— То-то вы в прошлом году так щедро разбрасывались деньгами, по сотне юаней за каждую запевку! Хе, оказывается, вы из толстосумов!
У Шаюань усмехнулся:
— Знай ты об этом тогда, постарался бы ещё больше денег стрясти!
Старый Сом громогласно захохотал:
— Ха, так это ж ему в радость было, деньги-то давать!
В самый разгар веселья улыбка сбежала с лица У Шаюаня. Присутствующие подняли головы и увидели, что дверь отворилась и кто-то зашёл в помещение.
Чуньюй Баоцэ сдержал свой порыв оглянуться. Сердце ёкнуло, словно от какого-то предчувствия. Лицо деревенского главы вмиг превратилось в экран, на котором отражалось всё происходящее. Торжественное выражение его лица говорило о том, что пришёл особенный гость, самый важный на сегодня. Председателю Чуньюю захотелось стать незаметной каплей в море, чтобы, затаившись в уголке, внимательно наблюдать. Можно доверять только глазам, но не ушам, лишь от глаз ничто не укроется.
Но тут он ничего не мог поделать, его фигура в данный момент была слишком значима, и укрыться не было никакой возможности. Вновь прибывшим гостем была женщина, фольклористка, за плечами которой болтался рюкзак из грубой ткани на очень длинных лямках, а в рюкзаке было что-то тяжёлое. Эта сумка внушала председателю Чуньюю странное чувство, которое не покидало его потом ещё очень долго.
— Думаю, сегодня представлять вас друг другу не надо? — сказал У Шаюань, встав между ними.
— А, здравствуйте, я Оу Толань. Верно, я вспомнила. Никак не могу сопоставить у себя в голове ваш нынешний статус с тем обликом, в котором вы появились в прошлый раз.
Она говорила негромко, без излишней любезности, все слова и интонации были как нельзя более к месту. Чуньюй Баоцэ, изогнувшись в пояснице, что-то говорил, но сам себя не слышал. Он произносил какие-то банальные приветственные фразы, в которых не было ни капли юмора. Разительный контраст с ним составляла эта пара, которая вела себя спокойно, раскованно и сразу же увлеклась интересным разговором. К счастью, они знали меру и не пытались перетянуть одеяло на себя, лишь неустанно демонстрировали своё чувство юмора. Особенно глубоко в памяти у Чуньюй Баоцэ отложился вопрос, который У Шаюань задал Оу Толань:
— А тебе какой из его персонажей больше нравится — тот или сегодняшний?
Фольклористка улыбнулась и ничего не ответила.
Стол был накрыт гораздо скромнее, чем ожидалось, но это говорило не столько о бедности деревни, сколько о простоте и сдержанности её обитателей. Было несколько овощных блюд, варёная кукуруза и соевые бобы, две плоские камбалы и тазик супа из моллюсков. Старый Сом, указывая на суп, обратился к Чуньюй Баоцэ:
— Очень тонизирует. Я слышал, городские в суп кладут от силы три устрицы, — это правда?
Председателю хотелось на деле показать, как он ценит этот банкет: он съел несколько устриц подряд и налущил себе с десяток бобов; затем общими палочками взял немного рыбы, побрызгав на неё уксусом. Во время трапез он привык поджимать локти, чтобы ненароком не задеть сидящих рядом, даже когда рядом с ним было полно свободного места. У Шаюань потчевал его крепкой водкой местного производства, разлитой в малюсенькие стопки. Чуньюй Баоцэ завязал со спиртным уже много лет назад, но сейчас ему было неловко отказываться. Он обратил внимание на то, как Оу Толань бросила на У Шаюаня беглый взгляд, после чего тот перестал подливать ему водку. Гостю положено было сказать тост, но он жестом уступил его, после чего залпом осушил стопку. Когда мужчины пили, Оу Толань лишь поморщилась.
Лицо У Шаюаня зарумянилось, язык развязался:
— Вы приехали очень кстати: гораздо удобнее поговорить лицом к лицу. Я уже больше полугода прошу о встрече с председателем совета директоров, но ваши люди мне всё время отвечали, что вы слишком заняты, а то и вовсе — что вы уже давно отошли от дел и ни в чём больше не участвуете. Как такое возможно? Вот то, что заняты, — это ближе к истине.
Слушая его, Чуньюй Баоцэ время от времени поднимал на него свой пристальный взгляд. Сидевший напротив него собеседник распахнул одежду, обнажив свою бронзовую грудь, куда более могучую, чем можно было себе представить. В это время устроившаяся рядом фольклористка бросила на него вопросительный взгляд, в котором читалось нетерпение. Но он сдержался. Ему не хотелось так скоро давать им то, чего они ждут. Более полугода «Лицзинь» промаялась в этих трёх прибрежных деревнях, в то же время испытывая на себе огромное давление со стороны городской администрации. Всего через десять дней соседние деревни начнут действовать, и тогда несладко придётся зажатой между ними деревне Цзитаньцзяо. Чуньюй Баоцэ снова взял стопку с водкой и, словно обращаясь к себе самому, сказал:
— Представляю себе, какие это дерзкие и грубые ребята.
У Шаюань опустил глаза, явно задумавшись над смыслом этой фразы. С мыслей сбивал расшумевшийся Старый Сом. Посмотрев на всех троих, он прокричал:
— Ну прямо ни дать ни взять крупный сановник к нам в деревню пожаловал, брюхо выпятил, этот-то, с чёрной шерстью на ушах и с большим кольцом. Этот молодчик нас живьём проглотит и косточек не выплюнет. Это ж какой здоровый желудок надо иметь!
Чуньюй Баоцэ понял, что речь идёт о Подтяжкине. Он не помнил, чтобы на ушах у внука росли чёрные волосы, но кольцо точно было — оно и впрямь очень бросалось в глаза. Он благосклонно взглянул на этого старого балагура и хорошенько запомнил последнюю фразу.
— Председатель, найдётся ли у вас время, чтобы выслушать нас? — поднял голову У Шаюань.
— А, господин У, как и в прошлый раз, я задержусь в деревне на несколько дней. Если не возражаете, я буду часто вас навещать, поселюсь я в его гостинице, — и он повернул голову в сторону Старого Сома. — Вот только одеяла у вас слишком тонкие, да ещё этот запах плесени…
С этими словами он встал, соблюдая манеры, и легонько склонился к У Шаюаню:
— У нас будет много времени на беседы. Я испытываю огромное любопытство по отношению к вам и к этой деревне, и мне много о чём нужно вас расспросить. Да, это редкая удача, что здесь оказалась госпожа Оу Толань. Тут я хотел бы внести кое-какую ясность: я действительно любитель фольклора и испытываю глубокий интерес к рыбацким запевкам и прочему. Должен признаться, что знания мои поверхностны, а интересы слишком широки…
У Шаюань встал и сказал, глядя на Оу Толань:
— Ну что ж, отлично. Конечно, мы будем только рады, если вы изволите наведываться почаще. Однако у вас, наверное, не так много свободного времени, поэтому давайте сразу поговорим начистоту.
Чуньюй Баоцэ обратил особое внимание на местоимение «мы» в его речи: ему показалось, что У Шаюань специально акцентировал его. Он понял, что его визави, сам того не замечая, говорил ещё и за фольклористку, которая в этот момент молчала. Глава деревни практически ни разу не взглянул на неё прямо и словно специально избегал её. Однако глаза его излучали мощные потоки световой энергии в её сторону, и это выдавало каждый бросаемый им взгляд. Атмосфера в прямом смысле накалялась; Чуньюй Баоцэ несколько раз вытирал лоб платком. Ему казалось, что сегодня он изъясняется слишком витиевато, неубедительно и не очень подобающе. Он уже продумывал этот разговор раньше, сделал кое-какие приготовления, но, к сожалению, всё пошло не по плану. Однако в душе он чувствовал уверенность в отношении У Шаюаня и был убеждён, что мужчинам легче найти общий язык. В некотором смысле они, быть может, столкнулись с одной и той же трудностью, и ему нужно лишь при удобной возможности на это указать. Это могло бы очень сблизить их. В данный момент он ещё сомневался, в какой момент и при каких обстоятельствах сможет тихонько сказать У Шаюаню: я видел твою любимую, она на том острове; твой кровный враг тоже там.
«Чёрт возьми, нам нельзя испытывать такую боль, мы оба занимаемся важным делом, а нас раз за разом терзают чувственные страсти. Это отнимает столько времени! Это слишком несправедливо. Это так-то обращается Господь с нами, мужчинами, полными высоких устремлений?» — мысленно проговаривая это, Чуньюй Баоцэ взял стопку и осушил её, ни с кем не чокаясь.
Он выпил уже прилично. Потряхивая пальцами, он сел и просипел так, что его никто не услышал:
— Истина в вине! Осталось только дождаться, когда вино вытянет из меня все подробности!
Скромный деревенский банкет закончился, и гости разошлись. Чуньюй Баоцэ почувствовал лёгкость и в то же время неудовлетворённость. Он думал о том, когда же лучше снова побеседовать с деревенским главой по душам. В этой местности, овеваемой лёгким морским бризом, после возлияний следовало бы отправиться отдыхать, но он ещё не был готов стать заправским пьяницей. У некоторых по жизни столько дел, что не разгребёшь, а другие всю дорогу болтаются без дела. Время промчалось как один миг, и вот ему уже скоро стукнет шестьдесят — как это могло случиться? В королевстве «Лицзинь», щедром на восхваления и лесть, он стал синонимом молодости, и казалось, что всё ещё впереди. Однако никто лучше него в полночь не сознавал: он действительно постарел и больше никогда не будет молод! Многое придётся просчитывать заново; достаточно умный человек не станет показывать своё превосходство.
— Я сегодня перестарался с хвастовством, — сказал он, выходя за дверь и задев по дороге У Шаюаня плечом. — Мне нельзя столько пить.
Узнав, что Чуньюй Баоцэ не имеет обыкновения спать после обеда, У Шаюань пригласил его к себе на чай. Тот с радостью согласился и взглянул на Оу Толань.
— А, господин Чуньюй, славно сегодня посидели. Когда будет время, я хотела бы пригласить вас и начальника У к себе в гости. — Она с улыбкой кивнула ему и попрощалась.
Хозяин гостиницы Старый Сом, как секьюрити, проследовал за ней следом, обернулся и, взглянув на них, сказал:
— Почтенный толстосум, коли не побрезгуете, останавливайтесь у меня, во всей деревне лучше гостиницы не найдёте.
В ответ Чуньюй Баоцэ сразу же распорядился:
— Сегодня я остановлюсь у тебя, но не забудь просушить одеяла.