Куколка долго молчала. По прошествии десяти с лишним минут она спросила:
— А вы говорили о таких вещах с Комиссаром Синмэй?
— Комиссар понимает всё на свете, — ответил он, пряча улыбку, — кроме этого.
— Почему?
— Потому что она материалист, в её глазах все мы — материя, и только. Два материальных предмета, слившихся в один, сжимающих друг друга мёртвой хваткой и охваченных жаждой обладания, пока не наступает рассвет…
Поспали они лишь три часа под утро, но после пробуждения не чувствовали ни капли сонливости. Чуньюй Баоцэ пребывал в добром расположении духа. Окинув Куколку внимательным взглядом, он заметил:
— Давно мы с тобой вот так вдвоём не встречали рассвет. Ты ещё совсем юное дитя, личико твоё всегда свежее как весна! Заполучив тебя, жаловаться на жизнь может только самый ненасытный жадина!
Куколка похлопала его по руке:
— Скорее умывайтесь и пойдёмте завтракать! Мы же позавтракаем вместе?
— Конечно. А после завтрака вместо библиотеки посетим кое-какое приятное место. Нельзя же всё время держать своё «я» взаперти во внутренних покоях, это глубоко безнравственно.
Куколка подумала, что они снова отправятся на прогулку на его стареньком джипе, и начала собирать вещи, которые могут понадобиться в дороге, но он остановил её. Выйдя из замка, они встали в ожидании на повороте. Подъехал электробус-шаттл, и Чуньюй Баоцэ, окликнув водителя, помог Куколке забраться в машину. Следуя его указаниям, машина проехала несколько остановок и, описав большую дугу позади замка, въехала в очередной зелёный массив. Это был ещё один небольшой холм в километре от замка, который Куколка раньше видела лишь издали, но к которому никогда не подходила близко. Метрах в десяти от холма виднелись два теннисных корта, вблизи которых машина остановилась. Женщина-водитель с извиняющейся улыбкой уехала. Чуньюй Баоцэ шёл впереди. Не обращая внимания на корты, он пошёл дальше на запад. Взору открылись широкие просторы: впереди лежало искусственное озеро, отливающее бирюзой; по берегам росли ивы, а с запада его обрамляли чёрные гималайские кедры; между соснами и склоном широко разрослась смешанная роща, посреди которой виднелась тёмно-красная крыша. То тут, то там звучало сдержанное пение птиц, создававшее умиротворяющую атмосферу. Куколка обратила внимание, что по мере приближения к склону холма выражение лица её спутника становилось всё более сосредоточенным. В нос бил крепкий запах сосновой смолы, отчего лес вокруг казался тяжёлым и давящим. Неширокая асфальтированная дорожка вилась среди деревьев гинкго и китайского ясеня, укрывавших её сверху своими густыми кронами, как колпаком. Дорожка привела путников к пологому склону. Пройдя более пятидесяти метров, они повернули налево, в обход густых зарослей бамбука. Взору предстал небольшой дворик.
Двое мужчин в униформе хлопотали у массивных чугунных ворот. При виде гостей они улыбнулись и кивнули, не проронив ни слова. Ворота во двор были широко распахнуты; Чуньюй Баоцэ, шагая впереди, достал ключ и открыл дверь, ведущую в дом. Сдерживая изумление, Куколка внимательно осматривалась. Главное здание имело по площади максимум четыреста с чем-то квадратных метров. Флигель, который с главным зданием соединяла галерея, был намного меньше и представлял собой небольшую двухэтажную башенку с мансардой наверху и с лифтом. Она была скрупулёзно спроектирована и отличалась простым, но детально продуманным внутренним убранством. Имение было обставлено и декорировано на западный манер предметами высочайшего качества. То ли здесь тщательно готовились к приходу гостей, то ли просто так совпало, но на чайном столике в вазе стоял большой букет цветов. Комнату наполняло лёгкое благоухание. Чуньюй Баоцэ прохаживался по помещению, время от времени приостанавливаясь, — Куколка поняла, что он даёт ей время хорошенько осмотреться. На втором этаже была иная планировка: помимо спальни, там имелся также рабочий кабинет, в котором располагались книжные стеллажи искусной работы, на которых были расставлены сияющие золотом книжные тома. Куколка протянула руку и потрогала книги. Ей показалось, что она уловила в них какую-то пульсацию.
Наконец они уселись на диване в главном зале.
— Как тебе это место? — спросил Чуньюй Баоцэ и, не дожидаясь ответа, продолжил: — В самый раз для уединения. Здесь так тихо и спокойно, а наш замок — защитная ширма для этого убежища.
Куколка не сразу нашлась что ответить. С того момента как они ступили на ведущую сюда дорожку, всё вокруг радовало и изумляло её. Это место можно назвать драгоценной жемчужиной, скрывающейся в недрах корпорации «Лицзинь». Сколько ни старалась, она так и не смогла припомнить, доводилось ли ей когда-либо видеть столь прекрасное место. Интересно, для кого его построили? Она попыталась ответить на этот вопрос. Сначала подумала, что председатель совета директоров построил его для себя, но быстро отмела эту мысль: такой крупный зверь, как он, нуждается в более просторном и более сложно устроенном жилище, и на эту роль годится только замок Айюэбао. Она терялась в догадках.
— Ты, наверное, думаешь, что это ещё одно наше с Комиссаром гнёздышко, но нет. Всё это я планировал изначально соорудить в Саньдаоган, то есть в том месте, из которого я пустился в свои скитания и которому я искренне благодарен. Вернувшись туда, я никогда не вёл себя безнравственно и несправедливо; я хочу сказать, я приложил все усилия, чтобы помочь этой равнинной деревушке. Рассказывать в подробностях долго, но если в двух словах, то я хотел построить дом, чтобы отец Ли Иня, дядюшка Ли Ицзинь, мог поселиться там на старости лет. Вот то, что мне удалось сделать. На сооружение всего этого у меня ушло больше двух лет — я постарался побыстрее, потому что дядюшке и так было уже семьдесят шесть. Здоровье у него всегда было достаточно крепкое, а ещё он всё время переживал за Саньдаоган и спешил туда, как только выдавалось свободное время. Он вложил в Саньдаоган столько душевных сил, что я был искренне тронут и в то же время чувствовал себя виноватым. Когда дом был готов, я привёз сюда дядюшку. Это было несколько лет назад осенью: листочки скумпий, росших среди сосен, уже покраснели — красота да и только! Но он осмотрел дом, прогулялся вокруг и сказал, что ценит мою заботу, но не может здесь поселиться. «Сынок, это пристанище не для меня», — признался он.
Чуньюй Баоцэ рассматривал свои ладони. В ярких солнечных лучах Куколка заметила на кистях его рук множество крупных и мелких шрамов, на которые раньше не обращала внимания. Ей хотелось погладить эти руки, но она сдержалась. Он вздохнул:
— И старик уехал. Дело не в том, что ему именно это место не понравилось, просто он был разочарован во мне и в корпорации в целом. Он никого ни в чём не винил, может быть, ему слишком много всего хотелось сказать, поэтому он предпочитал держать рот на замке. В его взгляде я сумел прочесть многое из того, чего не выразить словами. Мне хотелось лишь быть рядом с ним всю его старость и проводить в последний путь; я сделал все необходимые приготовления, даже нанял прислугу, раздобыл оборудование и специалистов для регулярного медицинского обслуживания — устроил всё, что было нужно. Но ничего не пригодилось. Он уехал. Год спустя дядюшка скончался. Наверное, с тех пор я и начал страдать бессонницей… Когда я не могу уснуть, я думаю о Ли Ине, спрашиваю его: «Учитель, в чём моя ошибка? Есть ли у меня ещё время всё исправить? Через сколько трудностей и мучений мне пришлось пройти, но я чудом остался жив, и вот сейчас, когда я достиг того, что имею, куда мне двигаться дальше?» Но никто не отвечает, и мне остаётся лишь ночь напролёт беседовать с самим собой…
Куколка не могла ничем утешить убитого горем мужчину. В этот момент она в очередной раз убедилась: на всём белом свете не найдётся того, кто смог бы заменить ему Ли Иня. Учитель сопровождал его всю жизнь, направлял его своим взглядом. И всё равно он заблудился и пребывал в полной растерянности, как беспомощный ребёнок. Она всё яснее ощущала колебания и смятение в душе человека, который в своё время самостоятельно поборол свои страхи, а сейчас не только не мог с ними справиться, но и впадал во всё большее смятение. Она украдкой горестно вздохнула.
Чуньюй Баоцэ встал и прошёлся по залу, глядя в окно. Снаружи сидела птичка с красными крыльями. Побоявшись её спугнуть, Чуньюй Баоцэ не пошёл дальше. Птаха, наклонив головку набок, посмотрела на людей в комнате и улетела прочь.
— Я пытаюсь справиться с собой, принимая лошадиные дозы лекарств, но они не помогают. Это всё старые, просроченные лекарства. Я привёз тебя сюда, чтобы поговорить по душам. Помоги мне определиться, для чего можно использовать это место. — Он повернулся к Куколке.
Она покачала головой:
— Здесь слишком прекрасно, чтобы кого-то тут селить.
— Вот именно, я тоже так думаю. Был бы жив директор Ли Инь, я бы поселил здесь его… Как жаль. Я нанял людей, чтобы об этом месте хорошенько заботились, не давали двору зарастать травой, раз в несколько дней наводили чистоту в помещениях, ставили свежие цветы в вазы. Когда-нибудь здесь обязательно кто-нибудь будет жить, обязательно… — Он сжал её руку и прикрыл глаза. — Это похоже на сон, на сон…
Когда Чуньюй Баоцэ снова приехал в Цзитаньцзяо, бульдозеры на побережье уже заработали. Сидя за рулём своего джипа, он ещё издалека увидел вздымающиеся столбы пыли. К счастью, в Цзитаньцзяо было не так пыльно. В машине больше никого не было; председателя сопровождал лишь большой рюкзак, набитый всякой всячиной, поскольку на этот раз он решил пожить здесь подольше. Он нарочно направил машину в объезд дребезжащих бульдозеров, но не мог удержаться, чтобы не взглянуть в их сторону.
— Выкинуть бы в море тех, кто этими машинами управляет! — пробурчал он.
Припарковав джип в том же месте, что и в прошлый раз, он взял рюкзак и направился прямиком в гостиницу. К его удивлению, бакенбарды и борода Старого Сома теперь были ещё длиннее и чернее.