Я распахнул дверь и с трудом втолкнул его внутрь, на мгновение задержавшись, чтобы прислушаться. Все было тихо. Я снял с него черный пиджак и брюки, расстегнул тугую белую рубашку и галстук. Он тихонько похрапывал. Я натянул одежду поверх защитного костюма. Она была мне впору. При свете карманного фонарика я срезал тяжелый плетеный шнур, свисавший с высокого окна, и связал им руки и ноги официанта за спиной. В комнате был небольшой стенной шкаф. Я посадил его в туда, закрыл дверь и вернулся в холл. По-прежнему было тихо. Я попробовал один из напитков. Он был неплох.
Я выпил еще один, затем взял поднос и пошел на звуки музыки.
Большой бальный зал был сто ярдов в длину и пятьдесят в ширину, со стенами розового, золотого и белого цветов, рядами высоких окон, занавешенных малиновым бархатом, сводчатым потолком, украшенным херувимами, и полированным полом площадью в акр, по которому пары в ярких нарядах и военной форме двигались в такт тяжелому ритму традиционного танца. Фокстрот. Я медленно двинулся вдоль края толпы, высматривая Барона.
Чья-то рука схватила меня за локоть и развернула к себе. Стакан упал с моего подноса и разбился об пол.
Невысокий щеголеватый мужчина в черно-белой униформе метрдотеля уставился на меня.
— Что ты творишь, кретин? он зашипел. — Тыроняешьнаполнастоящиестаринныевещи. — Я быстро огляделся, кажется, никто больше не обращал на меня внимания.
— Откуда ты? — рявкнул он. Я открыл было рот...
— Неважно, все вы одинаковые. — Он с отвращением развел руками. — Рабочие, которых мне присылают — позор для Черного. Эй, ты! Встань! Держи свой поднос гордо, грациозно! Двигайся изящно, а не как рыцарь, выходящий на поле боя! И время от времени останавливайся - просто на тот случай, если какой-нибудь знатный гость захочет выпить.
— Ты прав, приятель, — сказал я. Я двинулся дальше, уделяя немного больше внимания своему ожиданию. Я увидел множество зеленых мундиров: горохово-зеленых, темно-зеленых, изумрудно-зеленых, но все они были увешаны орденами и медалями. По словам папы, Барон отличался спартанской простотой. В нем чувствовалась неуверенность в абсолютной власти.
Через каждые несколько ярдов вдоль стен бального зала располагались высокие белые с золотом двери. Я заметил одну из них открытой и бочком направился к ней. Не мешало бы разведать обстановку.
Сразу за дверью передо мной появился очень крупный часовой в бутылочно-зеленой униформе, почти полностью скрытой под золотой тесьмой. Он был одет как игрушечный солдатик, но в том, как он щелкал своим энергетическим пистолетом, не было ничего игривого. Я подмигнул ему.
— Подумал, что вы, ребята, захотите чего-нибудь выпить, — прошипел я. — Отличная штука.
Он посмотрел на поднос и облизал губы.
— Иди обратно, дурак, — прорычал он. — Из-за тебя нас обоих повесят.
— Поступай как знаешь, приятель. — Я отступил. Как раз перед тем, как дверь между нами закрылась, он взял с подноса стакан.
Я обернулся и чуть не столкнулся с долговязым худощавым мужчиной в светло-голубом костюме, дополненном парадной саблей, золотыми лягушками, отделкой из леопардовой шкуры, парой белых перчаток до колен, заправленных под эполет, пистолетом в модной кобуре и восемнадцатидюймовой чванской тростью. Он посмотрел на меня так, как старые девы смотрят на грешников.
— Смотри, куда идешь, свинья, — сказал он голосом, похожим на треск сосновой доски.
— Выпей, адмирал, — предложил я.
Он приподнял верхнюю губу, чтобы показать мне ряд зубов, которые в последнее время не посещали дантиста. Бороздки по бокам его рта стали зеленовато-белыми. Он потянулся к перчаткам, висевшим у него на плече, и нащупал их, они шлепнулись на пол рядом со мной.
— Я бы поднял их для вас, босс, — сказал я, — но у меня поднос...
Он втянул воздух сквозь зубы и фыркнул мне в ответ, затем щелкнул пальцами и указал тростью на дверь позади меня.
— Сюда, немедленно! — Спорить было не время, я распахнул дверь и шагнул внутрь.
Охранник в зеленом опустил свой стакан и вытянулся по стойке смирно, увидев нежно-голубой наряд. Мой новый друг проигнорировал его, сделав мне короткий жест. Мне пришла в голову идея, я прошел по широкому, высокому, мрачному коридору к маленькой двери, толкнул ее и оказался в хорошо освещенной уборной с выложенными плиткой стенами. Большеглазый раб в белых одеждах уставился на меня.
Блю-бой дернул головой.
— Убирайся! — Раб убежал. Блю-бой повернулся ко мне.
— Снимай куртку, раб! Твой хозяин забыл научить тебя дисциплине.
Я быстро огляделся и увидел, что мы одни.
— Подождите минутку, я поставлю поднос, капрал, — сказал я. — Мы же не хотим, чтобы что-нибудь вкусное пропало даром. — Я повернулся, чтобы поставить поднос на корзину для грязного белья, и мельком увидел движение в зеркале.
