– Ну, что ж. Две стороны во всем имеются.
Они молчали. Шли, обходя лужи. Небо постепенно прояснялось, птицы снова запели, и вокруг начиналась жизнь. Варя почему-то решилась все рассказать. И про борщ, и про варенье. И про то, как ей мучительно обманывать своего Артема.
– Как вы думаете? Я испытание не выдержала?
– Не знаю. А как ты сама, что мыслишь?
– Не выдержала, – девушка опустила голову. – И теперь думаю, что рассказ у него получится, если я настоящее варенье сварю. Варенье из банки его успеху не поможет. Да?
– Если так думаешь, то сделай все правильно. Я помогу.
– И что нужно сначала?
– Иди и собери неспелые ягоды, горшок муравленый я тебе дам, потом листья вишневые, щавель и шпинат, и водку купи в лавке, самую дорогую. Щавель и шпинат у вас есть в огороде, я сажала. Потом переложи в горшок ягоды рядами, слой ягод, потом листья, немного щавеля, немного шпината, и так до верха. Залей водкой и принеси горшок к ночи ко мне. Я в печь поставлю. Разогрею ее к твоему приходу, и будут ягоды до утра настаиваться, потом начнем варить. Иди. Да, каждую ягодку очисть от семечек.
– Как это?
– Надрезик делай небольшой, чтоб форма осталась нетронутой. Семечки выскреби.
Весь вечер, до темноты, Варя готовилась к варенью. Сначала собирала в миску зеленые ягоды с колючих веток. После трех мисок руки были изрезаны, маленькие раны щипали. Но такого количества крыжовника было явно мало. Пришлось собирать еще. Ягоды протыкала, то иглой, то спицей, приспособилась не сразу. Пришлось несколько штук испортить. Потом помчалась в магазин за водкой. Вспомнила про щавель и в темноте, с фонариком, искала по картинкам его и шпинат. Отдала горшок только в полночь и очень извинялась перед Ариной Родионовной за поздний визит.
Вернулась домой, Артем спал. Будить не хотела, хотя все одеяло оказалось у него и ей было очень холодно. Руки болели так, что она ворочалась, ходила по комнате, опускала кисти в кадку с холодной водой и даже кремом смазывала. Стало только хуже. Пришлось пить болеутоляющее. Под утро забылась.
Проснулась от того, что ее звал Артем.
– Просыпайся, Муза! Давай пить чай. Я сам заварил.
– Ой. Я сейчас.
Варя вспомнила про варенье, оделась наспех и следующие несколько часов, под руководством хозяйки, варила крыжовник. По кухне разливалось благоухание, хозяйка напевала и, казалось, колдовала над горшком. Юная муза устала так, что ничего уже не понимала. Пока няня наливала желтую тягучую жидкость в баночку, она села на лавку и задремала. Тут же проснулась, вскочила и услышала:
– Иди, неси своему барину.
Арина Родионовна смеялась, а Варя схватила горячую банку и побежала домой, как если бы варенье было волшебным и сулило счастливый брак, успешное творчество и долгие годы жизни.
Мрачный Артем скучал на крыльце:
– Ну, где ты ходишь?
Варя загадочно показала на банку с бумажной крышкой.
За столом она наблюдала, как он пробует варенье, смакует и облизывается, и только подвигала поближе стаканчик с ледяной водой.
Ближе к вечеру Артем прочитал ей рассказ, и это было очень талантливо. Он и правда получился! Но Варя не так сильно радовалась, как ему хотелось, поэтому он оставил ее в покое и стал отправлять рассказ друзьям. Послал маме и долго обсуждал с ней возможные трактовки финала.
Позвонил экскурсовод Евгений и пригласил на ежегодный бал. Праздник посвящался цветам, ожидались танцы и угощение. Артем отказался:
– Зачем тебе? Какой праздник? Мы скоро уедем. Давай посидим дома, отметим мой успех.
Она настаивала:
– Муза хочет праздника. Мы пойдем, будем танцевать, и, возможно, ты скажешь…
– Что скажу?
– Ты же понял.
– Понял. У тебя в голове одни стереотипы. Подумай обо мне. Это трудный период. Он для меня очень важен. И для нас обоих.
Артем смотрел на нее и ждал одобрения.
Варя кивнула и ушла к Арине Родионовне. Задумалась, прошла мимо, почти до края поселка, и вернулась. Он правильно сказал: «период был важен для нас обоих».
Хозяйка сидела за накрытым столом, две чашки были наполнены горячим травяным напитком, а в маленьких розетках сверкало волшебное варенье.
– Помогло?
– Да, спасибо вам. Рассказ написан.
– А ты что же, не попробовала еще?
– Нет.
– Ясно. Давай, налетай и чайком запивай, я тебе с душицей приготовила.
Они пили чай, и хозяйка рассказывала Варе, как правильно накалывать ягодки. С какой стороны и какой величины должно быть отверстие.
На вкус варенье оказалось душистым и очень сложным по вкусу, так что если не знать, из чего оно приготовлено, то и не отгадаешь. Царское лакомство!
– Ну а теперь, я прошла испытание? – спросила юная муза.
– Я тебе вот как скажу. Сейчас прошла. А дальше – думай сама.
