— Да нет, люди! Не надо их разглядывать. Они ранним утром, когда собирались на смерть, улетели к необитаемому острову, как герой его сказки Матиуш. Помните сказку «Король Матиуш на необитаемом острове»? Ну, то-то же.
От тишины шагов у людей лопались ушные перепонки. Люди так не ходят — так идут ангелы. А чего люди ждали? Что они хотели увидеть? Они успели помолиться о тех, кто беззвучно шагает навстречу своей смерти?
Невыносима тишина, когда ты видишь смерть. И тогда дети запели песню, и повыше подняли свой походный, зеленый, с листиком, флажок, как положено, когда ты идешь — ведь учитель сказал, что на экскурсию…
Дети и их учитель находились в гетто с 1940 года. В унизительных антисанитарных условиях удалось выжить далеко не всем. В гетто погибли тысячи детей. В Доме сирот не умер ни один ребенок.
Высокое начальство немцев не могло понять, откуда столько выживших детей с этим придурочным доктором?
Кто-то скажет потом: дети не знали, куда идут. Какое прозрачное прикрытие позора! Ребенок не может не предчувствовать, что через час его ждет смерть в газовой камере.
— Что это?! — крикнул комендант, отвлекшись от своей «героической» миссии.
— Доктор Корчак с Домом сирот, — доложили подчиненные.
Офицер больше не смог ничего закричать. К нему вернется звук, когда эти идущие ангелы исчезнут за дверьми товарного вагона. И он увидит на перроне этого худого лысого старика.
— Не Вы написали «Банкротство маленького Джека»? — спросит Комендант Доктора.
— Да, а разве это в какой-то мере связано с отправкой эшелона?
— Нет! Нет! Просто я читал вашу книжку… в детстве. Хорошая книжка, вы можете остаться… Доктор.
— А дети?
— Это невозможно, дети поедут.
— Вы ошибаетесь! — крикнул Доктор, — вы ошибаетесь, дети прежде всего!
Подозревал ли писатель тогда, 20 лет назад, что те немецкие дети, у кроваток которых лежали его сказки — которым снились герои его сказок, вырастут и отправят детей и сказочника в газовую камеру.
Фигура худого старика изогнулась, он зашагал по деревяному настилу, ведущему в зев товарного вагона, дошел — выпрямился как стобик в частоколе худых детских тел, и в последний раз посмотрел в лица своих бывших читателей, но лиц он не увидел. Солдат задвинул двери вагона.
А внуки того солдата повесят в Германии портрет дедушки-ветерана на стену, жаль у них не будет этой фотографии, зато у них на полке будет сказка о Короле Матиуше, которую любил дедушка в детстве. Жаль, не узнают, что дедушка встречался со сказочником Корчаком.
Он все продумал.
Первое — Он впереди первого отряда, как автор тех книг, что читали этим фашистам в детстве, а Стефания Вильчинская — впереди второй группы детей. Второе — Зеленое знамя Матиуша с клевером — как символ того, что у детей своя игра, которую нельзя нарушать. Третье — Торжественно шествующий строй, поющий походную песню, идет уверенно, как в походе. Четвертое — дети одеты чисто и нарядно, каждый ребенок с голубым рюкзачком, любимой книжкой или игрушкой.
Разве можно их обмануть и отправить на смерть?
Он все продумал. Он знал за 3 дня, что их повезут в Треблинку. Он сделал эти четыре хода, как в шахматах, но не поставил мат. Противник отказался играть по правилам.
Он все продумал — вдруг эти символы сработают?
Он все продумал во имя спасения детей…
Он думал, что хоть как-то это подействует, и детям, которые ни в чем невиновны, отменят… казнь.
С вагона их выгоняли быстро, разделили на мальчиков и девочек, заставили снять одежду, подгоняли на «дезинфекцию», к «душевым». Дети бежали по «кишке» прохода, огороженного колючей проволокой — большие держали за руку маленьких. В бетонированном помещении 4х4 метра они прижались друг к другу, и поместились все сразу, хотя пол был под уклоном, чтобы потом проще вытаскивать тела. Угарный газ входил от мощного дизельного мотора. Спустя полчаса в том помещении больше не было детей.
Комендант лагеря Треблинка Франц Штагль проживет до 63 лет. Заместитель коменданта лагеря, Курт Франц, проживет 84 года.
Они тоже в детстве наверняка читали сказку о Короле Матиуше…
Как спасала детей из варшавского гетто Ирена Сендлер и чего это ей стоило?
Есть книги, которые не убираешь. В них судьбы, которые не забудешь. Джек Майер «Храброе сердце Ирены Сендлер». Такая есть книга.
Изучая письма, документы о Варшавском гетто и об Ирене Сендлер я услышал песню «Как молоды мы были» Пахмутовой и Добронравова. Кажется, будто текст тот поэт Николай Добронравов написал, думая об этой истории.
Начнем с экскурсии для туристов…
Оглянись, незнакомый прохожий,
Мне твой взгляд неподкупный знаком.
…Сегодня это одна из экскурсий по Варшаве. Группа людей спешит за экскурсоводом, маршируя по асфальту и камням. Тогда, в 39-м здесь тоже маршировали. Это были верные солдаты Третьего рейха.
Туристы не слышат их шагов и не видят глаз Ирены, когда ее везли на допрос в тюрьму Павяк…
«Я получил Ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи. Молотов».
Сколько людей здесь, в Синагоге, сохранившейся сегодня, молилось о своем спасении.
Экскурсовод остановилась возле старого здания из красного кирпича. Выждала паузу. Посыпались цифры. Сколько за без малого три года сюда попало евреев, сколько погибло, сколько сбежали…, никто не записывает, даже на диктофон. Экскурсовод сейчас добавит, как был устроен быт, и как спасались от голода и инфекций. Вот здания, уцелевшие с той поры, здания из чрева гетто. Вот куски стен. «Да-а,» — вздыхают туристы. — «Жаль, что больше ничего не сохранилось». И никто не спросит о судьбе, хотя бы одной маленькой судьбе??? Например, Эльжбеты Коппель.
«Жаль, что больше ничего не сохранилось!» — вот о чем будут сожалеть потомки.
Осень 1939-го. Еврейский район кипел жизнью: люди прогуливались по тротуарам или в парке Красинских, интеллектуалы собирались в литературные кружки, художники выходили с мольбертами, журналисты издавали разноязычные газеты, магазины предлагали много товаров, в театре «Фемина» шли постановки, в синагоге, а также в церквях Благовещения и Всех Святых молились, были даже политические партии, и совсем не игрушечные. На территории гетто находилось даже здание суда (вот бы там судить хоть одного из фашистских преступников(!)).
Осенью 1940-го нацисты перешли к исполнению плана создания в городе гетто. А люди не могли понять, что происходит с их страной. Но люди пытались жить так, как им было привычно. Только один нюанс. Их уже поделили на тех, кто должен был идти на заклание, и остальных. Варшавяне-евреи должны были носить на правом предплечье повязки со звездой Давида, и ограничивать разными унизительными запретами. Поэтому у обреченных людей была лишь видимость жизни. Все понимали, что они приговорены к пыткам, расстрелу, газовой камере или отложенной смерти, — мучительной от невозможности вернуть погибших близких, от невыразимости своего удушающего горя.
…А теперь участники экскурсии имеют свободный час и могут прогуляться, поесть мороженого, сходить в магазин. Погода хорошая, все улыбаются, разбрелись кто куда.
…А в этом районе бессовестно гуляла смерть. А под этим домом сидели голодающие дети. А в гестаповской тюрьме Павяк пытали людей. А по этой улице вели людей на Умшлагплатц (товарный двор железной дороги) для отправки в газовые камеры Треблинки. А из того окна выглядывали чьи-то испуганные глаза…
Посещение района Варшавского гетто нельзя называть туристическим местом
Ничто на земле не проходит бесследно
Там произошла история Ирены Сендлер, про которую сегодня говорят и пишут одним шаблоном: «Во время Варшавского гетто Ирене Сендлер удалось вынести из гетто и, тем самым, спасти более 2500 детей».
Читаю — там творилось с людьми немыслимое. А теперь это уместилось в две строчки, где 2500 спасенных детей, будто 2500 баллов. Ирена никогда не называла эту цифру. Она только записывала конкретные фамилии спасенных. Тридцатилетняя женщина устроилась на работу в гетто и в плотницком ящике вытаскивала младенцев, капнув им люминал на язычок, маленькая хрупкая женщина. Тех, кто взрослее тоже спасала — сажала в мешок и вывозила в задней части грузовичка. Еще она придумала брать с собой собаку, лающую на фашистскую охрану на воротах гетто.
Как молоды мы были, как молоды мы были,
Как искренне любили, как верили в себя!
Там бродят души детей и их родителей…
Дети распределялись по семьям. Некоторым она платила и фиксировала все. Свои действия, каждого ребенка, и каждого взрослого, который взял ребенка. Списки в стеклянной банке она закапывала под деревом на заднем дворе. Если бы нацисты узнали ее бы пытали, где списки, требовали бы, чтобы она выдала семьи, приютившие детей и потом бы расстреляли всех. Были люди, которые доносили. Ирена всех записывала, вела себя с людьми так, чтобы они понимали, что будут прокляты, если пойдут на предательство.
Лишь измены простить не могли…
Однажды к ней пришли гестаповцы. Только бы выдержала ее арест больная мама. Квартиру перевернули вверх дном, матрасы, подушки раскромсали. И перья, которые она часто видела вылетающими из окон, теперь кружили по ее комнате. Ее везли на Шуха, 25. Из того места никто не выходил живым. Она — член подпольной Жеготы, назвала себя работником соцзащиты. Но в камере, где было пять женщин, одна из них вдруг сказала при всех: «Вы спасали еврейских детей». Если бы среди них оказался информатор! Был бы конец. Женщины были обриты наголо, так немцы поступали с женщинами легкого поведения.