— А, это вы, начальник, то-то собаки на околице надрываются! — Хозяин гостиницы взял из рук гостя рюкзак и с улыбкой изогнулся в поклоне.
Чуньюй Баоцэ потрепал его за ухо:
— Сколько ж мы не виделись, что у тебя такая пышная борода успела отрасти?
— По ночам из-за шума бульдозеров не уснуть, а когда мне не спится, борода начинает быстрее расти. Гребаная дрянь.
— Это ты на «Лицзинь» ругаешься?
— Что вы, разве я посмел бы! — повернулся к нему Старый Сом, высунув язык.
Чуньюй Баоцэ поселился во флигеле и очень скоро ощутил ту особую прохладу, которая бывает только близ моря. До него донёсся запах сырой рыбы, но он не вызывал отвращения. Ему не терпелось увидеться с У Шаюанем; он ожидал, что этот очкарик теперь будет вести себя совсем иначе, чем раньше, поскольку всего за несколько дней произошли две вещи: во-первых, в соседних деревнях началась бурная деятельность, во-вторых, У Шаюань получил целый ящик книг — расставил ли он их на полке? В таком случае должен был получиться длиннющий ряд томов. Вспомнив о книгах, Чуньюй Баоцэ ощутил в душе сильное волнение, ведь точно такой же комплект получил кое-кто ещё — интересно, что она думает об этих великолепных экземплярах и их авторе? Вот о чём действительно стоило гадать. Под ложечкой у него засосало, а сердце учащённо забилось. Прошло всего несколько дней с момента его последнего визита, и вот сейчас, когда он вернулся, здесь всё было по-другому, и этих перемен достаточно, чтобы сильно напугать кого угодно. Он снова задумался: вместо голословных утверждений пусть за него говорят факты, и этого собрания сочинений достаточно, чтобы доказать, что он и Подтяжкин с ему подобными — вовсе не одного поля ягоды. Так давайте же начнём новый диалог на новой почве — так мы, возможно, быстрее найдём общий язык. Наконец Чуньюй Баоцэ обратился мыслями к Оу Толань, вспомнил её большие глаза, в которых блуждал рассеянный взгляд, и её пухлые, сочные губы.
Наверняка Старый Сом доложил о его приезде деревенскому главе, потому что У Шаюань сам явился в гостиницу ещё до того, как постоялец успел уйти. Приятно удивлённый, Чуньюй Баоцэ налил посетителю чаю, исподтишка разглядывая его. Никаких заметных изменений он не увидел: на лице У Шаюаня не отражалось ни спешки, ни волнения.
— Спасибо вам за присланное собрание сочинений, оно такое большое! Одну из этих книг я как-то видел в книжном магазине, но не вчитывался внимательно. Я прочту их все целиком! — говорил У Шаюань.
Рука Чуньюй Баоцэ, в которой он держал чай, дрогнула: он не ожидал, что этот человек раньше читал его книги.
— Жду отзывов и замечаний. Извини, что претендую на твоё время, но эти книги помогут лучше понять меня, узнать, чем я живу.
У Шаюань кивнул:
— Да, на это понадобится время, но я обязательно прочту. У Оу Толань времени побольше, она, может быть, быстрее прочтёт, и тогда мы обменяемся впечатлениями. Вы удивительный человек! Я знал, что вы пишете, но не ожидал, что так много, что вы такой плодовитый писатель! А какое великолепное качество печати… — На последний восхищённый возглас Чуньюй Баоцэ не знал, что ответить: по сути-то хвалили оболочку.
Стоило им прервать диалог, как в комнате воцарилась невыносимая тишина. У Шаюань, повздыхав, больше ничего не говорил. Чуньюй Баоцэ ощутил возмущение и недовольство, поднимавшиеся со дна души его собеседника. На сей раз увильнуть от беседы по делу, похоже, не удастся, но председателю не хотелось быть инициатором этого разговора. После нескольких минут молчания У Шаюань наконец заговорил первым, и речь он теперь повёл не о сочинениях, а заявил прямо, без обиняков:
— Господин Чуньюй, как там моя просьба, каковы результаты?
— Результаты таковы, что произошёл скандал. — Чуньюй Баоцэ старался не смотреть в глаза собеседнику. Меряя шагами скромное пространство комнаты, он громко продолжил: — Подтяжкин отнюдь не из покладистых, и его зам такая же! Я стал их расспрашивать о подробностях дела, а им всё хиханьки да хаханьки, берегите, говорят, здоровье, и всё в таком духе. Я с превеликим трудом вытянул из них информацию в общих чертах. Оказывается, там всё так запутано…
У Шаюань смирно слушал его, опустив глаза.
Чуньюй Баоцэ, глядя на два вихра у него на макушке, заговорил снова:
— Подтяжкин сказал, что это единый проект вышестоящих инстанций, лишь малая часть гигантской структуры урбанизации, и эту ношу повесили на нашу корпорацию «Лицзинь». На самом деле даже если мы поглотим несколько бедных деревень, нам от этого никакой выгоды! Я им говорю: ну так давайте откажемся, не будем заниматься тем, что не выгодно ни той, ни другой стороне! На том и порешили.
У Шаюань поднял глаза:
— Порешили на чём? Пригнать бульдозеры?