– А я и подумала уже.
Девушка вернулась домой с банкой варенья. Артем разговаривал с кем-то по телефону и даже не повернулся в ее сторону. На нем была белая рубашка, в проеме окна его силуэт напоминал романтичный образ из XIX века. Она залюбовалась, вздохнула, поставила на стол банку и стала собирать рюкзак.
Потом вышла и аккуратно закрыла за собой дверь. Решила зайти к Арине Родионовне, но домик был закрыт. На двери висел ржавый замок. Как будто и не жил здесь никто.
По дороге на станцию она думала о том, что поэты ходят босиком, чтобы стать целым с природой, которая великодушна и неизменна. И, может быть, она еще встретит своего верного друга и будет «счастлива сердцем».
Рецепт из книги «У Лукоморья»
хранителя Музея-заповедника «Михайловское»
С. С. Гейченко от Арины Родионовны
«Очищенный от семечек, сполосканный, зеленый, неспелый крыжовник сложить в муравленный горшок, перекладывая рядами вишневыми листьями и немного щавелем и шпинатом. Залить водкою, закрыть крышкою, обмазать оную тестом, вставить на несколько часов в печь, столь жаркую, как она бывает после вынутия их нее хлеба.
На другой день вынуть крыжовник, всыпать в холодную воду со льдом, через час перемешать воду и один раз с ней вскипятить, потом второй раз, потом третий, потом опять положить ягоды в холодную воду со льдом, которую перемешивать несколько раз, каждый раз держа в ней ягоды по четверти часа, потом откинуть ягоды на решето, потом разложить ягоды на скатерть льняную, а когда обсохнет, свесить на безмене, на каждый фунт ягод взять два фунта сахара и один стакан воды. Сварить сироп из трех четвертей сахара, прокипятить, снять пену и в сей горячий сироп всыпать ягоды, поставить кипятиться, а как станет кипеть, осыпать остальным сахаром и разов три вскипятить ключом, а потом держать на легком огне, пробуя на вкус. После всего сложить варенье в банки, завернуть их вощеной бумагой, а сверху пузырем и обвязать».
Алина Ткачева.ПАШТЕТ ИЗ КАПЛУНА В БЕЛОМ ВИНЕ
Его Высокопреподобию, настоятелю аббатства Во де Серне,
Париж, улица Ирондель на левом берегу Сены, близ угла церкви Сант Андре
Преподобный отец аббат!
Быть может, послание мое оторвет вас от триумфов во славу Марса и Беллоны15, которые вы ежечасной борьбой за души бедных грешников свершаете, однако в исповеди моей повинно лишь похищение, вами, преподобный отец, учиненное. Ах, не спешите с негодованием отвергать его, выслушайте же прежде ограбленную грешницу – ведь вам, отец мой, в гнев впадать не пристало, а, надо полагать, не совсем даже и пристойно.
Рассудите сами, за кого же почитать мне того, кто душу мою из сердца цветом речей своих, что на устах ваших многопышными розами Кипридиными16 распускаются, а, коль без утайки говорить, то и во сто крат их превосходят, как тать ночной похитил? Никогда со мной прежде, отец вы мой, попущения такого не случалось, и беседы душеспасительные во всю жизнь мою безрадостнее осеннего ненастья да невыносимее разогретой капусты17 мне мнились. Проповедь же ваша… ах, не смейтесь, любезный аббат, что вот, дескать, дурища необразованная, а туда же, о речах ваших ученых рассуждает – я ведь это от искренности сердца только говорю, а за искренность грешно, отец мой, осуждать. Ведь проповедь кто вашу слушает, то и чадами духовными вашими нарекается, хоть годами вы и помоложе меня будете.
Зареклась я помышления от вас таить, любезный аббат, а оттого и в том вам сознаюсь, в чем после проповеди сознаться заробела, да и не с руки на первом году вдовства о таком помышлять, а только как слова ваши для души погибшей ни сладостны, как мысли ни утешительны (о грехах и о геенне огненной я и в Москве на сто жизней вперед наслушалась, а вас и слушать-то пуще интермедии итальянской приятнее, и складно, и остроумно, и изысканно у вас оно выходит даже, и на сердце-то как спокойно от вашего великодушия да от слов любезных делается, будто и мы не первые на свете грешники выходим, и Вольтер этот ваш, не так чтобы очень уж большой безбожник, и что коли б небесам то не угодно было, и разум бы человеку дан не был, и сердце от помышлений сладких в нас не трепетало, и вино бы дух не веселило18), а только всего в проповеди вашей лучше сами вы, отец мой, были. Кто б мне прежде рассказал, что сутана так удивительно к лицу быть может, что так парик быть может подпудрен и завит (с таким изяществом одни только кавалеры Золотого Руна и принцы крови подвиваются – уж в этом не солгу, отец мой, на вечере в Малом Трианоне19 все глаза я проглядела), пряжки на башмаках такими бриллиантами усыпаны, кружевом таким тонким, валансьенским20 манжеты отделаны, а самые руки-то… ах, что за руки у вас, отец вы мой! Будто из сахара выточенные. Правду вам сказать, любезный аббат, таких прелестных ручек и у m-lle Лопухиной