— Нет, со мной они очень любезны и в целом не прибегают к насилию. По сравнению с тем, как все эти годы «Лицзинь» вела себя в окрестных деревнях, их общение со мной можно считать дружелюбным, вопреки их обычным приёмам. Видите, никто до сих пор не переломал мне ноги и не выколол глаза!
— Ну это уж ты загнул!
— Да это я ещё далеко не всё сказал. Если в какой-нибудь деревне кто-то препятствовал делу, не проходило и полугода, как его устраняли; способы были разнообразные, но всегда самые заурядные. В одной деревне нашлось несколько смельчаков, которые попытались пойти против «Лицзинь». В итоге несколько семей разорились и погибли. А один деревенский глава, даже сильно от них натерпевшись, не сдавался, и в конце концов его оклеветали — репутация его была испорчена, а деревне настал конец. И это я рассказал лишь малую часть. У Цзитаньцзяо ни малейшего шанса на успех, поэтому мы должны быть готовы к тяжкой, изнурительной борьбе. Это и есть второй путь и третий путь, о которых я говорил.
Чуньюй Баоцэ больше не подавал голоса. Долгое время они безмолвствовали, и наконец У Шаюань открыл дверцу машины. Внутрь ворвался порыв морозного ветра, и Чуньюй Баоцэ немедленно побагровел от холода. Он уставился на У Шаюаня, но, встретившись с его взглядом, отвёл глаза в сторону. Он будто бы говорил сам себе: «Корпорация то и дело подвергается клевете, а нам некому пожаловаться и нечем оправдаться. К счастью, время у нас есть, пусть оно и расставит всё на свои места, пусть оно всё докажет».
Он поднял голову:
— Говори же прямо сейчас, что я могу для тебя сделать, почтенный?
Услышав, что голос его дрожит, У Шаюань сообразил, что Чуньюй Баоцэ, должно быть, замёрз, и затворил дверцу машины.
— Я обращаюсь к вам лишь потому, что вы гость в Цзитаньцзяо. Я уже ясно дал понять, что больше по этому вопросу в «Лицзинь» не приеду. Господин Чуньюй, вы много чего можете для нас сделать, так сделайте хотя бы то, что сами хотите.
У Шаюань выпрыгнул из джипа. Чуньюй Баоцэ не сразу отреагировал. Когда У Шаюань уже направился к такси, председатель поспешил вылезти из машины. На улице стоял лютый холод, с запада по небу плыли свинцовые тучи. Чуньюй Баоцэ, выдыхая пар и потирая руки, затопал ногами:
— Я ещё приеду в Цзитаньцзяо. Прошу тебя… Передай от меня привет Оу Толань…
Подтяжкин поник головой и уныло обратился к заместительнице:
— Пошли, нас обоих вызывают.
Та зыркнула на него, радуясь про себя: ты мне извинения задолжал, вот погоди теперь, получишь урок. Они поднялись в мансарду и, взглянув на Чуньюй Баоцэ, сразу забеспокоились: он был мрачнее тучи, под глазами тёмные круги, одет неряшливо — синяя с красноватым оттенком жилетка застёгнута не на ту пуговицу.
— Хорошо развлекаетесь вы двое, летаете туда-сюда. Как вам южные закуски? — вяло спросил Чуньюй Баоцэ.
Подтяжкин потянул за локоть замдиректора, которая стояла слишком близко, и хмыкнул, надеясь предупредить её, чтобы она не распускала язык. Поразмыслив над ответом и поджав губы, он ответил:
— Состязаемся в хитрости. Они не очень обходительны.
— Как там закуски? Свиные окорока в соевой подливе?
— Не до них было, дел по горло.
— То-то я смотрю, ты всё больше напоминаешь небесного генерала Тянь Пэна! — Чуньюй Баоцэ впился взглядом в большую блестящую пряжку его кожаного ремня.
— Вы преувеличиваете, — откликнулся Подтяжкин.
Замдиректора рассмеялась. Она-то поняла, что председатель совета директоров на самом деле обозвал его тупой свиньёй[25]. Сделав полшага вперёд, она встряла в разговор:
— Всё идёт благополучно, можно сказать, великое дело близится к успешному завершению.
Она схватилась обеими руками за свою пышную грудь. Чуньюй Баоцэ и так знал, чем закончится их поездка на юг: всё было заранее утверждено, никаких неожиданностей быть не могло. Как говорит Комиссар, жизнь — словно ипподром: побеждает тот, кто сумел поставить на хорошую лошадь. В случае с «Лицзинь» особые акционеры и есть хорошие лошади, главное — кормить их лучшими кормами и не хлестать кнутом. Если этих лошадок разозлить, они начнут так лягаться, что разнесут всю конюшню. Эти маститые рысаки, стоившие огромных денег, были найдены Комиссаром, но были и те, кого привела с собой замдиректора.
— Я тоскую по тамошним тушёным фрикаделькам и маринованным побегам бамбука. Эх, говорят, кое-кто из классных поваров сбежал в столицу, дезертиры эдакие. — На лице у Чуньюй Баоцэ было написано огорчение.
При слове «повара» Подтяжкин оживился и, шлёпнув себя по лбу, сказал:
— Вы меня учили: «благородный муж держится подальше от кухни». Помня ваше наставление, не стану надоедать вам подробностями. Всё уладилось — и славно, главное — действовать аккуратно и ловко…
— Да, судя по твоему огромному брюху, ты повар хоть куда! — Чуньюй Баоцэ потеребил Подтяжкина за пузо и подмигнул заместительнице, но тут же напустил на себя строгий вид. — Если ты подашь мне Цзитаньцзяо недоваренным, я тебе блюдо на голову надену. Такому гурману, как я, угодить нелегко.
Подтяжкин почесал кончик носа своим бирюзовым перстнем:
— Это вряд ли. Я уже говорил, что к весне мы проект завершим. От одной маленькой трещинки судно не перевернётся. «Интеллигентишка» пусть умерит свою спесь, мы вот ему намордником-то рот закроем…
— Рот закроем? — Чуньюй Баоцэ не хотел смотреть ему прямо в глаза.
— И уже скоро!
— По-моему, это тебе надо рот закрыть. — Чуньюй Баоцэ стукнул по столу.
Подтяжкин взглянул на помощницу, губы у него задрожали.
— Скажи-ка лучше, кто-то собирается послать в деревню рабочую группу?
— Это да. Но поскольку это дело решённое, мы уже не можем вмешаться.
Чуньюй Баоцэ, ссутулившись, медленно прошёлся по комнате и, покашливая, сказал:
— Цзитаньцзяо для меня целительное место, и если какие-то ублюдки вздумают устраивать там шум, то пусть пеняют на себя!
Замдиректора уже опустила руки, но тут Чуньюй Баоцэ повернулся к ней, и она опять схватилась за грудь:
— Вам не нужно ни о чём беспокоиться, я остановлю этих ублюдков, и вы сможете хорошенько там отдохнуть…
Чуньюй Баоцэ одобрил её порыв:
— Ну и славно! Такое только тебе по плечу, потому что сама понимаешь! Внуку я это поручить не могу, улаживай всё лично, я тебе доверяю.
У замдиректора заблестели глаза, она хлопнула в ладоши и, приблизившись к Чуньюй Баоцэ, распахнула свой большой рот. В лицо председателю пахнуло рыбой, и он увернулся:
— Ну, ступай же.
В комнате остались двое. Подтяжкин обиженно повесил голову. Чуньюй Баоцэ протянул ему чашку кофе, но тот не взял.
— Знаю, вам нравятся эти деревенские хижины, — сказал он, — поэтому их не будут сносить…
Чуньюй Баоцэ улыбнулся и, прищурившись, склонился к нему:
— Провинился ты перед своим замом, а? Ты должен перед ней извиниться.
— Да она сука.
— Эта дамочка — любительница солонины, спозаранку уже рыбу ест.
Подтяжкин опять ругнулся:
— Сучка!
Улыбка слетела с лица председателя:
— Будь с ней поласковей, у неё много друзей.
— Она этим и пользуется.
— Почему вы с ней подружиться не можете?
Подтяжкин покраснел:
— Ну уж нет.
— А что она за человек?
— Ну это… — Подтяжкин облизнул губы. — Я тут думал об этом «интеллигентишке». Так вот, женщина рядом с ним вроде как выполняет роль военного советника.
Чуньюй Баоцэ хлопнул его по плечу:
— Когда все мысли только о работе, как тут уладить дела с собственным замом?
— Я и не буду ничего с ней улаживать.
— Ты к ней приставал, что ли?
— Да это было много лет назад, и то чисто формально.
Чуньюй Баоцэ загорелся любопытством:
— Вон как? Ну-ка расскажи дедушке.
Подтяжкин беспомощно огляделся по сторонам и опустил голову:
— В молодости я и не осмеливался о таком думать, а потом был слишком занят… Лишь несколько лет назад смог сделать передышку и понял, что нельзя же всю жизнь вот так прожить. Захотелось получше узнать женщин. Но первый блин, как известно, всегда комом. Решил я начать с зама — она же всегда под рукой. Но стоило ей открыть рот, как я сразу же к ней охладел.
— Как так?
— Ну не знаю, охладел и всё.
Чуньюй Баоцэ засмеялся и отлучился по малой нужде. Когда он вернулся из туалета, Подтяжкин рассеянно пялился в окно, кусая губы.
— До чего же ты честный, — похвалил его Чуньюй Баоцэ. — Жаль, что в наше время искренним людям некуда себя деть. У меня есть для тебя задание — искупи свою вину перед ней на деле.
— Я не смогу.
Чуньюй Баоцэ смерил взглядом Чуньюй Фэньфана и подумал, что тот растолстел ещё сильнее, чем раньше, а грудь у него выпирает, как у женщины. Он вздохнул не без сожаления.
Подтяжкин поднял голову:
— Так когда приступать к Цзитаньцзяо?
— Когда у меня отпуск закончится, подождите пока.
— А сколько ждать?
— Я сам не знаю…
Глава 16Рыбацкий праздник
Велев Платине своевременно докладывать ему обстановку на побережье, Чуньюй Баоцэ сообщил:
— Там страшная холодина, а ещё чайки резвятся, жирные такие, а грудки и крылья чистые-чистые.
Платина не совсем понял, к чему эта информация, но сообразил, что она касается проекта по развитию побережья, и не осмелился пренебречь словами хозяина. Раз в два дня он докладывал обстановку, но все его отчёты сводились к простым «ничего нового», «всё по-прежнему». Однажды он сообщил:
— Замдиректора уехала на побережье, одна.
— Она умеет заводить знакомства, — ответил Чуньюй Баоцэ, — здорово ладит с людьми.
Стало теплее, ивы и тополя покрылись желтоватым пушком, а вместе с погодой улучшилось и настроение. В общении с Куколкой он стал больше говорить о текущей работе над переизданием его мемуаров; они вместе рассматривали абзацы, испещрённые пометками Колодкина. Куколка с нетерпением ждала выхода книги, старательно читала, а дочитывая до красных пометок, приходила в волнение: