Всю ночь он провёл в пути, стараясь убежать от этого места как можно дальше. На рассвете горные кручи остались позади, и он оказался на холмистой местности. Теперь, когда горы сменились простором, его взгляду открылись деревни. Он шёл вдоль небольшой речушки и, миновав несколько крупных и малых деревень, снова увидел небольшой город. После долгих колебаний он всё же решился туда войти. Он нашёл там большой перекрёсток с магазином. Войдя в лавку, юноша направился прямиком к витрине с канцелярскими принадлежностями и первым делом купил карту. Здесь ассортимент был куда богаче, чем в Пеянчэне, но книг и тетрадей было мало. Помимо уже виденных изданий, он обнаружил на полке брошюру с механическими схемами. Юноша взял её в руки, полистал и ничего не понял, но книжица показалась ему занятной, и он решил её приобрести. Также здесь имелась целая стопка прекрасной бумаги в клетку, и он прикупил и её тоже. Наконец он обратился к продавцу, указывая на цитатник Мао:
— Дайте, пожалуйста.
Теперь в пути он частенько листал брошюру со схемами, всматриваясь в них, как в загадочные ребусы, пока в конце концов не начал немного в них разбираться. Пунктирные линии, сплошные линии, какие-то символы — до чего занятно!
Также в пути он непрерывно декламировал вслух содержимое цитатника, и это вошло у него в привычку. Иногда, когда он бормотал какое-нибудь высказывание себе под нос, прохожие замедляли шаг, и стоило им расслышать одну фразу, как они с возгласом прозрения цитировали следующую. За весну и лето Баоцэ пересёк холмистую местность и, продолжив путь на восток, добрался до равнины и повернул на юг. Он внимательно изучал карту и всё время ориентировался на Циндао, который обвёл жирным кружком, после чего стал рассматривать остальные названия. На карте отсутствовала Лаоюйгоу, как, впрочем, и Саньдаоган, зато был обозначен Пеянчэн. Ах, значит, сюда попало даже такое злое и опасное место! Юноша оцепенело уставился на карту, и внутри у него всё похолодело: получалось, что до Пеянчэна отсюда рукой подать. Он знал также, что неподалёку, по направлению к северо-западу, находится то самое поселение Хуличжай. Очень приятная горная деревенька, нищая и рассредоточенная по ущелью, как рассыпанный горох, но всегда готовая поделиться с путниками пищей. Юноша очень скучал по этому месту, скучал по той «земляной крепости» на пригорке, и его прежняя идея дала ростки: ему хотелось вместе со стариком охранять гору и жить неспешной, размеренной жизнью. Эта горная глубинка для человека — благословенное место, где можно жить без страха и обид. Из соседей здесь только скалы да дикие звери; достаточно лишь как следует трудиться, и тогда голод не страшен, а жизнь будет в удовольствие. Он пытался решить, вернуться ли ему обратно, к старику.
Баоцэ прожил в каменной землянке семь дней, старик не гнал его. Юноша стеснялся поделиться тем, что у него на душе, он просто постоянно был рядом: куда старик, туда и он. Баоцэ обнаружил, что старик и сам был как горный дикий зверь: необычайно ловко лазал по горным кручам и спускался в ущелья, ноги его были удивительно проворны и гибки. Время от времени, устроившись на привале, юноша со стариком обменивались несколькими фразами. Самое удивительное было то, что даже когда нечего было делать, старик исправно куда-то уходил и не расставался со своим ружьём. Юноша сначала думал, что он ходит на охоту или собирает съедобные плоды, но ни разу не слышал выстрелов, да и собранных плодов старик приносил совсем немного. Старик уходил из дома, даже когда на улице дул сильный ветер и стоял холод, и каждый раз юноша хотел уговорить его остаться, но сдерживался. Старик бормотал:
— Патрулировать горы обязательно, это моя работа, она меня кормит.
Наконец юноша не удержался от любопытства:
— Вы патрулируете территорию Хуличжай?
— Я житель деревни, — уклончиво ответил старик.
Баоцэ уходил вместе с ним очень далеко и так и не понял, где граница. В душе его возникли сомнения: как такая маленькая деревенька может обладать такими бескрайними горными просторами? А они совершенно не нуждались в патрулировании: здесь редко ступала нога человека, только паслись копытные да летали пернатые. Когда юноша поделился этими мыслями со стариком, тот остановился и назидательным тоном ответил:
— Горы — основа всего! Хотя деревенские и чужаки редко бывают в горах, но всю жизнь зависят от них. Человек живёт за счёт гор. Любоваться горами — всё равно что узреть корень жизни. Корень жизни человека и дикого животного именно здесь.
Баоцэ понял его речь лишь отчасти:
— Диких зверей здесь не так уж много.
— Ай, да это ты просто мало видел. Они прячутся среди камней и в зарослях травы, некоторые днём не показываются вовсе, бурная деятельность у них начинается с наступлением ночи, когда человек отдыхает. Сколько я здесь живу, столько со мной рядом всё это зверьё.
— Я тоже буду с вами рядом, я уже взрослый.
Старик молча посмотрел на него, зажав в зубах трубку, и чуть погодя изрёк:
— Ты-то тоже, можно считать, дикий зверь.
