Ее детях! Как будто его, Николая Петровича Безрука, уже и не существовало на этом белом свете! А сколько денег еще пойдет на бесполезное лечение! — посокрушалась теща.
И Николай впервые понял, насколько он одинок.
Он зашел на работу, чтобы забрать из отдела личные вещи. Их было немного, но каждая из них дорога была ему лично и не представляла никакого интереса. Коля был безмерно благодарен сотрудникам в том, что никто из них не проявлял ложного сочувствия, никто не приставал к нему с тягостными и глупыми расспросами. Наоборот, рассказали пару пошлых анекдотов, похлопали по плечу, пожали руку, после чего он покинул двери многострадального научного отдела, в котором провел почти два десятилетия жизни.
Вторник. Середина августа. Погода, которая полностью соответствует настроению нашего героя, все сводится к одному: человеку плохо, он умирает, и он один на один со своим умиранием. Дождь, который то чуть переставал, то чуть усиливался внезапно пошел стеной, в небе загрохотало, ударили молнии — одна справа, прямо над одиннадцатиэтажным административным зданием, которое с самого недавнего времени заняла налоговая служба, вторая прямо напротив, где-то в районе над городским парком. Николай поймал себя на мысли, что ему хотелось бы, чтобы молния ударил прямо в него, так захотел, чтобы мгновенная боль, быстро, чтобы не мучится, чтобы не было этих бесконечных операций, чтобы никак никто никогда его не резал на куски, пусть уж сразу и мгновенно…
Но в свои сорок с хвостиком Коле Безруку тотально не везло. Он уже не раз подумывал о том, чтобы покончить с жизнью, но как? Старенький учебник по судебной медицине в разделе «самоубийства» подсказал ему, как. Но мешала страховка, которую он оформил лет пять назад. Пойди таким путем — и его семья не получит по страховке ничего! Вообще ничего! Выйдя на группу Коля сразу же написал в страховую компанию о наступлении «страхового случая», но что-то компания никак на его письмо с приложенными документами не реагировала. Радовало наличие квитанции об отправленном письме и уведомление о его вручении. Но Николай понимал, что до конца общения со страховой компанией ему придется на этом свете задержаться.
Только сейчас Николай осознал, что стоит посреди двора, что хлещет дождь, как из ведра, а жена с сыном тянут его за рукав, стараясь затащить под козырек подъезда.
Через пять-шесть минут он сидел на кухне, переодетый в сухую новую одежду, на которой настояла жена, окруженный детьми, которые наперебой поздравляли папу с днем рождения. Они засыпали отца поделками, которые готовили от него в секрете и не один день, это точно. От всего этого у Николая настроение еще больше стало минорным. Неожиданно из глаз выступили слезы, и не было никакой возможности их остановить.
Наверняка, со стороны вся эта картина выглядела довольно странно: здоровый с виду мужчина в самом расцвете сил плачет в окружении детей, а молодая женщина тайком утирает слезы, отвернувшись к окну. А за окном все хлещет и хлещет дождь, превращающий улицу и соседние дома в нечеткие миражи, и скоро за окном ничего, кроме как струй дождя, завываний ветра, хмурого, не по-летнему сурового неба.
Внезапно Коле стало плохо от этих не в меру слезливых сцен. И тут жена, почувствовавшая что-то, произнесла:
— Коля, нам надо серьезно поговорить.
Надюшу (а раньше Николай называл жену только так и не иначе) он любил нежно, трепетно и очень сильно. Он даже с тещей уживался только потому, что Надя ни за что на свете не оставила бы маму. Оба ее брата выпорхнули из семейного гнезда и показывались там крайне редко, да и то в сопровождении грубоватых и жадных до всего чужого невесток. После первого неудачного брака Надюша казалась Коле глотком свежего воздуха: она понимала мужа, помогала, очень скоро Николай стал делать успехи в карьере, его тему признали профилирующей, кроме зарплаты стали появляться регулярные премии, сначала небольшие, потом и солиднее, и еще немного солиднее, чем солидные. Эта была единственная женщина, кроме мамы, которую Николай ощущал как свою. Это редкое ощущение своего, родного, семейного тепла и уюта делало его второй брак на редкость счастливым. И теперь этому счастью должен был прийти конец!
Внезапно Николай осознал, что его семейному счастью уже пришел конец, что он позволял себе Надюше нагрубить, что он перестал называть ее Надюшей, и даже Надеждой называл с плохо скрываемой иронией. Его семейное счастье, казавшееся столь нерушимым, рассыпалось, как карточный домик. Только из-за одного-единственного диагноза! А тут вдруг этот «серьезный разговор». Николай хотел было пробурчать что-то типа «отстань, что за разговоры, могу я в свой день рождения не слушать нотаций», но посмотрел в глаза жены, и сил сопротивляться не стало. Видимо, она тоже пришла к какой-то черте, раз решилась на разговор, который никак у нее не шел, по крайней мере, последние несколько недель.
— Говори.
