Два раза мы останавливались у маленьких магазинчиков. В каждом из них был свой запах, но везде одинаково пахло хлебом. В одном магазине нам с Таней понравились жареные пирожки с капустой и повидлом, а в другом – сушки с маком. Папа их купил.
День был теплый, вовсю сияло солнце. Мы остановились на стоянке для грузовых машин и на скамейке разложили пирожки и сушки. Такого вкусного сладкого чая, как из цветастого китайского термоса, я дома никогда не пила.
Потом мы опять ехали, но иногда выходили из машины на стоянках, чтобы отдохнуть и размяться – так папа говорил. С собой у нас было много еды: бутерброды с докторской колбасой, яблоки, вареные яйца и даже куски курицы. Курицу я есть не хотела. Столовых по пути не попадалось, только один раз – в Твери. Там мы взяли подносы и сами выбрали себе блюда. Папа разрешил не брать суп, и я поела только картофельное пюре с котлеткой. Я люблю пюре.
К вечеру мы подъехали к Ленинграду, но пришлось еще долго ехать по Московскому проспекту, где находилась наша гостиница. Название проспекта я прочитала на вывеске, потому что не отрывалась от окна: я ждала, когда появятся разводные мосты, как папа обещал. Но папа сказал, что мосты мы увидим только на следующий день. А пока из окна машины были видны только дома – в два, четыре, пять этажей и даже выше. Дома были бежевые, желтые и серые. Один дом был необыкновенным – на его крыше торчал шпиль. В нашем рабочем поселке таких домов не было.
Мы ехали и ехали. Вдруг по пути появилась бежевая церковь с золотыми куполами. Папа сказал, что это храм, и объяснил, что церковь и храм – одно и то же. Раньше я уже была в церкви. Однажды бабушка меня взяла туда с собой, когда умерла ее подруга. Она лежала в гробу посреди церкви. Пел церковный хор. А в другой день мы были на службе и мне дали с ложечки вина и маленький хлеб – просвирку.
Когда приехали в гостиницу, папа сказал, что мы все устали от долгой дороги, да и поздно гулять. Гостиница была трехэтажной. В комнате стояло четыре кровати, и папа сказал – можете выбирать кому какая нравится. Мы с Таней выбрали кровати рядышком.
Перед тем как лечь спать, я подошла к окну. Вид из него был совсем не такой, как в нашем поселке. Окна нашего номера смотрели на шоссе, по которому бесконечно двигались красные и желтые огоньки машин. Один за другим проехали три автобуса. По пешеходной дорожке шли люди. Наверное, домой после работы.
Когда я смотрела на дорогу, то вспомнила, как день назад я была дома и тоже стояла у окна, чтобы смотреть на солнце. Оно медленно переползало из одного окна нашей угловой квартиры в другое. Я старалась не моргать: нужно было проверить, как долго я смогу выдержать прямые солнечные лучи. Наверное, и мама, и бабушка сейчас тоже ложатся спать. Если Сеня не мешает.
В первый раз в жизни я ночевала не дома, без мамы и бабушки. Было заметно, что почти ночь, а на улице светло.
– Пап, почему ночь, а на улице светло?
– Потому что в Ленинграде белые ночи, – папа встал у окна рядом со мной. – В июле они уже не такие белые, как в начале лета, но все равно светло. Сейчас ложимся отдыхать, а завтра будем гулять по городу.
Я легла и стала разглядывать потолок. Шум с дороги немного мешал, но под мягким тяжелым одеялом я быстро уснула.
Утром мы все вместе пошли на завтрак. Кафе находилось в нашей гостинице на первом этаже. На стенах висели картины, на одной был изображен разводной мост, а на другой – Атланты. Папа сказал, что скоро мы увидим и мосты, и Атлантов.
– Пап, что такое Атланты?
– Великаны. Они охраняют музей. Увидишь.
– А откуда ты про них знаешь?
– Я много раз был в Ленинграде, привозил груз на Кировский завод. Мы сегодня с Сергеем тоже туда поедем, завод недалеко от гостиницы. А потом пойдем гулять.
В кафе было много людей, они сидели за столиками и разговаривали. За соседним столиком ел кашу очень худой мужчина. Он был одет в черный костюм, белую рубашку и синий галстук. У нас дома в шкафу тоже есть галстуки, они висят в шкафу на специальной ручке. Мои мама и папа не умеют завязывать галстуки, поэтому они висят целиком – прямо с узлами. Я иногда люблю с ними играть, когда никто не видит и дома только бабушка. Тогда я беру синий галстук и заворачиваю в него куклу, как будто это платье. У папы есть и узкий галстук на резинке – с ним можно играть, потому что его завязывать не нужно, он всегда одинаковый и называется очень смешно: «селедка». Он голубой и немного блестит. Галстук у худого мужчины был фиолетовый, и нам с Таней очень понравился такой яркий цвет. Мы его стали рассматривать, а я подумала, что моей кукле очень пошло бы фиолетовое платье.
Но мужчина рассердился и стал строго на нас смотреть. Он глазами словно толкался и ругался. Зато когда мы с Таней смотрели друг на друга, то опять начинали смеяться, только тихо. Нам нравилось смеяться. Мужчине мы придумали имя: Лунатик.
Кроме пшенной каши у нас на завтрак были вареные яйца. Но их есть уже не хотелось: они у нас и так были с собой в синей сумке из дома. Потом пили горячий чай, и каждый положил в стакан по три чайной ложечки песка. Мы с Таней начали баловаться и громко стучать ложечками о стаканы, пока размешивали песок. Мне очень понравились продавщицы, которые стояли за прилавком: у них были беленькие украшения на голове, прямо как короны.
