— Поскольку ты тоже замешан в деле, сейчас я должен действовать в одиночку. Хорошо, что Ли Инь покоится с миром. — На глазах старика выступили слёзы. Он погладил Баоцэ по волосам: — Цяньцзы в тюрьме.
И снова тряска в медленном поезде. Баоцэ не стал брать служебную машину, так как не хотел, чтобы кто-то знал, куда он едет. За пять лет стараний в Саньдаоган возвели несколько контор, за это время их истинный создатель Чуньюй Баоцэ сильно осунулся и даже немного пугал своей задумчивостью и худобой. Многим не верилось, что ему всего тридцать лет. Глядя на эти ввалившиеся круглые глаза, выступающие скулы, бескровные губы и шершавые щёки, люди думали, что перед ними человек средних лет. В глазах его появились красные прожилки, голос осип из-за недостатка сна, волосы потускнели и стали немного виться, торча во все стороны. В пути ему волей-неволей пришлось восполнять ужасный недостаток сна. Сойдя с поезда, он облился холодной водой, чтобы хоть немного взбодриться и морально подготовиться к схватке с самым хитрым деловым конкурентом. За все эти годы он так привык к этим медленным поездам, к разбитым дорогам, громкому хрипящему звуку мотора, к тому, что пеший путь длиной в сотню ли занимает несколько часов! По равнинным дорогам то и дело снуют конные повозки и воловьи упряжки, кули и люди с тележками, тракторы и ишаки. Горные же дороги узки, круты и извилисты. Его душу наполняло смятение, но в конечном счёте всё обратилось в обжигающее пламя, опалявшее щёки, и когда поезд уже проехал полпути, они распухли, как резиновые мячи. Он провалился в сон, где встретил Сяо Гоули, старую матушку и, наконец, Ли Иня, который прямо во сне протянул к нему руку и разбудил. Баоцэ не понимал, где находится; его сердце звонко колотилось. Поезд с прежним пыхтением мчался вперёд, покачиваясь, перемещаясь то с востока на запад, то с юга на север, преодолевая один за другим непредсказуемые опасные участки. Баоцэ мечтал, что когда-нибудь у него будет волшебный летательный аппарат, быстрый, как человеческая мысль. Ему не терпелось оказаться в Лаоюйгоу, в том месте, которое подарило ему жизнь. Поезд взбирался в гору, катился с горы и снова взбирался вверх. Равнина осталась позади; началась холмистая местность, затем гористая — совсем скоро поезд прибудет в Лаоюйгоу. Последний отрезок пути Баоцэ проделал пешком, с рюкзаком за спиной и потирая глаза. Вот и горный кряж без единого деревца, лишь высокие нагромождения лёсса и камней, — вот она, его родина. Стоял сухой зной, все птицы попрятались. Словно археолог-первооткрыватель, Баоцэ понемногу приближался к уродливой, разрушенной деревне. Его обступали призраки прошлого, а он шагал между ними по маленькой тропке. Он остановился перед полуразрушенной каменной хижиной. Входная дверь была привязана соломенным жгутом вместо замка, так что открыть её не составило труда. Внутри было темно и сыро, воздух наполнял сильный запах плесени. Жалкий маленький очаг покрывал слой земли. На кане уцелела лишь половина циновки. Сквозь прорехи в крыше просачивался дневной свет.
— Я вернулся, — сказал Баоцэ этой каменной хижине и своим родным.
Под вечер Баоцэ поднялся на высокую ровную террасу и прошёлся среди школьных корпусов. Не слышно было прежнего гомона, вокруг стояла пугающая тишина. Баоцэ приблизился к кабинету директора, немного постоял у окна и направился к северо-западному углу территории. Там находилась школьная фабрика. Фабричное помещение было заперто на замок, изнутри не доносилось ни звука. Он повернул обратно, отыскал третью дверь в первом ряду классных комнат. Там он долго стоял, созерцая едва проступавшие в темноте ряды парт и таявшую в сумерках доску… Баоцэ надеялся до того, как окончательно опустится ночь, учуять дым очага, увидеть хотя бы тени порхающих птиц. Но ничего не происходило. Пройдя сквозь ряды классных комнат, он дошёл до общежития на северном краю школьной территории… Та маленькая зелёная дверь, которую не в силах была скрыть даже ночная тьма, была на прежнем месте, молчаливая, с плотно задёрнутым окошком, через которое просачивался тёплый свет. У Баоцэ участилось дыхание, горло будто обдали крутым кипятком. Он с трудом сглотнул. Поколебавшись, он легонько постучал в дверь.
Она открылась, выпустив наружу потоки света. Из-за неё выглянула женщина; во взгляде её сквозила неприязнь.
— Вам кого?
Баоцэ, отступив на шаг, разглядел её как следует: на ней были сапоги с высокими голенищами и плотно облегающий жакет, — в общем, одета так, словно собралась на выход. Его память мгновенно запечатлела черты её лица: смуглая кожа, большие глаза, плотно сжатые губы. Перед ним стояла женщина среднего роста и крепкого телосложения.
— Я пришёл… чтобы проведать.
— Ну, тогда входи, — прозвучал в ответ грубоватый голос.
Женщина открыла дверь шире, будто только его и ждала.
Баоцэ вошёл в комнату и затаил дыхание. В этой маленькой комнатке всё было как прежде: книжная полка, столик, та же самая кровать. Однако хозяин сменился, а вместе с ним изменилась и атмосфера. Баоцэ учуял крепкий запах табака и почувствовал на затылке чей-то острый взгляд. Обернувшись, он обнаружил, что женщина приблизилась почти вплотную, хихикнула и смачно сплюнула. Запах табака бил в нос так, что он чуть не оступился, и женщина поспешно поддержала его, попутно сняв с него рюкзак. Ну и силища! Он с трудом овладел собой.
— Я знаю, к кому ты пришёл. Но кто ты такой?
Женщина достала сигарету и ловко зажала её в пальцах. Баоцэ опустил голову:
— Я пришёл к учителю, к… — Имя застряло в горле.
Женщина взмахнула зажатой в руке сигаретой и сверкнула глазами:
— Я поняла. И, кажется, поняла, кто ты есть. Очень кстати, что ты встретил меня, садись.
Крайне встревоженный, Баоцэ гадал, стоит ли ему ждать. Или лучше как можно скорее уйти? Женщина положила тяжёлую ладонь ему на плечо и усадила на низенький табурет.
— Я работаю здесь учителем. Все боятся здесь жить — кроме меня. Меня зовут Синмэй.
— Синмэй, — заплетающимся языком повторил Баоцэ.
Она сделала глубокую затяжку и задумчиво продолжала:
— Я слышала о том, что ты вернёшься. Не беспокойся, со злодеями давно покончено. Ха, большеглазый незнакомец, ты уж теперь не уходи из деревни.
У Баоцэ заклокотало сердце, но он подавил волнение и, помолчав какое-то время, начал расспрашивать: что сталось со школьной фабрикой? А с заведующим?
Женщина отвечала на все его вопросы: фабрика закрылась, заведующий скончался. Баоцэ поднёс руку к груди, сердце его разрывалось от горя. Ему о стольком хотелось спросить, а он не знал, с чего начать. Тем вечером ему хотелось побродить среди домов, постоять рядом с этими стенами и деревьями. Он попрощался с хозяйкой и вышел за дверь; всё происходящее казалось ему сном. Он брёл в темноте по узенькой тропинке, любовался звёздным небом и смотрел под ноги, выискивая место, где когда-то во время трудовой практики сажал хризантемы.
Словно бесприютный дух, он бродил по территории до глубокой ночи, и лишь когда время перевалило за полночь, возвратился к полуразрушенной каменной хижине. Налетела обычная для конца осени прохлада. Баоцэ, обхватив колени, свернулся калачиком на кане и вздремнул. Тем временем за окном рассвело. На завтрак он съел немного сухого пайка. Выходя из хижины, он вновь подумал о Синмэй и заспешил к общежитию. Он постучал в тёмно-зелёную дверцу, та открылась, и в лицо пахнул мягкий тёплый воздух вперемешку с запахом табака. Синмэй из-за жары была одета лишь в тонкую блузку, её пышная грудь так и притягивала взгляд.
— Завтракал?
Она пригласила его за стол и мягко добавила:
— Я буду к тебе так же добра, как учитель Ли Инь. Считай, что я — это он.
С этими словами она вытащила из-под белой скатерти варёный корень диоскореи и разлила водку по двум пиалам.
— Нас точно судьба свела, — Синмэй вытянула шею, — иначе как получилось, что я живу здесь? Как получилось, что я здесь дождалась тебя?
Баоцэ не знал, что ответить. Его собеседница была на пять-шесть лет старше его, так что действительно создавалось ощущение, что она его учительница.
— В школе вот-вот начнутся каникулы, столовая закроется. Когда негде будет поесть, приходи сюда.
— Спасибо, — отозвался Баоцэ. Взяв с полки две книги, он сказал: — Позвольте мне взять пару книг на время, я обязательно верну.
Синмэй тепло посмотрела на него:
— Бери, конечно, всё в твоём распоряжении. Я хранила их для тебя, ждала, когда ты за ними придёшь.
В Лаоюйгоу теперь был новый староста, не намного старше Баоцэ. История бегства Баоцэ была ему известна.
— Ты наш односельчанин! — неспешно проговорил он. — Наш человек!
Растроганный, Баоцэ рассказал про Саньдаоган. Его рассказ тронул старосту до глубины души, он хлопнул Баоцэ по плечу и воскликнул:
— Ты из нашей деревни! Собирай свои монатки и возвращайся сюда, домой!
Он немедленно послал нескольких молодых людей привести в порядок полуразвалившуюся каменную хижину и принёс постельные принадлежности. Несколько дней подряд староста навещал его, а вместе с ним приходили целыми толпами односельчане, но через некоторое время староста их выпроваживал. Баоцэ о многом расспрашивал его, в том числе о главном злодее Цяньцзы.
— У этого-то руки были по локоть в крови, — с ненавистью ответил староста, — думаю, он так в тюрьме и сдохнет.
Затем речь зашла о Синмэй.
— Эту учительницу нам сверху прислали, от коммуны. Ха, курилка та ещё, никогда не видел женщину, которая столько дымила бы. Но человек она приятный.
Больше всего староста переживал из-за бедности Лаоюйгоу.
— Столько лет прошло с тех пор, как ты покинул деревню! Теперь в честь твоего возвращения закатить бы роскошный пир! Да только нищие мы, в плошках ни рисинки! — развёл руками староста. — Приходи сегодня в кабачок, вина выпьем, я приглашаю!
Баоцэ согласился.
Кабак был самым популярным местом в деревне как тогда, так и теперь. Несколько стариков стояли рядом с кувшином водки — типичная картина в любой сельской местности. Они закусывали вино арахисом. При виде старосты они закричали: