Simon Pierce в Квичи – и Марк тоже оказался в группе. Уговорить Кэти Бейнс не составило труда. Достойная представительница “гранитного штата” Нью-Гэмпшир, она училась в Плимутском государственном колледже[138]. Она только что получила ученую степень по нейролингвистике в Корнеллском университете, однако подумала, что север – это прекрасно. В наш коллектив влилась и постдок Патти Рейтер-Лоренц, одаренная молодая исследовательница. И под конец позвонил Рон Мэнган, ученик Хилльярда. Его жена хотела попасть в ординатуру Дартмутского колледжа по нейрохирургии. “Если все сложится, возьмете меня на работу?” – спросил он. Все сложилось. Спустя два года Рон стал постоянным участником многих моих программ. Мы организовывали научные общества, писали книги, да и в науке тоже кое-чего достигли.
Как всегда, встала проблема с площадью – свободных мест не было. Мы гадали, что же нам делать, и тут кто-то выяснил, что в старом белом особняке колониальной эпохи Пайк-хаус, прямо напротив госпиталя Мэри Хичкок, можно занять цокольный и первый этажи. Второй этаж Дартмутский колледж отдал под программу по СПИДу, а все остальное могло стать нашим. Мы отправились осматривать помещения. Хотя мы и сомневались, что поместимся, нам все показалось шикарным. В тесноте, да не в обиде. Одно из помещений полуподвала Фендрих взял себе, а в другое Трэмо втиснул звуконепроницаемую кабину. Она была нужна ему не так уж часто, поэтому в ней располагался Мэнган, когда приезжал проводить свои электрофизиологические эксперименты[139]. На первом этаже Бейнс устроила себе кабинет, две комнаты мы выделили для тестирования пациентов, одну, небольшую, – для семинаров, еще одну для нашего секретаря, а задняя комната стала моей. Трэмо досталась комната наверху со стороны фасада, а остальные наши сотрудники приютились по углам. Кое-как разместились.
Само собой, любое предприятие такого рода требует затрат. В Корнелле мы успешно запустили исследования по гранту Национальных институтов здравоохранения под названием “программный проект”. Это был первый в США программный проект по когнитивной нейронауке. Он показал, что междисциплинарный подход к исследованиям разума и мозга может посоперничать с более традиционными темами из области нейрофизиологии и поведенческого анализа. Такие гранты финансируются пятью-шестью независимыми секциями, и в сумме набирается солидная сумма. К счастью, мы сумели перевести грант из Корнеллского университета и благополучно, в положенный срок, возобновить его в Дартмуте.
Как я уже писал, мы основали Институт когнитивной нейронауки – собственно, он служил нам чековой книжкой, которая позволяла получать финансирование для наших оригинальных проектов. Конференция в Венеции получилась просто замечательной. Мы собрались, чтобы поговорить об эволюции и мозге. Приглашены были палеонтолог и эволюционист Стивен Джей Гулд, Дэвид Примак, ведущий специалист по вычислительным теориям работы мозга Терри Сейновски, главный авторитет в области сравнительной анатомии и эволюции мозга Джон Каас, специалист по вопросам развития зрительной системы Лео Чалупа и Гэри Линч, глубокий мыслитель и наш эксперт по клеточной теории памяти. Гулд решил прочитать свой доклад, гуляя по собору Святого Марка. Его рассказ об адаптациях и теории антревольтов мы слушали, стоя под теми самыми сводами собора, которые и натолкнули Гулда на идею об антревольтах[140]. (Когда он рассуждал об антревольтах, рядом с нами останавливались другие люди, думавшие, что это бесплатная экскурсия по архитектурным особенностям собора. Немного послушав, они с недоуменным видом отходили.)
Через два года мы снова собрались в Венеции, где Гулд и ведущий французский нейробиолог Жан-Пьер Шанжё рассказали нам еще много всего об эволюции и деятельности мозга. Приехали также Примак, Стив Пинкер, ведущий немецкий специалист по зрительной функции Вольф Зингер, Гэри Линч, выдающийся философ из Принстона Гилберт Харман, известный иммунолог Мэнни Шарф, психолог Дэвид Румельхарт и нейробиолог Айра Блэк. Мы планировали обсудить проблему, о которой за несколько лет до этого писал нобелевский лауреат из Дании Нильс Ерне, – важность селективной теории иммунного ответа в противоположность инструктивной[141]. Ерне полагал, что мозг, подобно иммунной системе, возможно, не меняется непосредственно под влиянием внешних условий. Скорее природа, встречаясь с любой биологической системой, в том числе и с мозгом, отбирает предсуществующие, то есть врожденные, способности. Это была смелая гипотеза[142].
