ыло самое счастливое время дня, только в эти моменты она по-настоящему ощущала вкус жизни. Она заставляла приехавшего за ней водителя дожидаться её у галереи с полчаса, а то и дольше, прикрывала глаза и дышала полной грудью, вдыхая ещё остававшиеся в фильтрованном воздухе ароматы. Только недавно затихшие торопливые шаги, одышка и шушуканье, скользящие туда-сюда взгляды, заигрывания и поцелуи — всё это вновь возникало перед глазами. В конце концов она в полумраке ещё раз проверяла каждый угол, на ощупь, цепляясь за поручни, пошатываясь, как пьяная, поднималась по лестнице к себе и с дипломатом в руках покидала офис.
За несколько лет она волей-неволей пару раз нарушала запреты, но, к счастью, нарушения эти были незначительными и не повлекли за собой необратимых последствий. Она ездила на работу каждый божий день, включая воскресенья, невзирая на запреты и уговоры супруга. Этот устоявшийся ритм, эта привычка были для неё очень важны. Всё, что происходило в здании её магазина, она знала до мельчайших деталей; вся, даже самая мизерная прибыль, чрезмерные расходы на воду и электричество фиксировались с точностью до тысячных долей, что чрезвычайно удивляло и пугало начальницу смены. Благодаря такому основательному, не допускающему халатности поведению начальства, хоть и чересчур оторванного от масс, в коллективе наконец выработалась более строгая и в то же время тёплая атмосфера, выделявшая магазин среди других организаций в сфере обслуживания и сделавшая его знаменитым. Покупатели считали за честь посетить его, и даже личности, не отличавшиеся особым благородством, любили заглянуть сюда на чашечку чая. Этот знаменитый книжный магазин даже рекламировался в СМИ, но никаким СМИ не удавалось взять интервью у его хозяина. Говорили, что директор этого прекрасного, утончённого заведения — очень несчастливый человек, что он больной калека с уродливым лицом, почему и боится показываться на людях. Репортёры пытались расспросить сотрудниц магазина, но те, будто сговорившись, отделывались общими фразами вроде: «Это обычный человек, просто дел по горло и постоянные разъезды», «Наш магазин совсем крошечный, и у директора есть дела поважнее».
Воскресные отлучки жены разжигали в Тощем любопытство, и однажды он внезапно нагрянул к ней на второй этаж. Он застал её с красной кистью в руках: она делала пометки в библиографическом списке, а сбоку от неё лежал наполовину прочитанный томик стихов и стояла чашка крепкого ароматного чая. Еле удерживаясь от желания заговорить, он долго наблюдал за ней, а затем спустился с западной стороны магазина, но чуть позже снова поднялся с двумя только что купленными книгами. Открыв титульный лист с проставленной на нём печатью о покупке, он заставил жену поставить подпись. Мелкие иероглифы, написанные её детским наивным почерком, взволновали его, и, не обращая внимания на её протесты, он заключил жену в объятия. Как и прежде, не издавая ни звука, он с тоской стискивал её упругую плоть. Сил у него было даже больше, чем раньше; это тело без единой жировой складки действовало твёрдо и решительно, глаза смотрели задумчиво. Наконец он вернулся к письменному столу и залпом осушил чашку остывшего чая. Когда он ушёл, тихонько притворив за собой дверь, она продолжала лежать, и из глаз её тонкими ручейками текли слёзы.
Вслед за таким вот воскресеньем, конечно же, пришёл понедельник, прекрасный день, наполненный ярким солнечным светом и не предвещавший ничего дурного, — напротив, всё вокруг сулило прекрасное начало. Улавливая каждый звук, доносившийся с первого этажа, она могла различить всплеск каждой капли кофе. Она слышала, как сотрудницы шумно вдыхали, когда брызги обжигающего кофе попадали на кожу. Когда в магазин входили новые посетители, девушки приветствовали их чуть громче обычного, а когда приходили знакомые лица, они издавали звук, похожий на выдох. Когда посетители берут с полок книги, чтобы просто полистать, а не купить, это напоминает дружбу без брака. Каждое утро первые два часа после открытия её слух бывал особенно чуток, а затем уже сосредотачивался на других занятиях. Она шагала и бегала трусцой по беговой дорожке, пока тело не разогревалось. Если вдруг по неосторожности ей случалось вспотеть, то она обязательно мылась в ванной, до неприличия просторной. В эти моменты она частенько вспоминала те старые добрые времена, когда её кокетливая походка приводила всех в полное восхищение и изумление, а к её стройной шее и плечам были прикованы многочисленные взгляды. Разумеется, вскоре в её памяти возникал образ Хромого — только сейчас она начала понимать, каким поверхностным, но, в сущности, добрым он был. Сейчас, когда всё осталось в прошлом, ей казалось, что он был хорошим, хотя и распутным парнем, с которым ей было по пути. По сравнению со следующим её спутником жизни Хромой не был так мрачен и суров, с ним она могла резвиться вовсю, ничего не стесняясь. Да, он был ревнив, но градус его ревности был невелик, как у разбавленной гаоляновой водки. Порой он доходил до такой степени развратности, что у неё от страха краска отливала от лица: сначала он напугал её, напялив маску оборотня с оскаленной пастью, а если бы она не была начеку, он обесчестил бы её при первой же встрече. Это был отпрыск семьи казённых служащих, мало того развратный, так ещё и неамбициозный, без каких-либо далеко идущих перспектив в профессиональном плане. Судя по его тогдашним «подвигам», с тех пор как они расстались, за все эти годы у него должно было быть не меньше сотни любовниц. Она вспоминала ночи без сна, проведённые с ним, и понимала, что эти безрассудные, полные распутства, яркие и насыщенные дни ушли в прошлое безвозвратно. Прошло лето, за ним пожаловала осень. Осенью так тоскливо и одиноко — что же будет зимой? Об этом она боялась даже думать. В моменты отчаяния и уныния она звала Хромого по имени, мечтая погрузиться на дно водоёма и захлебнуться.
Внезапно с первого этажа донеслись пронзительные крики. Расплёскивая воду, она выскочила из ванны. Внизу и впрямь слышалась какая-то возня, и шум нарастал. Кричала начальница смены и ещё одна сотрудница — та, что заведовала кофе-машиной. Затем закричала девушка с чуть хрипловатым голосом и огромными глазами, которая обычно за весь день не произносила ни слова. Всё говорило о том, что дело принимало серьёзный оборот. Раздражённая, не в силах больше терпеть, она поняла, что в магазин наведался какой-то негодяй, который, вероятно, уже давно вынашивал какой-то злодейский план. Если рассуждать трезво, разумнее всего, конечно, вызвать полицию или же просто позвонить водителю — это был самый простой способ уладить дело. Но она не задумывалась об этом. Даже не вытершись как следует, она оделась и бросилась к лестнице, ведущей на первый этаж, но дверь так и не открыла. Из торгового зала донеслись мужские голоса и ругань. Минут через десять с лишним в дверь постучали.
— Кто там?
— Госпожа директор, это я! — ответил ей голос начальницы смены.
Она поспешно открыла дверь. Начальница смены с растрёпанными волосами и в порванной одежде, бросив многозначительный взгляд на лестницу, ведущую вниз, показала на свою грудь и выпалила:
— Они меня лапали!
Пламя гнева обожгло лицо директрисы; не задумываясь больше ни о чём, она резко распахнула дверь и затопала вниз по ступенькам.
На первом этаже царил хаос. Посетителей было ещё не так много, но ругань стояла несусветная. Внезапно все звуки стихли. Взгляды всех присутствующих обратились к спускавшейся со второго этажа женщине. Как воры, вдруг повстречавшие полицейского, все испуганно застыли. Среди публики были три хулигана лет двадцати, которые по праву носили звание самых бесстыжих парней в городе. Их безжизненные физиономии преобразила ехидная усмешка, и они, не обменявшись даже взглядами, почти синхронно раскрыли жадные рты, из которых потекла слюна:
— Ай-яй! Вот это… О-хо!
Нетерпеливо потирая руки и притопывая ногами, они загалдели:
— Господи, что же делать-то!
— Вот я бы сейчас ух!
— Вот так манна небесная!
— Вот теперь нам точно конец!
Она не понимала, о чём конкретно они говорят, но сразу разглядела в них разнузданных подонков. Один из парней, с небольшой бородкой и головой в форме зубчика чеснока, прокричал ей:
— Кто же так обслуживает клиентов? Кофе пролили прямо в ширинку, у меня там теперь ожоги!
Его дружки присоединились к скандалу, сопровождая речь неприличными жестами. Она поочерёдно бросила на каждого пристальный взгляд, словно стараясь запомнить их лица, и затем, шагнув в сторону парня, жаловавшегося на ожог, сказала:
— Да неужели? А ну сними брюки, я гляну.
Не ожидавший такого поворота чесночноголовый, оглянувшись на своих приятелей, спрятался за их спинами. Те пришли в замешательство, но затем дружно вытолкнули его вперёд:
— Ну, снимай же, пойди наверх и сними.
С ледяным выражением лица она обратилась к стоявшей рядом начальнице смены:
— Позвони в полицию, пусть приедут и освидетельствуют ожог, запри двери и не выпускай их!
Она полностью пришла в себя и, отдав распоряжение, сунула стоявшей рядом девушке номер телефона водителя.
Нетрудно догадаться, что было дальше: молодые хулиганы были наказаны со всей строгостью, но больше всех пострадала сама директор. С тех пор множество людей узнали, что же за место этот магазин: в нём десятки тысяч единиц литературы, крепкий кофе и ароматный чай, а ещё в нём обитает истинная красавица. В слухах, передаваемых из уст в уста, её красота утратила конкретный облик и превратилась в нечто прекрасное, способное потрясти чьё угодно воображение, завоёвывать страны и покорять города. Фактически это было не так; она вовсе не обладала идеальной, безупречной красотой, просто в её облике сконцентрировались те черты, которые были способны сокрушить всё вокруг: невыразимая притягательная сила исходила от каждой клеточки её тела смутным неделимым потоком, и невозможно было приписать это обольщение, эти чары какой-либо конкретной части её тела. В её присутствии мужчины лишались дара речи, зато их память становилась необычайно восприимчивой. Её присутствие повергало их в болезненное состояние, близкое к лихорадке. Они всеми силами старались отделаться от волнения и дискомфорта, возникавших при первом же в