{375} забытья, благословенного облегчения, которое дается измученным.
Обдумывая впоследствии свое положение, я пришел к выводу, что, должно быть, часа два пролежал там в беспамятстве. Пробудил меня металлический щелчок, точно такой же, как тот, что стал предвестником моих ужасных страданий. Это открылся пружинный замок двери в коридор. Потом, прежде чем чувства вернулись ко мне в достаточном мере, чтобы я мог понимать все, что происходит, я увидел круглое добродушное лицо своего двоюродного брата, которое выглянуло из-за двери. Открывшаяся ему картина явно удивила его. У решетки на полу растянулась кошка, я без пиджака, в разорванных в клочья брюках лежал в клетке на спине посреди огромной лужи крови. До сих пор я вспоминаю его изумленное лицо, освещенное утренним солнцем. Он внимательно посмотрел на меня, обвел взглядом комнату, снова посмотрел на меня. Потом вошел, закрыл за собой дверь и направился к клетке, чтобы убедиться, что я действительно умер.
Не хочу говорить, что было потом, потому что я был слишком слаб, чтобы наблюдать за всем внимательно и запоминать то, что вижу. Могу только сказать, что неожиданно я пришел в себя и увидел, что лицо его отвернуто от меня, что он смотрит не на меня, а на кошку.
– Бедный Томми! – воскликнул он. – Бедный Томми!
Потом он стал приближаться к решетке, по-прежнему находясь ко мне спиной.
– Лежать, тупое животное! – грозно закричал он. – Лежать! Ты что, не узнаешь своего хозяина?
Несмотря на то, что разум мой был затуманен, мне вспомнились его слова о том, что вкус крови превратит кошку в дьявола. Моя кровь сделала это, но расплачиваться пришлось ему.
– Прочь! – истошно закричал он. – Прочь, адское отродье! Болдуин! Болдуин! Боже!
Потом я услышал, как он упал, поднялся, снова упал, после чего раздался звук, словно от рвущейся ткани. Крики его стали слабее, наконец стало слышно лишь грозное звериное ворчание. Но тут, когда мне показалось, что он уже мертв, словно в ночном кошмаре я увидел окровавленную фигуру в изодранной одежде, которая вслепую бежала по комнате… И это последнее, что я увидел, перед тем как снова потерял сознание.
На поправку у меня ушло много месяцев, хотя нельзя говорить о полном выздоровлении, поскольку до конца своих дней мне предстоит ходить с тростью, которая будет постоянным напоминанием о ночи, проведенной с бразильской кошкой. Болдуин, конюх и другие слуги не смогли понять, что происходит, когда, привлеченные предсмертными криками своего хозяина, увидели меня, лежащего за решеткой, и его останки – вернее, то, что они потом опознали как его останки – в лапах его любимого питомца. Они отогнали животное раскаленным железом от тела, а потом застрелили через окошко в двери, после чего, наконец, смогли достать меня из клетки. Меня отнесли в мою комнату, и там, в доме моего несостоявшегося убийцы, я несколько недель лежал между жизнью и смертью. Они вызвали врача из Клиптона и выписали сиделку из Лондона, и уже через месяц я достаточно оправился, чтобы меня отвезли на станцию и отправили обратно в пансион «Гроувнор».
В памяти у меня сохранилось одно воспоминание, которое могло быть частью той панорамы постоянно сменяющих друг друга образов, которые порождал мой затуманенный мозг, не будь оно столь ярким и отчетливым. Однажды вечером, когда сиделка моя отлучилась, дверь комнаты отворилась, и вошла высокая женщина в черном траурном одеянии. Она быстро и неслышно подошла к кровати и склонилась надо мной. И тогда в слабом свете ночника я узнал желтоватое лицо бразильянки, на которой был женат мой двоюродный брат. Она смотрела на меня очень внимательно, и такого доброго выражения, как в тот раз, на ее лице я еще не видел.
– Вы меня слышите? – спросила она. Я еле заметно кивнул, потому что был еще слишком слаб. – Хорошо. Я пришла только для того, чтобы сказать, что, кроме самого себя, вам винить некого. Разве я не сделала все, чтобы уберечь вас от беды? Я с самого начала пыталась выставить вас из дома. Я всеми способами, кроме прямого предательства по отношению к мужу, старалась спасти вас от него. Мне было известно, что он не просто так пригласил вас сюда. Я догадывалась, что он не собирался вас отпускать. Никто не знал его так, как я, женщина, которой он доставил столько страданий. Я не осмелилась рассказать вам все, потому что он бы убил меня за это, но все, что могла я для вас сделать, я сделала. Правда, вышло так, что для меня вы оказались лучшим другом. Ведь именно благодаря вам я получила свободу, хотя думала, что только смерть может подарить мне ее. Мне очень жаль, что вы пострадали, но себя я не виню. Я же говорила, что вы – дурак, дураком вы и оказались.
С этими словами она на цыпочках вышла из комнаты, и больше я ни разу не видел эту странную сердитую женщину. Распродав имущество мужа, она вернулась на родину и, как я слышал, вскоре ушла в монастырь где-то в Пернамбуку{376}.