Надя отправила детей смотреть мультики, а сама присела на край табуретки, сначала смотрела Коле в глаза, потом потупила взгляд и заговорила:
— Коленька, так ведь нельзя! Что ты в самом-то деле… Ты ведь сдался… надо бороться… надо что-то делать, а ты ничего… пройди ты эту чертовы лучи, а там химию, вдруг да поможет? Коленька… Получим страховку, будут деньги на лечение. Мы на квартиру откладывали… Что-то наскребем. Будешь ты, будут и деньги…
Надя говорила не слишком убедительно, постоянно прерываясь, отдельные фразы давались ей с трудом, но женщине надо было выговориться. Чтобы хоть как-то вылить ту боль, которая накапливалась в ней последние месяцы, месяцы, когда у мужа обнаружили эту чертову болячку.
— Ты же сам знаешь, это ведь не приговор… Коленька, ну делай же что-нибудь, нельзя же себя хоронить заживо и нас в могилу за собой тянуть… Как я буду без тебя, Коленька! Ради меня сделай же что-нибудь!
Неожиданно всю последнюю тираду Надюша произнесла на одном дыхании, как будто ее прорвало, не останавливаясь, чуть приостановив дыхание в середине фразы.
Николай в ответ молчал.
— Ну, Коленька, скажи хоть что-нибудь!
— Надюша (он впервые за последние месяцы произнес «Надюша», далось это без труда, и даже вкус приятных воспоминаний неожиданно мелькнул в сознании).
— Надюша, я буду голодать.
— Что? — жена оказалась совершенно не готова к такому повороту событий. Оказалось, что муж ее все это время искал какой-то выход, но почему именно такой? Почему? Ведь во всех книгах, медицинских и не только, написано, что голодание противопоказано при раке?
— Коленька, извини, что ты сказал? Я правильно поняла, что ты собираешься голодать? Но почему? Зачем? Это ведь может быть опасно! Ты и так сильно похудел, ослаб… Коленька!
— Странно! Ты заметила, что называешь мен Коленькой по-прежнему, а я тебя Надюшей только сегодня, впервые за последние месяцы?
Жена пожала плечами, как бы отмахиваясь от этой мелочной назойливой детали.
— Неужели ты любишь меня больше? Ладно, извини за эту глупость. Лучи убивают иммунитет. Химия убивает его еще больше. Любая инфекция в этот период прикончит меня надежнее автомата Калашникова. Гарантий — никаких. Мы потратим деньги на лечение и не получим ничего взамен. Может быть, совсем ничего! Я понимаю, что даже лечение за бугром ничего не гарантирует.
— Но там намного больше возможностей…
— Это помогло Раисе Горбачевой? Если рак в запущенном состоянии, даже гениальные врачи ничего не сделают. Да и пока мы соберем нужную сумму… Ты же знаешь, наших сбережений не хватит, а брать кредит… смысла нет. Надюша, остается одно. Мне когда-то сказал один профессор, что голодание — единственное лекарство, которое помогает в самых безнадежных случаях. Помнишь Николая Марковича? Он еще был у нас в гостях, консультировал маму?
— У нас будет твоя страховка… — робко попыталась возразить супруга, но запнулась под суровым взглядом мужа.
— Ерунда, ты ведь знаешь, этих денег хватит только на начало лечения… и то, когда мы их увидим…
Надюша помнила этого профессора с по-эйнштейновски взлохмаченной шевелюрой, сухонькими ручками и острым взглядом, от которого нельзя было ничего скрыть. Он выписал ее маме противоглистные препараты, и, о чудо! та, страдающая почти полгода желтухой, внезапно выздоровела.
— Коленька! — начала было Надежда, но мужчина прервал ее, как будто боялся, впервые в жизни боялся, что его прервут.
— Я уже принял решение. Это единственный шанс. Или мой организм сожрет опухоль, или та прикончит меня. Но все решится в эти три-четыре месяца. Дешево и сердито… Правда, понадобятся деньги при выходе из голодания, там надо будет все свежее, да экологически чистое… Клизму я купил. Осталось все только приспособить…
Говорят, что все люди инженерных профессий обладают всеми навыками рационального мышления. Вот уж… чего не знаю, того не знаю. Во всяком случае, Надежда Сергеевна Безрук, законная жена Николая Степановича Безрука, после разговора с мужем на кухне так не думала. Она никак не могла понять, как это муж отвергает возможности современной медицины и отдает себя во власть околомедицинского шарлатанства.
Надя относилась к тем женщинам, которые врачам и медицине верят безоговорочно, передача «Здоровье» была эталоном такой веры, и все ее рекомендации выполнялись неукоснительно.
Точно такой же подход у Нади был и к здоровью детей. Она пользовалась только рекомендованными памперсами, чуть чих или насморк — вызывала врача, а все лекарства принимались строго по схеме, предписанной доктором. А чтобы что-то не запамятовать, Надюша еще и составляла шахматку, в которой прием лекарств обозначался крестиками. И эти игры в крестики-нолики с собственным здоровьем Надежду Безрук совершенно не напрягали, наоборот, они делали ее жизнь осознанной и наполненной важным смыслом: забота о здоровье должна быть на самом высоком уровне.
Но вот с мужем это почему-то не работало. Она оберегала его, как могла. В свое время уговорила бросить курить, а пить он прекратил почти что сразу, как только они познакомились.