— Не будешь работать — жрать что будешь? Вся деревня должна вас, вредителей, кормить?
Она возразила:
— Мы не вредители.
— А я говорю, вредители! — У старика аж борода затряслась. — Ещё пререкаться со мной смеешь?
Она больше не проронила ни звука. После целого дня адского труда бабушка то и дело потирала поясницу, и маленький Баоцэ помогал ей массировать её своими кулачками. По дороге домой они шли через поле с убранной кукурузой и обычно, пользуясь случаем, собирали дикорастущие съедобные растения и ловили кузнечиков. Летом им доставалось немного пшеницы, осенью — полмешка кукурузы и корзина батата. Бабушка аккуратно очищала плоды от песка, тщательно промывала, молола муку и готовила ароматные лепёшки.
— Кушай, малыш, бабушка ждёт не дождётся, когда ты вырастешь.
Маленький Баоцэ, ободрённый словами бабушки, откусывал большой кусок, вытянув шею, как птичка.
Он вымахал так, что доставал бабушке до подмышек. Теперь, обнимая его, она уже вкладывала в объятия всю силу. Когда ему исполнилось шесть, настала пора идти в школу. Бабушка повела его на учёбу, и они поднимались всё выше по склону холма. Несколько разноцветных птичек пролетели между деревьями, а с полей струились потоки энергии молодости. Новые ученики входили в просторное здание. В школе какой-то мужчина с большими глазами улыбаясь смотрел на него и на бабушку. Никогда ещё он не видел такой приятной улыбки, никогда ещё не встречал столь опрятного человека и тем более — не бывал в такой светлой комнате. Мужчина, тыча пальцем в букву на странице учебника, прочитал: «„А“!» Мальчик застенчиво повторил за ним, правда, лишь после того, как это сделала бабушка. Мужчина громко похвалил:
— Очень хорошо прочитал. Прекрасно.
В регистрационном бланке для новых учеников мужчина торжественно вывел имя из четырёх иероглифов: Чуньюй Баоцэ.
В первую неделю учёбы Баоцэ практически не разговаривал. В то время как его одноклассники громко говорили и читали вслух, он читал про себя. Бабушка каждый день на закате ждала его на обочине, стоя под дикой цедрелой. Десять с лишком учеников строем выходили за школьные ворота, а когда строй доходил до бабушки, она шла следом. Оказавшись дома, мальчик рассказывал ей о школе всё подряд: об учителе, об одноклассниках, о птицах за окном. Но особенно об учителе:
— Он погладил меня по голове…
У бабушки на глазах выступили слёзы; она заключила его в объятия.
— Дитёнок, брючки у тебя коротковаты, и одёжка уже не по росту.
Ей казалось, что с тех пор, как мальчик пошёл в школу, он сразу же изменился, глаза заискрились улыбкой, и сам он неожиданно сильно подрос.
— Скоро станешь здоровенным парнем, мой мальчик, тогда бабушка сошьёт для тебя новое платье.
Бабушка стала ходить по ущельям и собирать лекарственное сырьё: его можно было высушить и продавать торговым точкам. Вот только сырья было мало, а охотников до него было много. Чтобы набрать побольше, она забиралась в самую глубь ущелья и перебиралась на другую сторону горной кручи. Однажды она упала с высоты и чуть не сломала ногу, сандалии её были все в крови. Она продала сырьё, но денег за него выручила всего ничего. Тогда она, с завидным упорством взявшись за дело, продала целую корзину сушёной дыни и купила грубого белого полотна, чтобы сшить мальчику костюм и пару чулок для себя. С помощью цветов софоры она покрасила ткань и собралась кроить одежду. Она много раз прикидывала на мальчике длину и ширину, но как только бралась за ножницы, её руки начинали дрожать. Шила она прочно, плотными стёжками. Когда Баоцэ надел обновку и посмотрелся в зеркало, он с трудом узнал себя. Правда, платье получилось великовато, но бабушка сказала, что через год оно будет сидеть на нём как влитое.
Мало кто из детей мог похвастаться новой одёжкой. Когда Баоцэ пришёл в школу, все дети окружили его, кто-то даже понюхал обновку. Один учитель потянул его за руку и спросил:
— Кто это тебе сшил такой чудесный костюм?
— Бабушка.
— Ай да мастерица! А до чего славный воротничок…
Мальчик знал, что это был директор школы и звали его Ли Инь.
Моросило. В сумерках Баоцэ с одноклассниками вышел за ворота школы и ещё издали увидел дикую цедрелу. Но бабушки под ней не было. Пройдя через переулок, мальчик дошёл до маленькой каменной хижины в самом его конце. Зайдя во двор, он задрожал от страха: во дворе дежурил дружинник с ружьём за спиной. Он свирепо уставился на мальчика. Из дома доносились устрашающие крики:
— Так скажешь или нет?
Баоцэ перепугался и, зовя бабушку, ворвался в дом, да так и застыл на месте. В комнате подбоченившись стоял Цяньцзы, а бабушка сидела на земляном полу, раскинув ноги; рядом в луже воды лежал разбитый ковш из тыквы-горлянки. Мальчик бросился к бабушке, но Цяньцзы его оттащил.
— Я тебя ещё раз спрашиваю, сколько арахиса украла?
Бабушка поднялась и потянула к себе Баоцэ. Цяньцзы снова грубо спросил:
— В который раз уже крадёшь?
— У меня в глазах рябит от голода, — проговорила бабушка, глядя на него в упор, — взяла, чтобы поесть самой!
— Тебя же с полным подолом застукали! Воровать посмела!
Цяньцзы кликнул со двора дружинника, тот вошёл и принялся обыскивать хижину. Он обшарил все углы, перевернул всё вверх дном и переколотил уйму посуды, но не нашёл ни одного орешка.
Позже Баоцэ понял, что бабушка украдкой припрятывала арахис, пока работала на гумне. Этот арахис она зажаривала, измельчала и добавляла щепотками в солёную редьку, которую он так любил. После того как её уличили, не было больше ароматных солений. Он возненавидел Цяньцзы. Бабушка говорила, что Цяньцзы и его отец были самыми жестокими людьми в деревне, и те, кому довелось пережить учинённые ими побои, на всю жизнь запомнили свистящий в воздухе кожаный ремень. Цяньцзы назначил бабушке наказание: она должна была отправиться в Мопаньшань — каторжное место в самой глубине гор. Деревенские трудились там посменно, некоторые там же и умирали. Бабушка слёзно умоляла пощадить её, так как у неё на руках ребёнок. Дальний родственник Цяньцзы был управляющим и в конце концов сделал снисхождение. Бабушка не пошла в Мопаньшань, однако с того дня должна была каждый день мести улицы: с востока на запад, с юга на север. Лет ей уже было много, от болей в пояснице она не могла разогнуться. Баоцэ сказал:
— Я больше не буду ходить в школу, буду вместо тебя мести улицы.
Но бабушка и слушать ничего не хотела:
— Учись как следует, а если не будешь меня слушаться, у меня никакой надежды не останется.
Подметая улицы, она простудилась и не могла встать с кана. Баоцэ не мог ходить на занятия, так как ухаживал за бабушкой. Раньше он никогда не готовил, но теперь стал брать с бабушки пример: готовил кашу и пампушки, соленья и батат. Он кормил старушку, ходил в кооператив за врачом, а в остальное время занимался уроками. Наконец бабушка смогла вставать с постели, но при ходьбе пока держалась за стенку. Люди Цяньцзы ворвались во двор и, лишь увидев, в каком состоянии больная, не погнали её подметать улицу. Прошла весна, мальчик начал ходить на занятия. Всего лишь за зиму и весну бабушка полностью поседела и лишилась почти всех зубов. По ночам она кашляла, засыпала с трудом и урывками рассказывала о последнем дне, когда была жива его мать. Она наставляла его, чтобы он не забывал, как несправедливо она погибла.
— Сколько мучений и страданий выпадает на долю человека, как твоей матери, например. — Тут её начал душить кашель, и она не могла продолжать говорить. Баоцэ похлопал её по спине. Он хотел, чтобы она перестала говорить, но не мог её остановить. Потом он понял: бабушка чувствовала, что жить ей осталось недолго, и потому спешила рассказать ему о его родных. Когда приблизился роковой день, Баоцэ обратил внимание, что кошка, которую приютила бабушка, беспокойно заметалась и протяжно замяукала, глядя на него. Ночью бабушка кашляла и задыхалась, но упорно продолжала рассказывать. Когда отцвели весенние цветы и выросли зелёные листья, бабушкин путь подошёл к концу.
В покосившейся каменной хижине он остался один-одинёшенек. Истощённый голодом, не в силах подняться, он был уже на последнем издыхании. Он помнил, как что-то замерцало перед глазами, и он впал в забытьё. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем чья-то рука потрясла его и шлёпнула по щеке. Мальчик медленно открыл глаза и увидел рядом с собой сидящего на корточках человека. Ах, да это же директор Ли Инь с несколькими одноклассниками! Они помогли ему подняться и отыскали его портфель.
Больше всего очаровала Баоцэ комнатка, где жил Ли Инь. За маленькой зелёной дверью скрывался удивительный мир: на столе лежали экземпляры отпечатанного на ротаторе журнала, возле стола была книжная полка. При виде книг на полке глаза его загорелись, он протянул к ним руку и потрогал.
— Бери какую захочешь, читай не спеша. — Радостный взгляд Ли Иня остановился на его выпуклом лбу, словно пытаясь в чём-то удостовериться, а потом директор протянул руку и потрогал этот лоб. Бабушка иногда тоже так делала, когда беспокоилась, что он простудился, — так она проверяла, не горячий ли лоб. Мальчику показалось, что их руки совершенно разные: у бабушки грубые и жёсткие, а у Ли Иня мягкие и нежные. Но и те и другие были одинаково тёплые. Директор Ли Инь обожал читать, а журнал был его собственным детищем; он умел изготавливать восковые матрицы и ещё умел играть на скрипке. После ужина он немного музицировал в кабинете, а затем шёл в общежитие и долго что-то писал.
Когда Баоцэ впервые оказался в этом маленьком домике, Ли Инь дал ему книгу, а в нагрузку — записную книжку в твёрдой обложке.
Шесть лет учёбы в младших классах быстро подошли к концу, всех учеников перевели в начальную школу средней ступени. Это была объединённая средняя школа, и дети могли продолжить учёбу здесь же, оставшись со своими прежними учителями. Ли Инь продолжил преподавать у семиклассников, что очень обрадовало Баоцэ. В первый год он опубликовал в школьном журнале своё произведение и стал самым видным учеником. Однажды в школу пришёл новый учитель и сразу спросил: кто из вас Чуньюй Баоцэ? В то время они были на внеурочной производственной практике: сажали в голую зе