Настала глубокая зима — сухая, холодная и почти без снега. Чуньюй Баоцэ очень ждал снега, он помнил, как в детстве и юности наслаждался снежной зимой, пробираясь по горным и равнинным тропам, укрытым пушистым белым покрывалом. Бывало, во время густого снегопада он падал на краю расщелины и несколько раз даже думал, что ему пришёл конец. В совершенно безлюдном месте он лежал и стонал, надеясь, что ему протянут руку помощи. Наверное, стонал он для того, чтобы предотвратить финальный удар смерти. Он не забывал об этих стонах, а значит, не забывал и снежные зимы.
— А снега всё нет, это всё проделки Небесного владыки, не иначе! — сказал он Подтяжкину, который зашёл попрощаться.
В эту бесснежную зиму Подтяжкин по-прежнему мотался по делам в специальном коммерческом самолёте и считал такую погоду наиболее удачной для полётов. Всякий раз, когда председатель совета директоров безжалостно проклинал небеса, гендиректор про себя молился: «Простите, Небесный владыка, я вовсе не думаю так же, прошу вашего благословения». Предстоящая командировка Подтяжкина была связана с крупным проектом стоимостью в несколько сот миллионов юаней, поэтому перед отъездом ему необходимо было увидеться с начальством. Однако к концу разговора председатель совета директоров, столь бодро настроенный поначалу, растерял всю энергию и решимость и, дослушав Подтяжкина, ограничился кратким «Понятно, ну, ступай». Подтяжкин сообщил ему, что всё идёт благополучно, все звенья работают даже лучше, чем ожидалось, корпоративные отношения выше всяких похвал, а это важнее всего.
— Помните того типа, что по уши влюбился в Куколку и каждый день слал в замок цветы?
— Ещё бы, вот ведь сукин сын!
— Он в этот раз очень постарался, можно сказать, проявил глубокую преданность.
Расхвалив ещё нескольких человек, Подтяжкин вдруг вспыхнул от гнева, потому что подумал о другом:
— Впрочем, это дельце с побережьем, которое стало нашей головной болью, воспитало в нас характер.
— А по-моему, характер у тебя ни на йоту лучше не стал, — бросил Чуньюй Баоцэ.
Подтяжкин схватился за свою лысеющую макушку:
— Если за зиму не вымерзнем, то весной обязательно будут и цветы, и плоды.
— Что ты хочешь сказать?
— А ничего особенного, дедуля, это я к тому, что я сыт по горло.
Подтяжкин, замдиректора и несколько подчинённых отправились в дальние края, а Чуньюй Баоцэ мирно взялся за чтение, укрывшись от всех в библиотеке. Он сидел на стуле выпрямившись, как прилежный ученик, а когда заныла поясница, пересел на диван. Так он читал пару часов, а затем улёгся на диване, почти не отводя глаз от страницы. Маленький столик был завален книгами, которые он читал одну за другой. До него донеслись ароматы кофе и чая: кто-то беззвучно поставил рядом поднос и удалился. Обычно ему прислуживали Писунья, Жучок и Застёжка, а если приходила Куколка, те все до одной удалялись. В этот час даже Куколка не беспокоила председателя, так что никто не отвлекал его от полётов мысли. Всё вокруг поистине увлечённого читателя беззвучно отступает и прячется, и он глубже и глубже погружается в лабиринт. Иногда он даже забывал пить и ходить в туалет, и лишь когда уже совсем не в состоянии был терпеть, вскакивал и пошатываясь бежал в уборную, а выходя оттуда, сразу устремлялся к дивану, на ходу застёгивая ремень. Губы его непрестанно двигались в невнятном бормотании. Однажды Куколка увидела, как он полулежит и шёпотом читает в кое-как натянутых штанах. Она поправила и застегнула на нём брюки, вытерла ему руки, а он даже бровью не повёл. Она уселась в свой уголок и взялась за книгу, искренне сопереживая героям. Потом, подняв голову и отыскав глазами хозяина, она обнаружила, что он всё так же склонился над книгой, а слегка вьющиеся волосы легонько подрагивают.
— В жизни я столько времени потратил впустую, это очень печально, — сказал он в один из редких перерывов между чтением, взяв в руки чашку.
Куколка всегда отвечала и подбадривала его: неправда, вы же создали целую корпорацию — «Лицзинь». Сколько раз он слышал эти слова, уже и не сосчитать. С вымученной улыбкой он отвечал: правда? Лиса-то разбогатела, а я по-прежнему нищий.
— На самом деле моё призвание — творчество, то есть я должен был стать писателем.
Он прочистил горло, словно оно у него першило, и неспешно сделал глоток. Куколка кивнула:
— Вы ведь уже им стали.
— Если бы! Я тебе так скажу: то, что я изложил в этих книгах, — лишь десятая часть того, что у меня на душе, а может, и того меньше. Я и сам удивляюсь, что мне хочется столько всего поведать миру.
— Да, это потому, что у вас богатый внутренний мир, а ещё бесконечное чувство долга.