Вечером они подготовились ко сну, улеглись на кан, но сон не шёл. Пока старик ворочался, Баоцэ думал о пройденном пути, и ему вспомнилась рыжая корова-пеструшка. Старик сел на кане и закурил, из угла выскочил кролик, вскочил на кан, и его укутало облако табачного дыма. Ночь была тихая, и чем глубже она становилась, тем смелее и громче вели себя животные снаружи. В этот момент Баоцэ готов был согласиться с тем, о чём говорил старик: в горах обитает бесчисленное множество живых существ. Одни кричали высокими голосами, другие низкими, их голоса проникали в землянку, словно ведя беседу с хозяином.
— Сынок, может, расскажешь мне, что заставило тебя пуститься в путь? — обратился старик к юноше, вынув изо рта трубку.
Снаружи раздался пронзительный крик дикой птицы, которая, похоже, стремительно пронеслась над крышей. Дождавшись, когда окончательно рассеется этот громкий звук, Баоцэ ответил:
— Я уже говорил, у меня на родине случилась беда.
Старик хмыкнул, но не сказал ни слова. Баоцэ понял, что старик ему не верит.
— И ты вечно намерен шляться на чужбине, один-одинёшенек?
Баоцэ в темноте кивнул:
— Угу. Я не могу вернуться, да и не хочу. Привык уже к такой жизни.
Старый кролик снова вспрыгнул на кан. Старик не стал его прогонять, а вместо этого взял на руки, обернул в полу халата и стал поглаживать. Баоцэ заметил, что у кролика блестят глазки. Старик, цокнув языком, сунул трубку за воротник:
— В таком возрасте уходят скитаться по свету только из-за женщин.
Баоцэ резко сел и, заикаясь, воскликнул:
— Я… Я не из-за женщин, вовсе нет!
Он искренне хотел поведать старику свою тайну, но продолжал держать рот на замке. Старик приподнял кролика и взглянул в его чёрные глазки:
— А я вот из-за женщины.
К полуночи вокруг хижины поднялся ветер, зашелестели горные травы. Крики животных как будто отступили за горный хребет. Под утро старик всё ещё бодрствовал, но больше ни о чём не говорил. Баоцэ вспоминал лучшее время в своей жизни — те дни, которые провёл рядом с учителем. Прикрыв глаза, он учуял аромат свеженапечатанного журнала, увидел глаза Ли Иня. Он ощутил прилив нежности ко всему, что знал в той жизни, даже к дублёному пальто заведующего ассоциацией крестьян-бедняков. Той ночью, лёжа рядом со стариком и с удивлением вслушиваясь в его дыхание, юноша думал о завтрашнем дне.
Глава 9Появление Комиссара
Сидя чуть поодаль, Куколка словно сквозь сон внимательно смотрела на Чуньюй Баоцэ. Несколько грузный мужчина в очках грубыми полноватыми пальцами поглаживал ряды книг. Сейчас он напоминал ей какого-нибудь учёного или полководца, важно взирающего с возвышения на городские стены. Завоеватель, стоявший у старинного книжного шкафа орехового дерева в европейском стиле, осторожно снял очки. На висках его кучерявой головы, похоже, прибавилось несколько серебристых нитей. Она не припоминала, чтобы видела их вчера ночью, в бледно-оранжевом свете лампы. Председатель был чем-то озабочен: он опустил голову, словно ища что-то под ногами. Из соседней комнаты время от времени долетал аромат хризантемы, будто напоминая: пора продолжить их неспешную беседу с глазу на глаз. Куколка попыталась вернуться к теме позавчерашнего разговора, но Чуньюй Баоцэ не проявил к ней интереса. Он подошёл к Куколке и собрал своей рукой разметавшиеся по её плечам волосы:
— Ты похожа на лисицу.
Ей хотелось спросить: «Неужели у меня такой необузданный характер?»
Он меж тем продолжал:
— Я такую видел тогда в горах, она стояла там, где солнце садится за гору; её рыжую влажную шерсть ерошил ветер, и она смотрела прямо на меня.
Было уже десять часов утра, но он задержался и никак не хотел уходить, всё переминался с ноги на ногу, а затем сбросил свои мохнатые домашние тапочки, прошёлся босыми ногами по шероховатому ковру и налил себе чашку кофе.
— Ты, наверное, устала за эти дни от такого чтива. — Сжимая в пальцах малюсенькую кофейную чашку, он сделал глоток.
— Ну что вы, я очень рада возможности соприкоснуться со столькими тайнами вашей жизни.
— Теперь, когда они изложены на бумаге, они перестали быть тайнами. У любого секрета есть свой срок хранения, и у моих секретов он уже истёк.
Он остановил свой взгляд на её лице, а затем снова перевёл его на поблёскивавшие золотом книжные переплёты.
— Это же здорово, просто потрясающе, — восхищённо выдохнула она.
— Кто знает, может, наоборот, они станут объектом для насмешек.
Куколка покачала головой:
— Никто не будет смеяться, кишка тонка.
— Думаешь? Подчинённые Колодкина небось уже смеются.
— Значит, надо их выпороть.
Чуньюй Баоцэ рассмеялся:
— Только это нам и остаётся.
Куколка разволновалась:
— Председатель, вы наверняка знаете, чего я больше всего жду. Я бы хотела, чтобы поскорее закончились ваши страдания, чтобы вы поскорее отыскали Комиссара. Как было бы здорово, если бы вы вновь были вместе! Этот день уже близок, сколько бы препятствий ни преграждало путь, стоит лишь перешагнуть их, и вы придёте к счастью.