Пашка хмуро пристроился с книжкой в углу дивана. Отец оторвался от «пешеходов юродивых», как с чьей-то подачи именовал наших футболистов, хотя болел за них всей душой и, не задумываясь, отдал бы за победу почку. Даже обе.
— Что уважаемый Паландреич заказал Деду Морозу?
Отец часто величал мелкого, но уже разменявшего семнадцатилетие Пашку по имени-отчеству — с напускной серьезностью, где смешались юмор и любовь. Остальные говорили просто Пашка, наполняя либо ласкательным, как мама и бабушка, либо ругательным, либо просто звательным смыслом.
Пашка задавил вздох в зародыше.
— То же, что и в прошлом. — Он заставил себя улыбнуться. — Дед этот прижимистым оказался, вместо смартфона опять приволок под елку детский подарок от заводоуправления.
— Дрюня, зачем мальчику душу рвешь? — Мама с укором покачала головой. — Вернемся к этому, когда насчет премии прояснится.
Дрюней Андрей Александрович был только для мамы, никому другому такое обращение не прощалось. В ответ отец звал Александрину Андреевну Дриной, вместе получалось чудесно.
— Дрина, запомни, наш мальчик уже не мальчик, и на телефон он заработает сам. К тому же, не понимаю, чем плох нынешний аппарат — столько лет прослужил и еще не меньше прослужит. У нас и таких не было. — Во взгляде мамы скользнуло неодобрение, и отец сменил тон. — Впрочем, обещаю, что в подарке мы обязательно материально поучаствуем, когда годовую премию выдадут.
Пашка процедил с дивана:
— Будет премия или нет — зависит от меня.
— Что-то не получается? — посочувствовала мама.
— Я не о своей премии. Говорю обо всех.
Такого впечатления на родителей не удавалось произвести даже пятеркой по английскому. Оба застыли, отец приглушил звук телевизора.
— Изволь объясниться, Павел Андреевич.
— По сборке не укладываемся. — Пашка отложил книгу — разговор предстоял долгий. — Я отвечаю за тряску и поливку готовых антенн, на вибростенде положено держать по сорок минут каждую, а дождевание делать по два часа. Антенн много, и успеть к Новому Году не получается.
Вместо десятого класса Пашка решил поработать до совершеннолетия. После армии легче поступить, куда душа пожелает. Пока же она не желала никуда, и родители, основательно поспорив, с решением согласились. Мама работала нормировщиком на военном заводе, папа там же был токарем. Большинство рабочих носили черные халаты, и сына Андрей Александрович пристроил учеником в сборочный цех, где носили белые — так сказать, в элиту рабочего класса, как она виделась со стороны. Уже полгода Пашка осваивал специальность слесаря-сборщика. Профессия «слесарь» в названии оказалась фикцией. Сборка, сборка и еще раз сборка. Как на конвейере, но без конвейера — собранное рабочие сами переносили с участка на участок. В цеху выпускались наземные и корабельные станции слежения. Весь завод, можно сказать, работал на сборочный цех, где разрозненные детали превращались в готовую продукцию, цех — на бригаду крупноблоковой сборки и сдачи заказчику, а в бригаде в авральные предновогодние дни не имевшему опыта ученикупоручили простейшее — таскать антенны на испытания тряской и водой.
Мама всплеснула руками:
— Станции отправятся военным только после праздников…
— Пусть до отправки хоть месяц лежат, — перебил отец, — продукция должна быть опломбирована датой уходящего года, иначе…
Он со вздохом умолк. Годовая премия заводчан зависит от выполнения плана, а тот срывался по вине сборщиков. Родители переглянулись, на лицах отразились наступающие тяжелые времена — на премию рассчитывали и в мыслях уже распределили.
— Ничего нельзя сделать? — Надежда в мамином голосе изо всех сил боролась со здравым смыслом.
Пашка признался:
— Вчера подошел Валерка, он занимался антеннами до меня. Сказал, что если поставить на вибростенд и под душ по одной, чтобы со стороны казалось, будто работа идет с каждой, а остальные сразу передать на финальные испытания…
Отец трудился в цеху обработки металла, мама — в заводоуправлении, но оба примерно представляли Пашкину работу. Антенна — только название, что антенна. На самом деле это тяжеленная, напоминавшая стального ежа, конструкция с собственным электронным блоком размером с хороший ящик. Если подлезть и правильно взяться, в одиночку ее можно перенести в помещение с вибростендом, напоминавшим стиральную машину, запущенную в режиме сушки. Прикрепленную болтами антенну трясло необходимое время, затем Пашка тащил ее в душевую, где надолго оставлял под струями. После этого квалифицированными слесарями-сборщиками производились проверка на герметичность и подтягивание внутренних соединений, а если вскрывался брак, то его устранение. Готовые антенны соединяли с блоками станции, и бригада на грузовике выезжала за город на полигон, где испытывала их, подняв на высокой мачте. Последний штрих по возвращении — упаковка и опломбировка ящиков представителями завода и заказчика.
Завтра — последний рабочий день года, и даже оставшись во вторую смену, в график бригада не укладывалась. Предложение Пашкиного предшественника показалось маме отличным выходом.