Чуньюй Баоцэ взглянул на неё, выпятив нижнюю губу, и громогласно заявил:
— Всё дело в том, что мир ко мне слишком безжалостен! В нём нет для меня места, а я всё не ухожу — таким образом я озвучивал ему причину, почему не ухожу, много-много причин! — Он повернулся к Куколке спиной, как будто рассердившись. Когда он заговорил снова, голос его звучал тихо, почти неслышно: — Но он, этот мир, так и не понял меня. И мне теперь ничего не остаётся, кроме как уйти…
Рано утром выпало чуть-чуть снега — так мало, что он даже не укрыл землю целиком. Тем не менее Чуньюй Баоцэ обрадовался и захотел прогуляться. Экипировался как следует: шапка из меха выдры, шарф, пальто из флока и меховые сапоги. Прогулявшись в одиночестве, он запрыгнул в шаттл. Постояв немного перед своим имением на склоне горы, он развернулся, взглянул на собственные следы, оставленные на тонком слое снега, и о чём-то задумался. Величавые молчаливые сосны, смешанный лес, тишина и покой, не нарушаемые даже пением птиц, — здесь действительно как в храме; да, такая обитель больше годилась для божества и для поклонения ему, нежели для человека.
Покинув склон, Чуньюй Баоцэ двинулся на восток. На извилистой дорожке перед замком стоял человек. Узнав секретаря Платину, председатель развернулся и пошёл в другую сторону. Он снова вспомнил тот день, когда услышал музыку, исполняемую на скрипке, но где уж её было разыскать. В этот момент где-то сзади раздались звуки быстрых шагов, и его нагнал Платина, выдыхавший облачка белого пара.
— Ты знаешь тех девушек, что танцам учатся? — спросил он у секретаря.
Платина кивнул. Они легко отыскали то просторное и тёплое здание. У девушек, казалось, по-прежнему была весна. За те несколько дней, что он их не видел, их шеи действительно стали длиннее: девушки тянулись вверх, будто стремились взлететь в бескрайнее небо.
— Молодость — прекрасная вещь, которую не купишь ни за какие деньги, — изрёк Чуньюй Баоцэ, обращаясь к стоявшему рядом Платине.
Тот растерянно посмотрел на своего шефа, словно перед ним был философ.
Выйдя из здания, Чуньюй Баоцэ велел секретарю срочно подыскать ему художника. Платина сказал, что такого добра навалом. И действительно — всего через день ему привели мужчину за сорок с окладистой бородой и длинными волосами, ниспадающими на плечи. Мужчина достал визитку и целую стопку картинок. Скользнув взглядом по визитке, пестревшей титулами «международный» и «знаменитый», Чуньюй Баоцэ отложил её в сторону:
— Я позвал вас, чтобы вы набросали эскиз для статуи морского божества. Сможете?
Мужчина почесал в затылке и расплылся в улыбке:
— Это несложно, но вам, начальник, придётся описать более детально, что вы хотите получить.
— Вы слышали о Второй Барышне?
— Нет, это чья такая? Было бы здорово иметь фото.
Чуньюй Баоцэ удручённо повесил голову. Художник опередил его:
— Если нет фото, тогда мне надо пойти в храм и обдумать всё на месте. Значит, божество — женщина, богиня, да, начальник? Гм, понятно.
Чуньюй Баоцэ махнул рукой, и Платина уже собрался увести художника, но едва они отошли на несколько шагов, как хозяин снова подал голос:
— Стойте. — Пристально глядя на художника, Чуньйю Баоцэ сказал: — Я могу вам дать кое-какие иллюстративные материалы, но вы должны, всё изучив, сразу же вернуть их мне, копировать не разрешаю.
— Вон как… — Художник потеребил бороду. — Ну что ж, согласен.
Три дня спустя эскиз статуи был готов. При взгляде на него у Чуньюй Баоцэ перехватило дыхание. Он не обратил внимания на диковинную и замысловатую одежду богини, его взгляд был прикован к её глазам. Лицо было нарисовано по фотографии Оу Толань, напечатанной на обложке её книги; да, ошибок быть не могло, это была она, она смотрела прямо на него и, казалось, вот-вот зашевелит своими влажными губами. Он осторожно взял рисунок и позвал нескольких обитателей замка, чтобы те оценили. Жучок, Писунья и Застёжка, столпившись вокруг эскиза, внимательно рассматривали его и неустанно комментировали:
— Это древняя статуя. Красиво.
— Какая прекрасная, изящная девушка, вот только одежда уж больно старомодна.
— Если перемещаться по комнате, она следит за тобой взглядом. Последней, кто увидел рисунок, была Куколка. Разглядывая эскиз, она долго хранила молчание.
— Ну, как тебе? — спросил председатель.
Она подняла голову:
— Богиня.
— Это и так понятно, я спрашиваю: что ты об этом думаешь? Похожа?
Поджав губы, Куколка усиленно думала.
— Выглядит знакомой, хотя кого напоминает, не пойму. Но это выражение лица, эти губы и глаза я, кажется, где-то видела…
Чуньюй Баоцэ тихонько вздохнул.
— Нет, не могу вспомнить. Но нарисовано отлично, по-моему. Взглянув на неё один раз, уже никогда не забудешь, — сказала Куколка уверенно.
— Ну и замечательно. — Он убрал рисунок.
На следующий день Платина обратился к Куколке за помощью: Колодкин уже трижды просил о встрече с председателем совета директоров; сначала секретарь хотел ему отказать, но побоялся, что дело серьёзное. Узнав об этом, Чуньюй Баоцэ сказал:
— Пускай приходит, я спрошу, как идёт переиздание мемуаров. Колодкин очень редко появлялся в замке. Сейчас он вошёл в Восточный зал так, будто брёл по снегу, а при виде председателя согнулся в пояснице, дважды с силой опустив правую руку — со стороны это выглядело как церемония при дворе династии Цин. Чуньюй Баоцэ улыбнулся.