Его взгляд прожег насквозь, как непогашенный бычок клеенку. Влад снова промолчал.
— Скажу больше, — оратор вошел в раж, — им это нравится. Как и нам — тем, кто снимает. И тем, кто смотрит. На результат. Потом. Или сразу. Охотнее всего преподносят себя убежденные в собственной неотразимости — убежденные зеркалом или нами. И чем больше убеждены, тем свободнее перед объективом, тем больше себе — и нам — позволяют. Гм. Снимать.
Новый неприятный смешок резанул по ушам.
Теперь мастер говорил по существу, но не то, что хотелось Владу, и не так. Панибратский тон не обманывал, профессиональные «шутки» не веселили. И фотограф словно забыл, что разговаривает с мужем одной из тех, кого с презрением называл «они».
Всех под одну гребенку. Возможно, на то были причины. Большой опыт. Съемок. Разного вида. Но опыт однообразный, а Влад находился по эту сторону баррикад. Аристарх Алексеевич, кажется, не видел проблемы. С высоты положения — по сравнению с Владом, жалким женатым недотепой, пришедшим просить милости и поделиться великими тайнами — он продолжал, распаляясь в совмещении мыслительного и питательного процессов:
— Главное — получить согласие женщины на съемку любого вида, далее все просто, если происходит грамотно и технично. Важно не отвлекаться на постороннее, говорить только о ней, сыпать комплиментами, не останавливаться. Модель даже не поймет, как же случилось, что стоит в странной позе, и пока сообразит, в какой момент дело и она повернулись таким образом, результат достигнут: можно улыбнуться и прощаться — с ней либо с фотоаппаратом. Некоторые семейные пары именно за этим начинают канитель со съемками, фотосессия без одежды — повод, чувственный толчок, игра перед другим, еще более интимным. — Вступать в ненужный спор не хотелось, Влад промолчал. А из собеседника слова сыпались как из сломавшегося рога изобилия: — Люди любят играть в игры, обычно это схватка двух полов, что сходятся в поединке за удовольствия. Но бывают и варианты. Наш брат фотохудожник — прямое тому подтверждение, которое на равных участвует в задумке и реализации. Могу такого рассказать… Ограничусь навеянным жизнью убеждением: существование женщин и вкусной еды свидетельствует, что Бог существует и любит нас.
Аристарх Алексеевич поднял бокал, вскинул его ввысь, словно чокаясь с Богом, и залпом выпил.
— Подытожим. Если ты начинающий, — продолжил он, когда кадык дернулся последний раз, — если еще ничего не пробовал — кстати, не обижайся на «начинающего», возраст и постельный опыт роли не играют, я о другом — то начинать, конечно, надо с простейшего. Супруга стесняется раздеться перед камерой? Начинай издалека, как я объяснял. Не хочет экспериментов? Не верь, хочет, но смирись, что понадобятся время и терпение. Боится приоткрыть бездушной технике грудь? И не надо, потом сама откроет, начни с другой стороны.
В очередной раз наполнив стакан из высокой бутыли, фотограф посмотрел сквозь него на свет, долго вертел, как бы примериваясь, потом вздохнул… и неожиданно отложил, вернув на место, а рука вновь взялась за вилку. Затем Аристарх Алексеевич как бы вспомнил про Влада.
— Хочешь заполучить в объектив ее задницу? Пожалуйста. Женщина — любая — «за» обеими руками, только не сразу и не вслух. Долго носимая вуаль стыдливости не даст ей высказаться напрямую. Но поосторожнее с лицами. Задница — она и в Африке задница, особенно, если ладная и упругая, но если с задницей на снимке обнаружится лицо… Никогда не забывай: к собственной физиономии женщины придирчивее, чем к остальному. Что прощается скрытому одеждой телу, не простится зеркалу души. Именно фотографу или организатору съемок, то есть тому, с чьей подачи они начинаются — мужу или бойфренду — предстоит внедрить в женское сознание идею о сохранении ее чарующего облика в веках. Не для будущих поколений, а хотя бы для себя, любимых, чтобы наслаждаться совершенством не только наяву, но и на бумаге или на экране. Потом можно развить мысль, в таких делах женщины зачарованно идут на поводу, как крысы за играющим на волшебной дудочке крысоловом. Женское тело — это сокровище, понимать и ценить которое необходимо, ведь так?
Аристарх Алексеевич нагромождал факты из опыта и специфики профессии, словно открывая невообразимую глубину. Понять бы, глубину чего. Неведомого океана? А по мнению Влада — лужи из упомянутого описания крокодилов, против которых рьяно настроен. Влад не отвечал на риторические вопросы, которыми заканчивалось большинство спичей. Фотограф и не ждал ответа, собеседник ему требовался, чтобы лучше слышать себя.
— Само по себе тело нравится только некрофилу, — сердечно делился он сокровенным, налегая при этом на остатки ужина, — остальных оно манит и возбуждает лишь вкупе с тем, что показывает, чем искушает, о чем намекает. — Призывающая к почтительному вниманию вилка взлетела вверх. — Как понимаешь, мы подходим к разбору художественной составляющей будущих съемок. Без нее снимок — бумажка, испачканная ребенком.
Они вернулись к тому, что интересует, и Влад вновь изобразил благоговение.