После завтрака мы с Таней вернулись в номер. С утра у наших пап рабочий день: нужно ехать на разгрузку, а мы остались ждать. Когда папы вернутся, мы пойдем гулять по Ленинграду.
Таня села с книжкой на кровать, а я подошла к окну посмотреть, не идет ли папа. Мимо проехало такси с шашечками на боку и красным огоньком сверху, за ним автобус. Вдруг я увидела, что по пешеходному тротуару несут женщину. Переносили ее двое мужчин: один – за руки, другой – за ноги. Мне показалось, что нести ее им было тяжело и неудобно – она немного сваливалась то в одну сторону, то в другую.
У женщины были светлые волосы. Они растрепались и некрасиво торчали. В углу рта была видна красная струйка. Конечно, это кровь. Я об этом знаю, потому что часто падаю, когда бегаю или катаюсь на велосипеде, и такие красные царапины у меня обычно на коленках, когда я ударяюсь о камни или об асфальт. Почему-то я догадалась, что она попала под машину, хотя раньше я никогда такого не видела. Я смотрела, смотрела и не могла понять, жива она или нет.
Женщина не шевелилась и смотрела прямо на меня. А я смотрела на нее и не моргала. Она не отводила от меня свой взгляд, и я будто попала в ее голову. Она прилепилась ко мне взглядом. Стало холодно, хотя был жаркий и солнечный день. Так мы и смотрели друг на друга, пока мужчины ее несли. Она, наверное, была тяжелой, ведь это взрослая женщина. Они шли и шли, очень медленно шли.
Я вспомнила другую женщину – из церкви. Она лежала в гробу и была уже старушкой, старенькой и морщинистой. С одной стороны гроба сидела женщина и вслух читала толстую книгу. Бабушка сказала, что она читает молитву. Глаза у старушки в гробу были закрыты. А женщина, которую несли, была красивая и почти молодая, как моя мама. Ее синяя юбка задралась и открыла колени, полные и белые. Вдруг ее дома ждет сынок, такой же маленький, как Сеня?
Когда мужчины с женщиной скрылись за поворотом, я отошла от окна и села на кровать ждать папу. Я все думала про эту женщину, но больше почему-то про ее сынка. Как же он теперь?
Когда папа вернулся, я рассказала ему про женщину – как ее несли, как она смотрела. Сначала папа помолчал, а потом сказал, что ее несли в больницу и что с ней все будет хорошо. После папиного объяснения я стала думать о ней меньше, хотя не могла забыть ее взгляд и вспоминала кровь изо рта.
Потом мы все спустились в холл. Там мы с Таней опять увидели худого мужчину, который завтракал рядом с нами в кафе. Мы вспомнили, что его зовут Лунатик и стали смеяться. Мужчина заметил, что мы смеемся, а нам от этого стало еще смешнее. Но он не рассердился, а быстро вышел из гостиницы.
Мы тоже вышли на улицу и направились к реке с необычным названием Мойка, она была недалеко. Раньше я никогда не видела такой красивой реки. У нашего дома был пруд, и к нему не разрешали ходить гулять: около него почва водянистая, можно поскользнуться, упасть в воду и утонуть. Хорошо, что пока никто не утонул.
Мы шли, не спеша, и крутили головами по сторонам. Мы разглядывали дома с красивыми необычными украшениями, лепнину в виде цветов, листьев и даже человеческих голов. Мне очень нравились металлические балконы, деревянные подъезды с прозрачными стеклами и украшения на домах. Вдалеке был виден мост с двумя башенками. Я сказала Тане:
– Подъезды с прозрачными стеклами красивее, чем деревянные двери в наших подъездах.
И Таня кивнула:
– Да, красивее.
Про балконы я не стала говорить, потому что мы обе жили в квартирах без балконов. И так понятно, что балконы – это очень красиво.
Потом папа с дядей Сережей спросили нас с Таней, не хотим ли мы покататься на лодке. Мы с Таней прямо закричали вдвоем:
– Хотим! Очень хотим!
Мы спустились по ступенькам вниз к лодочной станции, папа с дядей Сережей взяли в прокат лодку, и мы целый час катались по реке. Наши папы гребли по очереди, а мы с Таней тыкали пальцами:
– Смотрите, на парапет села чайка! Еще одна!
Чайки что-то кричали и быстро улетали. Жаль, мы не взяли хлеба покормить чаек. От яркого солнца нам было тепло и радостно, вода сверкала, переливалась, как стеклянные бусы моей мамы, и волнами билась о каменный парапет.
Но больше всего мне понравились Атланты. Хотя их было немного жаль – они все время держат крышу музея «Эрмитаж» и отдохнуть не могут. Мы подошли к Атлантам ближе, и я пальчиком провела по ноге у одного из них: камень был гладким. Папа сказал, что это мрамор. Я провела рукой по всем пальцам ноги у одного из Атлантов – его фигура была как у настоящего человека. А еще мне понравились фонари на стене рядом с Атлантами, таких у нас в поселке нет.
На следующий день мы поехали обратно домой. Дорога была нам уже знакома, мы знали, где нужно остановиться покушать, где остановиться для отдыха. Всю дорогу мы с Таней вспоминали о том, что видели: очень хотелось ничего не забыть, чтобы подробно рассказать мамам.