После моего возвращения в Лондон прошло еще некоторое время, прежде чем врачи позволили мне заняться делами. Не могу сказать, что разрешение это стало для меня радостным событием, поскольку я подозревал, что оно развяжет руки моим кредиторам, которые тут же начнут наседать на меня, однако первым ко мне явился Саммерс, мой адвокат.
– Рад видеть, что вашей светлости стало намного лучше, – сказал он. – Я уже давно жду, чтобы поздравить вас.
– О чем вы, Саммерс? Сейчас не время для шуток.
– Я не шучу, – возразил он. – Последние шесть недель вы являетесь лордом Саутертоном. Мы боялись, что это известие помешает вашему скорейшему выздоровлению, поэтому не сообщали вам об этом.
Лорд Саутертон! Один из богатейших пэров Англии! Я не поверил своим ушам. Но тут мне пришло в голову, что названный срок совпадает со временем, прошедшим с того дня, когда я получил травму.
– Выходит, лорд Саутертон умер примерно в то же время, когда был ранен я?
– Он скончался в тот же день! – Саммерс посмотрел на меня тяжелым взглядом, и я не сомневаюсь, что он, будучи человеком проницательным, догадался о том, что произошло на самом деле. Адвокат немного помолчал, как будто думал, что я сейчас начну с ним откровенничать, но я не видел причин посвящать его в обстоятельства нашего семейного скандала. – Да, очень интересное совпадение, – продолжил он, все так же проницательно глядя на меня. – Вам, конечно, известно, что ваш двоюродный брат Эверард Кинг был вторым после вас наследником состояния, и если бы этот тигр, или что оно там такое, растерзал не его, а вас, то именно он сейчас был бы лордом Саутертоном.
– Да, разумеется, – кивнул я.
– И он проявлял удивительный интерес к этому делу, – добавил Саммерс. – Мне случайно стало известно, что им был подкуплен лакей покойного лорда Саутертона, от которого он каждые несколько часов получал телеграммы о состоянии его здоровья. Это происходило именно тогда, когда вы гостили у него. Не правда ли, довольно странное любопытство для человека, который прекрасно знал, что не является наследником?
– В самом деле, весьма странно, – сказал я. – А теперь, Саммерс, принесите, пожалуйста, мои счета и новую чековую книжку. Начнем приводить в порядок дела.
В камере «В-24»
Я все рассказал, когда меня арестовали, но никто не стал меня слушать. Потом я все еще раз повторил на суде – все, как было на самом деле, не добавив ни слова, – и мне снова не поверили. Господь свидетель, я изложил истинную правду о том, что говорила и делала леди Маннеринг и что потом говорил и делал я. Именно так, как это происходило в действительности. И что в результате? «Обвиняемый сделал маловразумительное и непоследовательное заявление, снабдив его совершенно невероятными подробностями, не имеющими ни единого достоверного подтверждения». Так написала одна лондонская газета, а остальные за ней повторили. Можно подумать, что я и не пытался защищаться! Но только я своими глазами видел, как был убит лорд Маннеринг, и в смерти его я виновен не больше, чем любой из тех двенадцати, которые меня судили.
Вы, сэр, собираете ходатайства о заключенных, верно? Все теперь будет от вас зависеть. Все, что я прошу, – прочитайте вот это… Просто прочитайте, а потом… Поузнавайте о том, что за человек, эта «леди» Маннеринг, если она все еще носит имя, под которым жила три года назад, когда я – эх, знать бы тогда, во что я вляпаюсь! – познакомился с ней. Вы могли бы нанять частного сыщика или хорошего адвоката, и, поверьте, скоро вы поймете, что вся моя история, от начала до конца, – истинная правда. Вы только представьте себе, какая вас ждет слава, если все газеты напишут, что только благодаря вам, вашим настойчивым стараниям и прозорливости удалось избежать чудовищной судебной ошибки. Это могло бы быть вашим, так сказать, гонораром, я ведь человек бедный, и мне нечего вам предложить. Но, если вы этого не сделаете, – чтоб вам больше не заснуть спокойно в своей постели! Чтоб вас каждую ночь терзали мысли о человеке, который гниет за решеткой из-за того, что вы не исполнили свой долг, не выполнили работу, за которую вам платят. Но вы сделаете это, сэр, я знаю. Просто наведите кое-какие справки и скоро поймете, откуда ветер дует. Да, и помните, что единственный человек, которому это преступление было выгодно, – это она, потому как она кем была? Несчастливой женой. А кем стала? Богатой молодой вдовой. Просто потяните за эту ниточку и увидите, к чему она вас приведет.
Заметьте, сэр, насчет кражи со взломом я претензий не имею. Тут уж, как говорится, что заслужил, то заслужил и больше положенного мне я пока еще не сидел. Я ж не спорю, это была кража со взломом, но мои три года уже, считай, закончились. На суде объявили, что раньше я уже отсидел год за дело на Мертон-кросс, поэтому, должно быть, меня и не стали слушать. Человек с судимостью не может рассчитывать на справедливость. Да, я влез в этот дом, да только к убийству, за которое мне дали пожизненное (если бы судьей был не сэр Джеймс, а любой другой, меня вообще бы отправили на виселицу), я отношения не имею. Тут я чист. Я прекрасно помню тот вечер, 13 сентября 1894 года. Давайте я расскажу все, как было, и пусть Господь поразит меня на месте, если я хоть на йоту отступлю от истины.