Б, а тот связан с модулем В. Если бы это было так, мозг, которому надо поддерживать в рабочем состоянии все модули, был бы опутан густой паутиной из каналов связи и его диаметр, как мы уже знаем, составил бы километров двадцать. К тому же при упрощенном редукционистском подходе придется допустить существование некоего конечного блока, где собираются и координируются результаты работы всех частей мозга – и рождается сознательный опыт. Еще пятьдесят лет назад, когда начались исследования расщепленного мозга, эта модель подверглась суровой критике. Почему, спрашивается, рассечение мозолистого тела, главного канала связи между полушариями, моментально приводит к образованию двух примерно одинаковых сознательных структур, которые управляют телом сообща? Что, откуда-то вдруг берутся два конечных блока, генерирующих сознательный опыт? Как простая, линейная модель может дать две действующие параллельно системы сознания, возникшие из-за одного взмаха хирургического скальпеля? В общем, упрощенная, линейная схема (А приводит к Б, а Б приводит к В) не согласовывалась с результатами экспериментов по расщеплению мозга. Чтобы разобраться в сути изучаемого явления, нужна была новая (или хотя бы другая) теория.
В науке весьма популярна идея эмерджентности, согласно которой из относительно простых взаимодействий рождается более сложная система. Биология рождается из химии, а та, в свою очередь, из физики элементарных частиц. Аналогично из взаимодействий нейронов рождается разум, а далее из психологии возникают экономические законы. Понятие эмерджентности весьма туманное, однако о нем нередко вспоминают, особенно когда дело касается нейропсихологических явлений. Разум и тело всегда находятся в тесной связке. Не эмерджентность ли ответственна за координирование работы всех модулей мозга?
Много лет назад Марк Рэйпорт, нейрохирург из Медицинского колледжа Огайо в городе Толидо, обнаружил удивительную вещь. Выполняя краниотомию находившемуся в сознании пациенту, он без ведома последнего воздействовал слабыми электрическими разрядами на обонятельную луковицу – зону мозга, непосредственно участвующую в формировании ощущения запаха. По словам Рэйпорта, он непринужденно беседовал с пациентом о весне, предстоящих выходных и прочих приятных вещах. Весело болтая, он стимулировал эту зону мозга электрическим разрядом. Пациент резко прерывал разговор и спрашивал: “Кто принес в комнату розы?” – или что-то вроде этого. Через несколько минут Рэйпорт менял тему на более грустную и снова воздействовал током той же силы на ту же самую зону. Пациент опять перебивал собеседника, но уже другим вопросом: “Кто принес в комнату тухлые яйца?”[232]
Вот вам пример того, как ментальный процесс накладывает ограничения на мозговой, хотя происходит все внутри одной черепной коробки. Ментальный процесс, “нисходящий”, сообщал какую-то информацию физиологическому процессу, “восходящему”. Разум информирует мозг и оказывает влияние на его работу. Стало быть, хотя состояние психики обусловлено работой мозга – физической структуры, – оно само способно воздействовать на породившее его состояние физической структуры.
Вот как можно объяснить, что такое эмерджентность. Это явление возникает, когда сложная на микроуровне система преобразуется в новую, приобретая свойства, которых прежде не было, и на макроуровне организация системы становится иной[233]. К примеру, свойства и поведение атомов описываются квантовой механикой. Но когда микроскопические атомы собираются вместе и образуют макроскопический бейсбольный мяч, возникают новая комбинация свойств и новое поведение, которое подчиняется уже законам Ньютона. Ни одно из этих состояний не позволяет спрогнозировать другое. В 1970-х годах авторитетный физик из Принстонского университета Филип Андерсон опубликовал знаменитую статью под названием “Больше значит иначе”. Как он пишет, “гипотеза редукционизма ни в коем случае не подразумевает «конструктивизма»: способность сводить все к простым фундаментальным законам не предполагает способности реконструировать вселенную, исходя из этих законов. В действительности чем больше специалисты по физике элементарных частиц узнают о природе фундаментальных законов, тем менее релевантными эти законы кажутся по отношению к насущным проблемам в других областях науки, не говоря уже о социальных проблемах”[234]. По-моему, прямо в точку.
Тем не менее понятие эмерджентности приживалось нелегко, особенно неохотно его принимали нейробиологи. И почему же? Убежденным редукционистам трудно согласиться с идеей многоуровневой организации, когда на причинно-следственную цепочку, обусловливающую какое-либо явление, оказывают влияние разные уровни. Даже при такой уступке редукционисты не могут смириться с тем, что по явлениям низшего уровня невозможно предсказать принципиально новые явления, возникающие при переходе на более высокий уровень. Впрочем, для физиков многоуровневая организация – дело обычное, ведь они столкнулись с ней при создании квантовой механики. Хотя среди физиков все еще есть упрямые редукционисты, в большинстве своем они считают, что явления природы в принципе непредсказуемы и можно говорить лишь об их вероятностях.
Как я уже сказал, это довольно скользкая и трудная для однозначных оценок тема, а Сперри на встрече в Ватикане полвека тому назад еще и подлил масла в огонь:
Никто не говорит, что в науке о поведении мы должны рассматривать мозг всего лишь как пешку, подвластную внутренним и внешним физическим и химическим силам, которые действуют повсеместно. Отнюдь нет. Нельзя забывать, что во многих отношениях молекула – госпожа для составляющих ее атомов и электронов. Особенности строения всей молекулы в целом влияют на поведение атомов и электронов в химических взаимодействиях. В то же время, если данная молекула является частью какого-нибудь одноклеточного организма вроде инфузории-туфельки, она сама со всеми своими элементами вынуждена следовать ходу событий, разворачивающихся во времени и пространстве и зависящих главным образом от динамики всей инфузории-туфельки во внешней среде. Что же касается мозга, точно так же следует всегда помнить, что, хотя относительно простые электрические, атомные, молекулярные и клеточные взаимодействия и законы по-прежнему существуют и работают, в процессе мозговой деятельности их замещают конфигурационные силы механизмов более высокого уровня. На самом верхнем уровне в человеческом мозге это способности к восприятию, познанию, запоминанию, логическому мышлению, рассуждению и прочие, фактическое, причинное действие сил которых в той же степени или больше сказывается на динамике мозга, чем внутренние химические силы низшего разряда[235].
Нейробиологи, как и большинство ученых, прочно стоят на позициях редукционизма, и потому идеи Сперри не получили поддержки. Джо Боген даже вспоминает в своей очень живо написанной автобиографии, как коллеги Сперри по Калтеху призывали его отказаться от этой темы. Но в то же время в сообществе философов его идеи вызывали бурную реакцию и широко обсуждались. Споры шли о противопоставлении “следования” и “замещения” в концепции Сперри. Как указывает философ Сара Бернал, приверженцам “физикализма” больше импонирует идея “следования”, чем “замещения”[236]. Через много лет после речи Сперри выдающийся философ из Калифорнийского университета в Беркли Дональд Дэвидсон доходчиво разъяснил мне идею супервентности (“следования”). Как-то раз Дэвидсон оказался на небольшой конференции, которую я устроил в отеле Bel-Air; в ней приняли участие также Джордж Миллер, Леон и еще кое-кто. Он предложил такую трактовку: “Супервентность следует понимать в том смысле, что не может быть двух событий, одинаковых во всех физических аспектах, но отличающихся друг от друга в каких-то психических аспектах, или что объект не может изменить какие-то свои ментальные свойства, совсем не меняя физических”[237]. Другие ученые, в том числе философ Дэвид Льюис, в качестве примера взяли точечно-матричное изображение: “Точечно-матричное изображение имеет какие-то глобальные свойства – оно симметрично, перенасыщено деталями и так далее, однако в сущности в каждой точке матрицы либо есть точка, либо нет. Глобальные свойства объясняются только расположением точек. Они подчиняются принципу супервентности – два изображения не могут отличаться по глобальным свойствам, если нет никаких различий в расположении точек”[238].
Итак, продолжают сторонники супервентности, без локальных различий на низшем уровне не может быть и глобальных различий на высшем. Физикалисты-материалисты, приверженные идее супервентности, считают, что психологический, социальный и биологический уровни супервентны по отношению к физическому и химическому уровням. Говоря о замещении и силах “низшего разряда”, Сперри не имеет в виду супервентность, а намекает на нечто иное, когда на уровне n свободы больше, чем на уровне n-1. Стойкие редукционисты видят здесь некое жульничество и утверждают, что детерминист Сперри рассуждает не о возбуждении нейронов, а о чем-то совсем другом.
Сомерсет Моэм однажды произнес знаменитую фразу о том, что ему надо повторить какую-нибудь чепуху хотя бы дважды, чтобы он смирился с ней, и я с ним согласен. Кто-то сказал, что фанатик – это человек, у которого на уме всегда одно и то же. Я не фанатик, но мне по-прежнему не дают покоя мысли о том, как все эти модули должны быть организованы и скоординированы, чтобы порождать психологический опыт. Достаточно ли размахивать идеей эмерджентности, якобы решив тем самым все проблемы? Пытаясь докопаться до сути и понять, что же такое эмерджентность, я обратился к математику из Калтеха Джону Дойлу.