Я пригнулся, и маленький кожаный хлыст отвратительного вида просвистел у меня над ухом и ударился о край мраморного унитаза с треском, похожим на пистолетный выстрел. Я уронил поднос, быстро шагнул вперед и нанес удар левой в челюсть Блю-бою, от которого его голова ударилась о кафельную стену. Затем я нанес удар правой в пряжку ремня, затем поднял его, когда он согнулся, подавившись, и сильно ударил его под ухо.
Язатащилеговкабинку,приподнялиначалсниматьчерную одежду официанта.
5
Я оставил его на полу, одетого в мой старый костюм, и вышел в коридор.
Мне понравилось ощущение его пистолета у моего бедра. Это был старомодный 38-ой калибр, та самая модель, которую я любил. Синяя униформа хорошо сидела, учитывая, на сколько я похудел. Наверное, у нас с Блю-боем было что-то общее.
Уборщик вытаращил на меня глаза. Я скорчил гримасу, как инвалид с ампутированными конечностями, пытающийся почесать нос, и мотнул головой в сторону двери, из которой вышел. Я надеялся, что этот жест покажется привычным.
— Свяжите этого бешеного пса и вышвырните его за ворота, — прорычал я. Я зашагал по коридору, стараясь выглядеть достаточно взбешенным, чтобы отбить охоту к любопытству.
По-видимому, это сработало. Никто не позвал полицию.
Я вернулся в бальный зал через другую дверь, взял напиток с проходившего мимо подноса и оглядел толпу. Я увидел еще двоих в голубых костюмах, так что я не был настолько уникален, чтобы привлекать к себе особое внимание. Я сделал мысленную пометку держаться подальше от своих товарищей в голубом. Я слился с окружающим пейзажем, болтая, кивая и не забывая о выпивке, направляясь к большому арочному дверному проему на другой стороне комнаты, который выглядел как вход, который мог бы использовать главарь. Я не хотел с ним встречаться. Еще нет. Я просто хотел найти его, прежде чем идти дальше.
Проходивший мимо официант налил в мой бокал на целый дюйм настоящего древнего вина, наклонил голову и пошел дальше. Я выпил его залпом, как терпкий виски. Мое внимание было сосредоточено на другом.
Суматоха возле большой двери свидетельствовала о том, что, возможно, моя догадка была верной. Пузатые чиновники выстроились в нечто вроде очереди в приемную у большой двойной двери. Я начал отступать в задние ряды, наткнулся на толстяка в медалях и при ленте, который сверкнул глазами, потрогал монокль пухлой, унизанной кольцами рукой и сказал вкрадчивым голосом:
— Предлагаю вам занять свое место, полковник.
Должно быть, на моем лице отразилось сомнение, потому что он толкнул меня своим животом и прорычал:
— В конец очереди! Рядом с конюшим, идиот. — Он оттолкнул меня локтем в сторону и вразвалочку прошел мимо.
Я шагнул за ним, вытянул левую ногу и зацепил его блестящий черный ботинок. Он полетел вперед, потеряв равновесие, зазвенев медалями. Я быстро скрылся, пока он все еще нащупывал свой монокль, и занял место в конце очереди.
Разговор стих до нервного шепота. Двери распахнулись, и пара стражей, выглядящих краше фальшивых акций, развернулись лицом друг к другу и предъявили оружие — в данном случае хромированные автоматические винтовки. В поле зрения появился смуглолицый мужчина с редеющими седыми волосами, курносым носом и подстриженной под Вандайка бородой, слегка прихрамывающий из-за негнущегося колена.
Его неукрашенный серый наряд делал его таким же заметным в этом сборище, как журавля среди павлинов. Он небрежно кивал направо и налево, проходя между рядами ожидавших его лакеев, которые, когда он поравнялся с ними, замирали и испускали вздохи у него за спиной. Я внимательно изучил его. Ему было пятьдесят, плюс-минус возраст бутылки второсортного бурбона, обветренное лицо человека, который когда-то бывал на природе, и настороженно-скучающее выражение лица, какое бывает у фермера, разводящего гремучих змей, как раз перед смертельным укусом.
Он поднял голову и поймал мой взгляд, и на мгновение мне показалось, что он собирается что-то сказать. Затем он прошел мимо.
В конце очереди он резко повернулся и что-то сказал мужчине, который поспешил прочь. Затем он вступил в беседу с группой гостей, покачивающих головами.
Следующие пятнадцать минут я потратил на то, чтобы незаметно подобраться к двери, ближайшей к той, через которую вошел Барон. Я огляделся; никто не обращал на меня внимания. Я прошел мимо стража, который протягивал оружие. Дверь тихо закрылась, оборвав шум разговоров и отвратительную музыку.
Я дошел до конца коридора. Из поперечного холла поднималась величественная лестница, отделанная ярким хромом и светлым деревом. Я не знал, куда она ведет, но она выглядела красиво. Я направился к ней, двигаясь бодро, как человек, у которого на уме важное дело и нет времени на пустую болтовню.
Двумя пролетами выше, в широком коридоре с приглушенным светом, глубокими коврами, парчовыми драпировками на стенах, зеркалами, вазами и запахом гаванского листа[8] и русской кожи[9], из бокового коридора выбежал невысокий мужчина в черном. Он увидел меня. Он открыл рот, закрыл его, отвернулся, затем снова повернулся ко мне лицом. Я узнал его; это был метрдотель, который полчаса назад указал на недостатки в моем стиле обслуживания.