кто не может уложиться в семь минут, ни за что не уложится и в семнадцать, — так же подчеркнуто любезно сообщил мне секретарь, после чего открыл дверь в приемную. Там уже ждала секретарша, по традиции миллионщиков, финалистка какого-нибудь конкурса красоты, где длина ног и мощь бюста полностью исчерпывают человеческие характеристики претендентки на титул. Она же без слов препроводила меня в глубь приемной, где открылась дверь в покои Самого.
Он показался мне не таким круглолицым и совершенно хмурым. Есть такой тип людей, которые уверены в одном: гениальные мысли приходят только в их светлые головы. Те же, кто пытается отвлечь их своими пустопорожними идейками, попросту крадут их драгоценное время. И с ним мне придется говорить уже шесть минут и пятьдесят секунд! Ужас!
— Адонис Поликарович! У меня есть к вам деловое предложение. Открыть новые курсы. И я буду их первым слушателем.
— И кого же мы будем на этих курсах готовить? Секретарей-референтов? Я эту специальность вычеркнул давно за ненадобностью.
— Нет. Вы будете готовить специалистов по контактам с неземными цивилизациями.
— Что?
Довбань выпучил глаза, морда его лица налилась багровым цветом, и он зычно захохотал. Хохотал он ровно полторы минуты. После чего успокоился и вытер вспотевшее от хохота лицо носовым платком в черно-белую клеточку.
— У меня есть к семи минутам еще две, — подчеркнуто вежливо произнес я.
— Даже четыре, — неожиданно дружелюбно произнес Адонис Довбань, — из-за моей эмоциональной реакции вы могли сбиться с мысли.
— Я готов стать первым слушателем этого курса и оплатить обучение от начала и до победного конца.
— Зачем вам это надо? — Довбань смотрел на меня, чуть прищурив правый глаз. Интересно, что означает этот его идеомоторный ответ?
— Это надо нам обоим.
— Вот как? — не удержался и съязвил хозяин компании, в которой обучали всему на свете, кроме того, что мне было нужно.
— Мне это нужно потому что я хочу стать единственным на планете дипломированным специалистом по контактам с неземными цивилизациями.
— А что надо в этом мне? — так же с иронией спросил мэтр Адонис.
— Вы ведь ведете курсы личностного роста? — ответил я вопросом на вопрос.
— Да, в пределах бывшего СССР я первый начал развивать эту тему.
— Так неужели создание этих курсов не приведут вас к вашему личностному росту?
И я понял, что попал в цель.
А на следующий день я уже стоял на углу Кропоткинской улицы, у самого людного перехода и мочился на мостовую на глазах у всех прохожих. Так началось мое обучение тому, чему я не знал еще сам. Да, Довбаня я заинтересовал. По его лицу было видно, что идея обучить тому, чего вообще никто не учит потому что его не существует, была для него чем-то вроде медовой ловушки для пчелы. И эта ловушка сработала. Но я-то еще не знал, чем это для меня обернется! Хот первое задание я выполнил успешно, сумев даже объяснить милиционеру, что такое общество людей, страдающих недержанием мочи — достаточно влиятельна организация в мире, которая следит за наличием общественных туалетов в любом цивилизованном городе, второе задание я завалил. Мне надо было найти общий язык с нищим, который просил милостыню на углу той же Кропоткинской, только в трех кварталах выше того места, где я пообщался с милиционером. На сей раз мой контакт был полностью провальным. С Адонисом мы встретились через час после моего блистательного фиаско. О его блистательности свидетельствовал фингал, который оставил мне на память неожиданно избавившийся от паралича инвалид, собиравший милостыню практически точно в той точке, которая мне была нужна.