Казалось, силы совершенно покинули председателя, и он беспомощно опустил плечи:
— Слишком поздно, уже не успеем. Процесс уже не остановить, мне остаётся лишь довольствоваться малым, и я предостерёг их, что, в отличие от двух других деревень, в Цзитаньцзяо живут мои друзья, и если деревня не даст согласия, то вы ничего здесь делать не будете! И забудьте обо всех амбициях: кроме развития и обогащения деревни, никакие другие мысли недопустимы! — Чуньюй Баоцэ сел и перевёл дух: — Это всё, что я смог сделать. Но я с них глаз не спущу, это точно…
У Шаюань холодно ответил:
— Благодарю вас за старания. Но я хотел бы вас поправить: Цзитаньцзяо отнюдь не какая-нибудь «бедная деревенька».
— Ну, это их слова. Прелестная деревня, хотя… Они-то привыкли к особнякам в европейском стиле, ни черта не понимают. Мы просто хотим иметь райский уголок, зимой греться у камина, а летом продавать на пляже шашлыки и зарабатывать на этом.
— Говорите вы убедительно, председатель. Но мы в Цзитаньцзяо вовсе не собираемся на этом останавливаться, мы ищем разнообразные возможности для развития, и у нас очень много дел. Но мы хотим всё сделать сами, потихоньку, продвигаясь на ощупь. Мы не хотим быть, как корпорация «Лицзинь», проще говоря — мы не хотим, чтобы вы нас поглощали, мы боимся…
— Боитесь? — Чуньюй Баоцэ встал. — Боитесь «Лицзинь»? Но что вас пугает?
— Это долгая история. Мы боимся потерять то, что носит имя «Цзитаньцзяо». Она существует уже по меньшей мере семьсот лет! А ещё мы не хотим терять эти хижины, крытые тростником, и эти переулки, мощённые чёрным камнем.
Чуньюй Баоцэ с силой шлёпнул У Шаюаня по колену:
— Ты чертовски прав! Ты озвучил мои мысли, я тоже не хотел бы всё это потерять! Значит, будем действовать заодно, мы должны всё это сохранить. Что скажешь?
У Шаюань легонько покачал головой, глядя в окно.
— Неужели это плохо — и развивать Цзитаньцзяо, и в то же время сохранить «райский уголок»? Почему нам не воспользоваться силой капитала с выгодой для себя? — Чуньюй Баоцэ повысил голос.
— Потому что мы не доверяем корпорации «Лицзинь» и не верим всем этим большим шишкам и мелким сошкам, которые корчат нам устрашающие рожи. Вот, говорю всё начистоту.
Высказавшись, У Шаюань почувствовал облегчение и спокойно поднёс к губам чашку.
Чуньюй Баоцэ что-то замычал в ответ, горло как будто сдавили железной хваткой:
— Вот оно как, значит. Ну, тогда ничего не поделаешь. Тогда действительно нечего обсуждать. Подтяжкин и его люди мелют чушь, не так ли? Думаю, я могу понять тебя, дружище, и, если не возражаешь, почтенный, я осмелюсь задать тебе один вопрос: «Лицзинь» действительно внушает такой страх?
Он уставился на собеседника в упор, положив руки на колени и нахмурив брови.
У Шаюань отлучился в туалет, а по возращении принёс неизвестно откуда взявшиеся персики и протянул один своему визави.
— Раз уж вы об этом спросили, придётся сказать всё как есть. Насколько мне известно, деревни вокруг корпорации «Лицзинь» все до единой боятся вас как огня. Когда вы присоединили пять или шесть деревень одну за другой, многие из жителей просто сбежали, а некоторые семьи оказались вовлечены в процесс. В трёх деревнях, расположенных возле химзавода, год от года повышается заболеваемость, процент онкобольных вырос в несколько раз! Немало людей пропало без вести, и большинство из них — женщины! Самый крупный в округе источник воды загрязнён, в обеих реках пропала рыба, даже трава вся посохла; три года пытались всё исправить, но без толку. Дочерние компании корпорации ещё и игорные дома открыли, туда и иностранцы ходят, попросту говоря, это полулегальный квартал красных фонарей. У вас есть собственное оружие, от полицейских сирен жители деревень вздрагивают! Председатель, я озвучил лишь малую часть списка, да и то боялся, не хотел говорить, однако сегодня не мог смолчать. Я бы хотел, чтобы вы поставили себя на моё место и поразмышляли вот о чём: будь вы приморской деревушкой, которой уже семь веков, вы бы согласились добровольно влиться в такую корпорацию, стать её частью и подчиняться ей?
Чуньюй Баоцэ слушал его стиснув зубы, пока на лбу не запульсировала вена. Он помассировал себе виски, сел поудобнее и устремил холодный взгляд на линзы очков собеседника. Тот, то ли договорив, то ли просто не желая продолжать, снова опустил голову, показывая свои непослушные вихры на макушке. Чтобы унять внутреннюю дрожь, Чуньюй Баоцэ сунул в рот зажатый в руке персик и впился в него зубами.
— Какой сладкий персик. Их здесь выращивают?
— На побережье вода и почва подходящие.
Тщательно пережёвывая персик, Чуньюй Баоцэ быстро расправился с угощением и вытер руки.
— Дружище, ты можешь быть со мной откровенным: прямолинейность — это лучшее качество. Оправдывать «Лицзинь», пользуясь собственным статусом, было бы глупо с моей стороны, но я хочу сказать пару слов. Любое явление нужно рассматривать с двух сторон; ценности, создаваемые корпорацией, и налоговые отчисления с прибыли после завершения проектов — с этим и так всё понятно. «Лицзинь» кардинально изменила облик целого района, создала множество рабочих мест. Когда вершишь великие дела, без применения силы не обойтись, и, конечно, это кого-то беспокоит и раздраж