Та встреча стала настоящим интеллектуальным праздником. Пинкер затмил всех одной из своих первых лекций о том, что впоследствии легло в основу его замечательной книги “Язык как инстинкт”[143]. Помню, Примак, пораженный тем, как ясно и доходчиво Пинкер излагал свои мысли, заметил: “Будь он еще хоть на толику гениальнее, я бы его пристрелил”. А через несколько лет Дейв сказал мне: “Знаешь, книга Пинкера о языке – лучшее, что когда-либо было написано в научно-популярном жанре”. Обычно Дейв не разбрасывается комплиментами. Вообще, тема сравнения селективного и инструктивного влияния оказалась настолько интересной, а та конференция дала столько пищи для размышлений, что, вернувшись в Хановер, я не пожалел времени на то, чтобы написать об этом книгу, которую назвал “Разум природы”[144].
Назревала еще одна идея. Мы решили выпускать научный журнал по когнитивной нейронауке – Journal of Cognitive Neuroscience, – и нам нужен был издатель. Мы послали запросы в издательства Университета Джонса Хопкинса, Массачусетского технологического института и только начинающий свою деятельность издательский дом Ларри Эрлбаума. Я надеялся на контракт с одним из университетских издательств. Мне казалось, что их авторитет повлияет на желание ученых публиковаться у нас. Исследователей пугает мысль, что лавочка может закрыться, статьи станут недоступны – и все их труды сгинут в научном отстойнике. И Университет Джонса Хопкинса, и Массачусетский технологический институт были готовы издавать наш журнал, но финансирования не предложили. Это обернулось проблемой, поскольку лишних денег у нас не было. Я расстроился и пожаловался Леону. Он посоветовал мне пообедать с Эрлбаумом, человеком открытым и порядочным, к тому же его хорошим другом. Ларри предложил встретиться в ресторане Piccolo Mondo.
Мы уселись за стол и заказали жареных кальмаров – их готовили порционно во фритюре из свежего оливкового масла, поэтому заказа надо было ждать минут двадцать пять. Я описал свое затруднительное положение. Ларри улыбнулся и сказал, что даст нам 13 тысяч долларов на редакционные расходы. Он предложил мне подумать над этим и добавил, что через день пришлет договор. Я вернулся в офис и, немного поразмыслив, написал в издательство Массачусетского технологического института о появившемся шансе. Все же я не упускал из виду фактор престижа. Там быстро согласились на все условия. Я тут же известил об этом Ларри по телефону, и он целиком и полностью поддержал мое решение издавать журнал именно там. Бизнес Ларри на поприще научной литературы успешно продвигался, и получить в партнеры издательство Массачусетского технологического института было большой удачей. Мне впервые пришлось принимать нелегкое деловое решение, и, хотя для обеих сторон сделка была выгодной, конфликт между объективными экономическими соображениями и личными симпатиями меня не радовал. Как бы то ни было, мы собрали великолепную редакторскую группу, и казалось, что все идет хорошо.
Реальность всегда оказывается не той, что мы себе представляем. Как мы собирались выпустить первый номер, не имея ни одной поданной на рассмотрение статьи? Каким образом журнал мог бы уйти в печать? Мы с женой переглянулись и поняли, что придется хлопотать самим. Я сел на телефон и стал выкручивать руки своим многочисленным именитым знакомым, выпрашивая у них статьи для первого номера. Все они откликнулись на мои просьбы, и мы начали получать материалы. Следующая стадия: как подготовить их к печати? Как раз в то время появилась новая программа PageMaker, которая позволяла в электронном виде скомпоновать, отформатировать и отправить в печать оригинал-макет. Шарлотта освоила ее в совершенстве. И последний вопрос – где мы могли бы все это делать? В очередной раз мы вспомнили о нашем вермонтском домике. Однако свободных комнат в нем уже не было, и мы переоборудовали гараж, располагавшийся под лабораторией, где мы тестировали пациентов. Там и разместился офис редакции Journal of Cognitive Neuroscience.
Мы были в восторге от того, какие мы молодцы, и решили пригласить в Вермонт наших редакторов, которые вместе с нами создавали журнал, – Айру Блэка из Корнелла, Гордона Шеперда из Йеля и Стива Косслина из Гарварда. Айра и Гордон занимались молекулярной и клеточной нейробиологией, и при этом их интересовала природа разума. Ни в чем не уступал им и Косслин – пожалуй, один из самых светлых умов в современной когнитивной психологии. Они приехали студеной зимней ночью. Машины всю дорогу заносило из-за гололедицы. Но ничто не могло ослабить энтузиазм и желание целеустремленных ученых довести дело до конца. Планы были составлены, стандарты установлены, требования к статьям утверждены, рабочие задачи распределены. Мы устроили грандиозную вечеринку – и были готовы к бою.
Гэри Линч и Рик Грэнджер прислали в первый номер рукопись статьи, изобилующей математическими формулами[145]. Попытавшись придать ей пригодный для отправки в издательство электронный вид, мы с Шарлоттой узнали н