Так началось мое обучение по новой программе. Как оказалось, первый ее этап был почти полностью посвящен тому, чтобы выбить из меня брезгливость в общении. То есть, мне приходилось общаться с самыми разными людьми, все эти встречи организовывал Довбань или его секретарь-референт, и каждая встреча обставлялась еще и дополнительными заданиями, которые только усложняли ситуацию. Через какое-то время я понял, что суперцель всех этих заданий — это преодоление того, что мы называем в литературе ксенофобией, то есть, выработка способности спокойно и адекватно общатьс с любыми людьми независимо от их цвета кожи, уровня образования и каких-то особых привычек. С какой-то иезуитской подлостью мне подсовывали всевозможных извращенцев, у которых сексуальные и не только фантазии зашкаливали так далеко, что и людьми некоторых называть было бы сложно. И не только общаться, с некоторыми и вступать в интимные отношения. Знаете, это было намного похуже того момента, когда мне пришлось мочиться на глазах у сотен прохожих или в балетной пачке раздавать приглашения на лекции Чубайса. Но и это оказалось не пределом того, что мне пришлось пережить в первый год обучения. Финальным выстрелом в висок была поездка в Штаты. Я не знал цели этой поездки, но те встречи, ради которых совершил это турне (а кроме Штатов мой учитель внес в программу поездки и Великобританию) совершенно перевернули мое сознание. Сначала был культурный шок. Вы знаете, что может сделать с собой человек при помощи современной пластической хирургии? Нет, вы этого еще не знаете. То, что иногда попадает в СМИ — это все так… ерунда. Я видел, во что превращаются обычные люди, и не только вливая в губы и сиськи литры силикона, а когда в голову впиливаются рога, или на теле появляются встроенные драгоценные и не слишком камни, когда кожа становится похожей на драгоценный фолиант с икрустацией, но это еще пол беды, а когда тело вообще становится нечеловеческим. Культура комиксов породила культуру комиксоподобных монстро-людей. И соответственно с внешностью, менялись и их мозги… А потом меня потащили по двум линиям: от социального дна до высшей аристократии этих стран. И, знаете, мне сложно сказать, что было бы сложнее — установить контакт с инопланетянином или настоящим английским аристократом. Наверное, все-таки второе намного-намного сложнее. А еще больше впечатлений у меня оставила встреча с английским потомственным аристократом, опустившимся на самое дно, и не в силу жизненных обстоятельств, а по своей собственной воле. Сила разрушения взяла верх над силой созидания? Если бы все было так просто. Он упивался своим дауншифтерством, как наркоман упивается очередной дозой избранной дури. Он находил в своем состоянии такие прелести, которые совершенно непонятны обывательскому уму. И если бы он оставил себе возможность вернуть все на круги своя и занять достойное социальное положение, так нет, это не была игра — он сознательно обрушил все мосты, ведущие назад, он сознательно упивался своей нынешней ничтожностью… И это было настолько поразительной формой деградации сильной личности, что я стал задумываться над тем, была ли в его поступках деградация или наоборот, он двигался к своей, очень высокой (по его меркам) цели.
Так закончился первый год обучения. За этот год всего трижды встречался с самим Адонисом Поликаровичем, только тогда, когда он хотел что-то мне объяснить лично. Задания я получал от его секретаря-референта, много времени проводил в библиотеках, штудируя литературу самого разного содержания. Казалось, что эта литература никакого отношения к моей работе и не имеет, но чтение развивает мозг, даже если это чтение злополучной беллетристики. Правда. Это я сейчас, задним умом такой богатый, а тогда я только злился на непродуктивное проведение времени в практически кабинетной тиши. Как я был наивен тогда!
Как меня огорошил секретарь-референт, второй год обучения я должен был полностью провести в полевых испытаниях. Мол, теоретическую базу я получил, а теперь пора перейти к практическим занятиям. Но если мои встречи и поездки не были практическими занятиями, то чем они были тогда?
Увы мне, увы мне!
За этот год я так и ни разу не побывал в Москве. Куда только не забрасывал меня злой гений Учителя. Но вся мулька была в том, что мне теперь предстояло устанавливать контакт с кем угодно, но только не с людьми. Поверьте, когда мне надо было упросить рысь в густом бору под Пенегой уступить только что задранную добычу, или уговорить дикого верблюда принести самых питательных колючек, при этом не съесть их по дороге — это были только цветочки. А как установить контакт с совершенно неживыми предметами, такими, как камни? А кто вам сказал, что камни не имеют сознания? Кто вам сказал, что они не-живые? Что они не имеют памяти? Ведь не зря болтается в литературе затертый штамп «память камней»? А провести переговоры с коварным песчаным барханом, готовым предоставить неосторожному переговорщику доступ к самым зыбучим пескам во всей пустыне? И если вы думаете, что человек попадает в зыбучие пески совершенно случайно, так вы глубоко ошибаетесь. Ничего случайного в таком попадании нет и быть не может. Пустыня поглощает только тех, кто высокомерно не обращает на нее никакого внимания. За это время я научился воспринимать практически любую форму материи как нечто живое. Исключение составляли только рукотворные формы, созданные не-творцом человеком. Увы, кирпичи, асфальтное покрытие и бетонные короба домов совершенно мертвые, в отличие от тесанных и обиженных этим камней древних сооружений.