— Вот! — обрадовалась она. — Хорошо придумали.
— А войска получат не пойми что?! — взорвался отец, и даже пиво в руке расплескалось.
По убеждениям он был закоренелым коммунистом из тех, у кого где-то в доме обязательно Сталин на тебя с фотографии смотрит. Мама, словно в противовес, была либералом — в худшем значении этого слова. Отец гордо говорил «Родина», мама, пренебрежительно — «эта страна». После какой-нибудь теленовости от мамы часто слышалось «Какой ужас, надо валить», с чем Андрей Александрович мгновенно соглашался строчкой из анекдота: «Давно об этом говорю. Кого первым?» Причем, он не шутил. Непонятно, как сошлись и десятилетиями уживались столь разные люди. Мама могла полюбить отца за несгибаемость и самоотверженность, он ее — за отстаивание интересов семьи любой ценой и… наверное, было за что еще. Некогда мама блистала красотой и отбоя не имела от ухажеров. Или убеждения разделились с годами, или изначально друг в друге видели больше хороших людей, чем идейных противников, но семья счастливо существовала и вырастила троих детей. И вот обоим родителям наступили на больную мозоль.
— Плевать мне на военных, — завелась мама, тоже переходя на повышенный тон. — Только деньги у народа отнимают.
— А если завтра война? — У отца задергался глаз.
— Господи, с кем?
— Дрина, война уже идет! Идеологическая!
— Идеологическая, напомню, коммунистами давно и успешно проиграна.
— Это нам так в девяностые объяснили, а весь мир считает, что проиграла Россия, а не коммунисты. Позволь встречно напомнить, что Запад воевал не с коммунизмом, коммунизм был поводом. Дело в том, что в отличие, к примеру, от коммунистов-китайцев мы тоже европейцы, но наша правда убьет их правду, за то между нами и вечная война не на жизнь, а на смерть — война за правду!
Оба на миг замерли, как боксеры после разведки боем, готовя убийственные доводы и не менее фатальные контрдоводы.
Пашка не встревал в перепалку, опыт говорил, что это бесполезно.
— Как вбить в твою тупую башку: не будет никакой войны! — начала мама новый раунд. — Ядерной не допустят, потому что в ней не будет победителей, а глобальная обычная никому не нужна — умирать и посылать на смерть своих детей не захочет никто.
— Вот оно, воспетое Голливудом «Спасай задницу! Не будь героем! Пусть унизишься, зато жив останешься!»
— Да никому не потребуется твое геройство, если не смотреть друг на друга, как на врага!
— А зачем тогда множатся вокруг России базы наших «друзей»? Разве друзья так поступают?
— Потому что объединяться нужно, а не разъединяться, об этом весь мир нам твердит!
Отец улыбнулся и снизил накал речи:
— Как бы ни уверяли в миролюбии, но когда видишь… да что там, когда просто чувствуешь направленный на себя ствол в руках того, кто легко нажмет на спусковой крючок, просыпается инстинкт самосохранения. На подсознательном уровне. Он-то и заставляет объединяться против таких друзей. Поэтому я нисколько не против объединения.
— Объединиться нужно не «против», а «за», тогда не нужно делить людей на наших и не наших. Неужели не понимаешь? Загляни в будущее — оно за глобализмом, другого быть не может, это закон развития общества.
— Ага, из-за бугра только и слышно: глобализм — светлое будущее человечества, — едко произнес отец. — Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. Потому что под глобализацией спрятала хитрую мордочку американизация. Как сказал Сталин, «Всегда думал, что демократия — власть народа, но товарищ Рузвельт доходчиво объяснил, что демократия — власть американского народа».
— Это ему приписывают.
— Откуда тебе знать, если не читаешь ничего, с чем не согласна? И, кстати, чем коммунизм хуже твоего глобализма, если то и другое предполагает объединить людей всей планеты ради всеобщего равенства и счастья? Или у глобализма все же другие цели?
— Это у коммунизма другие цели!
— Какие же другие, любопытно послушать?
— Историю учи, неуч!
— Кто бы говорил!
Пока оба выбирали доводы посокрушительней, Пашка вставил в долгожданную паузу:
— Валерка сказал: если из-за меня план не выполнят, мне, конечно, никто слова не скажет, ведь я как бы прав… Но у всех семьи, дети, кредиты…
— А как потом жить будешь, — задумчиво произнес отец, отставив пиво на пол, — если пойдешь на поводу, и по твоей вине чужую ракету пропустят, или своя не туда полетит?
— Хорошо жить будет! — вступилась мама, выключив утюг, чтобы не отвлекал. — Преступному режиму армия нужна для удержания и усиления власти, больше ни для чего, и чем слабее армия, тем меньше жить режиму.
— Для тебя и твоих друзей любая власть в России преступна, во все времена и при любом правителе-патриоте, — объявил отец. — И вспомни Элизабет Руссе, хочешь, чтобы с нашим сыном обошлись так же?
Родители у Пашки были начитанными, полки мебельной «стенки» всю жизнь заполняли штабеля книг, а не посуда, как принято у других. Но здесь не поняла даже мама: