…Под конец смены в кабинет заглянул участковый врач, возникнув за спиной грузной тенью, когда Борис неспешно переобувался, наклонившись под стол.
– Здравствуйте! Не помешал? – спросил Вадим Петрович Хлебников.
– Что вы?! Приветствую! – выпрямился струной Борис. – Я собирался вас навестить, а вы опередили. Вы же по поводу Марфы Васильевны?
– Вы очень догадливы! – мрачно пошутил Хлебников. – Думаете, она способна заниматься психотерапией? Мне ее состояние кажется нестабильным. Не уверен насчет прогноза, но вроде он довольно сомнительный. Она постоянно отказывается от лекарств и нарушает договоренности.
– По-моему, в некоторых моментах на Марфу можно положиться, – уверенно ответил Борис. – Ей обязательно нужен психотерапевт, она страдает от одиночества и умеет анализировать себя. Конечно, есть специфические особенности мышления, но она абсолютно упорядочена в поведении и вполне критична. Сегодня, кстати, мы провели полноценный сеанс.
– Тогда заранее извините, если она будет донимать вас. Не хотел создавать для вас дополнительной нагрузки, но сам уже не справляюсь. Теряю контроль! Закипаю! А у вас и так, как погляжу, полная запись. Она пока не сильно вас мучает?
– Вроде бы нет, – наигранно растерялся Борис. – А должна?
– С ее-то диагнозом! Вы же видите, на что она способна, – сморщился Хлебников. – Только не разрешайте ей снижать дозу препаратов.
– Это ваша юрисдикция! – заверил Борис. – Мы соблюдаем правила. Каждый занимается своим делом. Если отбросить диагноз, в ней есть ресурс. При желании и упорстве она способна стать более адаптивной в обществе. Она делилась впечатлениями?
– Пока нет. Уверен, про меня Соломатина ничего хорошего не сказала, – задето заявил Хлебников. – От нее отказались два психиатра. Я как козел отпущения взял ее на курацию, потому что больше некому. Видите, держусь и почти не жалуюсь.
– Ей свойственно обесценивать окружающих. Готов поспорить, что в следующий раз вы услышите массу нелестных отзывов и в мой адрес.
Борис никогда не раскрывал коллегам подробности переживаний своих пациентов. Он беспредельно уважал личное пространство и завесу сокровенных тайн. Когда он слышал, как доктора без стеснений обсуждали больных, то испытывал приступ удушья, отчего сразу хотелось выйти на воздух. Особо приставучим эскулапам он плел что угодно, лишь бы искусно уйти от ответов. Доктора замечали его неловкость и уважали принципиальную позицию, поэтому редко приставали с расспросами. Борис позволял себе снять императивный запрет, когда пациент прерывал лечение, становился агрессивным или неуправляемым, то есть для его блага и безопасности. Достижениями Борис также предпочитал не делиться, и только с Марией Сергеевной с задором обсуждал положительную динамику группы.
Заветные исключения составляли клинические разборы. Борис участвовал в них по принуждению руководства и для популяризации психотерапии, чтобы показать ее значимость общественности, ведь если не махать флагом аморфных белых халатов, то продвижение реабилитационных программ заглохнет при зарождении. Психотерапевтическая служба только образовывалась из хаоса и еле-еле укрепляла границы, развивая аутентичность и отстаивая островок творчества и свободы на просторах психиатрической империи. Времена изменились, и ортодоксальные взгляды уходят в небытие, если даже на самом верху поддерживают прогрессивный подход биопсихосоциальной модели, несмотря на закостенелое упорство оставшихся консерваторов.
Не собираясь избавить планету от психических расстройств, Борис отчетливо улавливал перспективу, развивая принципы осознанности и конгруэнтности. Он всего лишь хотел, чтобы психотерапия стала доступной и понятной, хотел снять с нее орел мистики и шаманства, внести ясность понятий, чтобы не возникало путаницы между различными специалистами. Чтобы психолог оставался психологом, клиницист клиницистом, а психиатр вызывал уважение, а не страх и трепет.
Не пытаясь подражать западным заветам, Борис отстаивал отечественный вектор развития психотерапии, но фундаментальные законы одинаковы на обоих полушариях, учитывая национальный колорит стран и самобытность. Борис расстраивался, что движется слишком туго, а врачи твердили, что он, наоборот, с лихвой разогнался, и стоит притормозить, чтобы не разбиться, но Сметанин не прислушивался к их мнению.
…В последнюю календарную субботу Борис встречался с родственниками больных в рамках программы психообразования – важнейшей составляющей реабилитации. Осипшим тембром прочитав лекцию в зябкой аудитории, он раздал уточняющие опросники и брошюры. Только перед финалом слушатели очнулись и принялись задавать уточняющие вопросы, из-за чего он опоздал на вечернюю тренировку.
Зайдя в ординаторскую, Борис наткнулся на Марию Сергеевну, копошившуюся в ящиках тумбочки.
– Вот это номер! Не сидится вам в тепле и уюте?! – с укоризной произнес он, включая электрический чайник.
– Здравствуйте, Борис Иванович! Заполняю оставшиеся отчеты, – смущенно ответила психолог, поправив очки.
– Вы когда планируете выйти? Группа по вам скучает.
– Боюсь, уже вряд ли получится, – Мария Сергеевна выпрямилась как струна и опустила глаза.
– Что? Только не говорите, что покидаете нас?
– Простите, что подвела. Но я больше не могу.
Шестым чувством Борис ожидал услышать нечто подобное. Многие приличные сотрудники, получив базовый опыт, разлетались как мотыльки. Мария Сергеевна не крайняя перебежчица. Тягостная обстановка и жесткие порядки психиатрической лечебницы изматывают. Кто-то сдувался за месяц, кто-то за год, а кто-то ловко находил более хлебные места.
– Вы мне ничем не обязаны, – обиженно произнес Борис. – С вами приятно быть в паре. Как вы надумали-то? Какие-то терки с администрацией?
– Ну, что вы! Никаких! Я получила предложение из соматической больницы. Там открывается ставка клинического психолога. Вы знаете, как я обожаю психосоматику. Я взвешивала решение и поняла, а почему бы не сменить курс? Вы многому меня научили. Я буду развивать ваши идеи и создам аналогичную группу в обычном стационаре. Вы же не возражаете?
– Отличная идея! Дерзайте! Я не узурпатор знаний и патентов не оформлял. Соглашайтесь без раздумий и не терзайтесь! Вам там понравится. Гарантирую! Психосоматический пул более отзывчив, чем наши хроники. Вы будите уставать не меньше, но получите куда больше откликов. У нас своя специфика и ограничения, а вам нужно развиваться. А так, конечно, плохо, что вы бросаете нас. Лучшие кадры уходят!
– Шутите?! – прищурилась Мария Сергеевна. – Я не поведусь. Можно я не покину так сразу группу? Буду отпрашиваться, и приезжать на общественных началах? Или разрешите вести дополнительное занятие в выходные? Я попробую справиться. Конечно, я еще ничему не научилась, но попытка не пытка. Не откажите?
– Пожалуйста, пробуйте, но не знаю, как у вас получится приезжать, если вы будите на другом конце города? Совмещение – лишняя нагрузка. Насчет выходных не знаю. Вы получите выгорание. Берегите себя! Кстати, вы уже написали заявление?
– На прошлой неделе. Не слишком подло с моей стороны?
– Прекратите нести ерунду! – разозлился Борис. – Хотите чаю с печеньем?
– Спасибо, я сама! – Достав с полки малиновую кружку, Мария Сергеевна положила три кубика сахара, пакетик с заваркой и залила кипятком. – Надеюсь, вы меня понимаете.
– А то! Отлично понимаю! Молодежь у нас не задерживается, как вы успели заметить. Старперы натирают мозоли до последнего, потому что боятся, что больше ничего не умеют делать, и идти им, собственно, некуда.
– А вам здесь нравится? – спросила она с облегчением.
– Привык! Я не батрачу по принуждению. Здесь мой второй дом, здесь нахожусь чаще, чем в квартире. И сплю тут же в каморке возле приемника. Проще на общих основаниях палату снять или оставаться втихаря – никто не заметит. А если обнаружат, то включат в график дежурств. Постойте! А кем же вас заменить?! Вот задачка! Поставить ординатора? Вы кого-то порекомендуете?
– Возможно, Наталью Павловну? Она талантливый диагност и проявляет интерес к психотерапии. И еще есть знакомая выпускница психфака, желающая устроиться сюда на стажировку.
– К нам? Да вы что?! Отговаривайте немедленно! – саркастично рассмеялся Борис. – Не ломайте ей жизнь! А если серьезно, нужно кого-то пробовать. Наталья Павловна? Талантливый диагност? Есть сомнения. Она боится больных, теряется при неудобных вопросах. Вряд ли справится. Опыт мизерный. И вроде она пока не определилась, чем собирается заняться после ординаторы. Нет, не уверен! Не уверен!
– Также вы когда-то и про меня говорили! – с укором заметила Мария Сергеевна. – Но я кое-как справлялась.
– Откуда вы знаете?
– Секрет.
– Кругом прослушка! Где же спрятаны эти чертовы жучки?! Что ж, попробуем как-нибудь выкрутиться. Ну, дела! Я сражен на повал – это нужно осмыслить и принять. Выпил бы сейчас коньяка, но последний презент унес накануне. И вы не пьете. И феназепама лишнего нет. Пойду все-таки побью грушу!
Борис неоднократно расставался с единомышленниками, смирившись с тем, что рано или поздно все меняют ориентиры. Мария Сергеевна сполна наелась психиатрии, устав от вредностей, оплачиваемых голым окладом, и стратегически поступила верно. Однако, есть доходчивые примеры, когда уходя в более привлекательное заведение, перебежчики не находили того, что искали. Возникали непредвиденные загвоздки, долгая адаптация, нелепые требования, которых они вовсе не ожидали, но напрягали жилы, и держались что есть мочи, ведь до этого прошли суровую школу. Сравнив плюсы и минусы, некоторые возвращались обратно, и их принимали как блудных отпрысков, прощая идейную путаницу.
Лирика лирикой, а Борис испытал боль, будто от сердца отсекли клапан. Он не испытывал к психологу сильных чувств, но в группе она создавала бесподобную ауру доброты и сердечности. Если Мария Сергеевна сидела рядом, то занятие проходило без форс-мажоров, никто не опаздывал, не нарушал правила, обходилось без неадекватных поступков, все вовлекались в обсуждения, резво выполняли упражнения и хвалили друг друга