— Если на снимках нет жизни — коту под хвост такое искусство. Нужно обещание в дышащих тайной, затянутых поволокой глазах. Призыв соблазнительных изгибов. Непознаваемая загадка. Или, наоборот, ведущая к решению задачка. Динамика, нежность, завуалированное желание, жажда нового, даже агрессия, в конце концов, но — жизнь.
— Как это сделать? — пришлось встрять Владу, поскольку оратор вдруг занялся пережевыванием, задумчиво глядя в тарелку.
Закончив, гуру от красотозапечатления и словоблудия промакнул губы салфеткой и довольно откинулся. Явно собирается сказать нечто значительное. Мудрое. Весомое.
Наконец-то. За этим Влад и пришел.
— Нужны две вещи, — проговорил Аристарх Алексеевич и приготовился загибать пальцы, пистолетом выставив перед лицом большой и указательный. — Первое, — указательный палец загнулся, — это талант…
Кто бы поспорил. Влад замер в предчувствии высшего откровения.
— Второе… — остававшийся единственно выставленным большой палец медленно-медленно пополз вниз, — опыт.
Повисла тишина.
Влад глядел непонимающе: шутит собеседник, притворяется, или в самом деле считает, что открыл недоступную непосвященным великую тайну? Вопрос был — как сделать это любителю, не посвятившему жизнь искусству фотографии…
— К сказанному добавлю любопытный факт, — не опуская прямого взгляда, продолжил мэтр, — посторонний мужчина-фотограф, получающий доступ к телу с дозволением это тело лицезреть, запечатлевать и руководить им — самая частая у женщин эротическая фантазия. Стоит заметить — подзуживающая и очень волнующая фантазия. Для кого-то смелая, для кого-то просто затейливая, но всегда до чрезвычайности возбуждающая как саму модель, так и ее супруга.
Затевая встречу с человеком, так безупречно останавливающим мгновение, Влад собирался сделать заказ. Деньги за талант — обычная сделка, за счет которых живут Художники. Но. Оказалось, что для Аристарха Алексеевича женщина — не божество, пусть он и лучше других умеет подать ее как богиню. Скорее, блюдо, от которого не откажется, даже не увидев его — то есть, ее — лично.
В дверях заведения показалась Нина, издалека улыбаясь и озаряя мир хлынувшим внутренним светом. Собеседник преобразился. Живот втянулся, плечи выпрямились, посадка головы ничуть не напоминала прежнюю — чванливо-снисходительную, но заинтересованную в чем-то мелочно-нескромном и потому соизволявшую иметь дело с представителем серой массы. Растревоженным тетеревом фотограф распушил хвост, затоковал, закурлыкал, и вместе с танцами оплетающих крыльев полились душераздирающие песни охмуряющего жертву самца.
Выглядело смешно и гадостно.
— Садитесь, пожалуйста. — Он галантно предложил отодвинутый стул, вскочив одновременно с поднимающимся по тому же поводу Владом, но на долю секунды опередил в стремительности, никак не предполагаемой при имевшихся барских замашках и телосложении.
На полпути вверх Влад сменил вектор и вновь плюхнулся на стул.
— Что будете пить? Официант! — Гений от фотографии завертелся вокруг Нины волчком.
Ей это понравилось.
После выяснения пристрастий в еде и питье Аристарх Алексеевич, не приняв возражений, заказал всего с запасом. Стол завалили стаканами с холодным, чашечками с горячим и блюдечками со сладким.
Торжественно и длинно представившись сам, мэтр с умилением выслушал скромное и тихое:
— Очень приятно. Нина.
— Какое красивое имя!
Он едва не подскочил, а сидел теперь так, будто шилом в стуле обзавелся.
Это шило с удовольствием вставил бы ему Влад.
Гм. Поскольку шилом была Нина, его жена, — значит, все же вставил?
Изредка бросая взгляды на Влада — «Не перегибаю ли палку, не бросится ли ревнивый муж исправлять ситуацию, твердой рукой беря излишек жизнелюбия конкурента и запихивая в подходящее отверстие?» — фотограф обхаживал Нину, восторгаясь, млея и выказывая кстати и некстати удовольствие сидеть рядом с такой умницей и красавицей.
— Эту красоту необходимо выплеснуть на бумагу и запечатлеть на самом большом формате, — вещал он с придыханием, — и мир станет прекраснее, он скажет спасибо! Я бы повесил ваш портрет в холле студии, чтобы клиенты могли любоваться и видеть высшее из того, что может создать рука мастера с созданием Божьим. Как шедевр одного передает творение другого. Я знаю, как сделать это, я практически вижу…
Влад с Ниной не узнали, что же он видит, их озадачили вопросом:
— У вас есть какие-то идеи, наметки? Я вижу по-своему, но с удовольствием разовью любую тему. Вы не захватили примерные снимки или наброски того, что желали бы в конечном результате?
По взгляду на Влада Аристарх Алексеевич понял, что положительно тот не настроен, и сменил галс — бросился окучивать Нину, опыляя липким ядом лести:
— Я могу изобразить вас, Нина, как никто в этом городе и мало кто в этой стране. Видели мои работы? Кто еще расскажет о женщине с такой мощью и темпераментом, покажет достоинства в одном повороте головы? Поверьте, вы достойны большего, чем представляете. Я смогу показать вас во всем блеске и великолепии. — Из-под стола появился раззявившийся портфель, а из его желудка — пачка глянцевых фотографий. — Например, вот так. Но будет еще лучше. Только представьте!