е погрузили товар на маленькую ручную тележку, но Баоцэ замешкался. Он попросил спутницу подождать немного рядом с тележкой, а сам вернулся назад и вошёл в магазин, выходивший фасадом на улицу. Он купил себе лёгкую одежду, заплечную сумку из грубой ткани, а в сумку сложил две книги, записную книжку и ручку.
На следующий день ранним утром ноздрястая продавщица уже стучалась в его дверь. Баоцэ успел переодеться в обновки, умыл лицо от пыли и грязи. Когда он открыл дверь, женщина изумлённо воскликнула да так и застыла на месте.
— А я тебя и не узнала. Знаешь, зачем я пришла в такую рань?
Баоцэ покачал головой.
— Чтобы проверить, не умер ли ты.
Баоцэ разинул рот.
— Никто из ночевавших в этом жутком доме не выходил отсюда живым, об этом все говорят. — Подвинув его, она вошла в дом, взглянула на чисто прибранный кан, кухонный очаг, нахмурилась и улыбнулась.
— Меня зовут Силянь — Лотос Радости, а тебя? Говори, как по паспорту!
Имя женщины показалось Баоцэ приятным на слух, и он подумал, что ноздри у неё хоть и великоваты, зато глаза не лишены привлекательности: ясные и блестящие, как у кролика. Подумав немного, он взял по одному иероглифу из двух своих имён и ответил:
— Меня зовут Бао Сян.
— Чудное имечко, а фамилия как?
— Бао и есть фамилия.
— До чего же чудно.
Силянь куда-то побежала и, удаляясь, крикнула:
— Дождись меня!
Совсем скоро она вернулась, держа что-то в руках. Это были толстая пшеничная лепёшка и соленья.
Баоцэ занялся ремонтом полуразрушенной кровли, залатал разбитые окна. Он и сам не осознавал, зачем так старается, но предчувствовал, что он здесь надолго. Теперь это было хоть немного похоже на жилой дом; в таком приятном месте он не жил уже очень давно. Но когда Силянь рассказала об этом доме, Баоцэ ещё больше затосковал. Когда он сказал, что очень благодарен Третьему Господину, она не выдержала:
— Ха, на самом деле мой папаша — тот ещё негодяй!
Баоцэ опешил.
— Но это только между нами. В этом доме никто не жил с тех пор, как я родилась, потому что он проклятый! Скажем так, в любой деревне есть проклятый дом, но до такой степени проклятого я ещё нигде не видела.
— А что значит «проклятый»?
Силянь плотно сжала губы и скорчила гримасу:
— Если кто в нём заночует, наутро от него останется лишь кучка костей.
Баоцэ аж подпрыгнул. Силянь продолжала, отчаянно жестикулируя:
— Нечисть начисто обгладывает косточки. Она пирует человеком всю ночь, тщательно пережёвывая добычу.
— Но я-то вот жив-здоров до сих пор.
— Тебя оберегает удача, иначе бы… У нас в деревне говорят, что только ещё более проклятый человек сможет победить проклятье этого дома и укротить нечисть.
Баоцэ похолодел от ужаса и ничего не ответил. Силянь хихикнула:
— Но, по-моему, нет на тебе никакого проклятья, напротив, ты очень даже мил! — Её и без того большие ноздри ещё больше раздулись, а лицо озарила радость.
Баоцэ же мысленно воскликнул: а ведь точно, я и есть ещё более проклятый человек!
С того дня он не мог спокойно спать. Однажды посреди ночи в сонном бреду ему почудился в углу комнаты маленький белый старичок с серебряным ножиком в пядь длиной. Старичок вспрыгнул ему на живот, какое-то время смотрел на него, а затем принялся тщательно орудовать ножичком. Баоцэ взвыл от боли и проснулся. Жуткий сон не шёл у него из головы целый день, ему было одновременно и страшно, и любопытно. Ночью, когда деревня уснула, он взял заступ и принялся копать в том углу. Через некоторое время лопата стукнулась обо что-то твёрдое. Баоцэ нагнулся и нащупал в яме фарфоровую вазу. Он расширил яму и наконец извлёк оттуда бледно-зелёную вазу объёмом с доу[31]. Тяжёлая. Не осмелившись откупорить находку, он стал её рассматривать и наконец решил, что скорее всего она наполнена вином. Он воодушевился и распечатал вазу. О небо, да она до краёв набита серебряными слитками! Ошарашенно уставившись на находку и не в силах поверить своей удаче, Баоцэ сел прямо там, где стоял, да так и просидел до рассвета, гадая, что делать дальше. Когда рассвело, он спрятал кувшин, засыпал яму землёй, как было, и для верности завалил угол всяким хламом.
Когда наутро Силянь увидела его, удивилась:
— Глаза все красные — испугался, поди?
Он покачал головой. Глядя на него, она предложила:
— Давай я тебя постригу, а то вон какой лохматый с длинными волосами.
Не дожидаясь ответа, она вышла и вскоре вернулась с инструментами и куском белой ткани. Щёлкая ножницами, она орудовала в его прядях гребешком и время от времени отступала, чтобы взглянуть на результат. Баоцэ впервые учуял запах её тела, и почему-то этот запах слился в его сознании с запахом пёстрой бурёнки. В нём ощущались нотки аромата парного молока. Душу Баоцэ наполнило волнение, оно распирало его изнутри.
— Ну вот, красота, совсем другой человек! Отец тебя не узнает. — Она захлопала в ладоши: — Отца тоже я стригу.
В тот день снова нужно было ехать в город за товаром. Баоцэ с тележкой пустился в путь и всю дорогу думал о кувшине серебра. Он даже во сне не мечтал, что однажды благодаря чистой случайности станет богачом. Но если сбежать с этим кувшином, он и впрямь станет негодяем. Он оказался в затруднительном положении.
Как обычно, он вкатил тележку на задний двор магазина. Приехал он рановато, поэтому решил оставить её и побродить по магазину. Первым делом он пошёл к витринам с канцтоварами. Ассортимент здесь был намного богаче, чем в Пеянчэне, книг и бумаги тоже было больше. Он купил несколько листов и указал на цитатник:
— Дайте один, пожалуйста.
Когда он вышел из магазина, ноги сами понесли его к перекрёстку. На углу продавали обувь и сладости, он купил пару ботинок из прорезиненной ткани и десяток засахаренных фруктов, напоминающих стеклянные шарики. Он сунул в рот один из засахаренных плодов, и сладость разлилась внутри до самой груди. Неподалёку собралась толпа, люди что-то рассматривали; он приблизился к ним и увидел на стене объявление, уже изрядно потрёпанное и с разводами от дождя, но прочесть его было можно. Баоцэ не стал вчитываться, а вместо этого тихонько отошёл и затем стрелой помчался прочь. Оставленная им на заднем дворе тележка уже была наполнена товаром, а рядом стоял человек в синем, что-то сверял и заносил в книжечку.
В магазинчик к Силянь иногда наведывались за выпивкой старики. Стоя возле кувшинов, они во все глаза наблюдали, как девушка, орудуя черпаком, наливала в их ёмкости алкоголь, а затем по чуть-чуть пробовали. Закусывали иногда арахисом, а иногда — крупинками соли, которые они выклянчивали у Силянь. Если Баоцэ приходил, когда в магазине не было покупателей, Силянь доставала с полки печенье и угощала его. В этот раз он в ответ тоже угостил её лакомством — засахаренным фруктом.
— Я смотрю, не пожалел денег. Однако я самая богатая во всей деревне. Веришь?
— Не верю.
— Сам увидишь.
Баоцэ плохо спал уже несколько ночей подряд, и в его глазах появлялось всё больше красных прожилок. Ходил ли он в город по делам или читал дома книги по ночам — он всё время думал о том кувшине с серебром. В один дождливый день Силянь, спровадив последнего посетителя-пьяницу, пришла к Баоцэ. Он озабоченно протянул ей пару слитков, сказав, что это прислали из дома и что он всё время носил их с собой, не зная, как их использовать. Если удастся их продать, то он готов разделить с ней вырученные деньги пополам.
— Ого, — удивлённо воскликнула она, — у тебя дома экспроприированное помещичье имущество, что ли, делят?
Баоцэ кивнул:
— Да, его.
Силянь сказала, что о таком крупном сокровище её отцу рассказывать нельзя ни в коем случае, она сама попробует всё устроить. Она пошла в город в тот же день, а по возвращении пришла к Баоцэ, спрятав руки за спиной:
— Угадай, сколько.
Баоцэ не угадал даже с двух попыток, и она вытянула одну руку, плотно прижав к его груди стопку купюр. Баоцэ старался подавить в себе волнение, подбородок у него потяжелел.
Прошло немного времени, и Баоцэ передал Силянь ещё четыре слитка. Силянь немного испугалась:
— Да ты богач! Тебя бы по улице водить как преступника! Но я ничего не скажу отцу, он негодяй. Это будет наш с тобой секрет.
Как и в прошлый раз, вырученные деньги они поделили поровну. Баоцэ сложил новенькие купюры вместе с теми старыми засаленными деньгами и, разделив на несколько частей, спрятал в разных местах. Нежданно свалившееся на него богатство чрезвычайно радовало его и в то же время приводило в смятение: он не представлял себе, что делать дальше. Учиться? Так он уже почти все учебники вызубрил наизусть. Он вспомнил о бессчётных школьных книгах, которые принадлежали Ли Иню: до чего же это был прекрасный мир! В то время его фантазия не знала границ, в его настроении мистика соседствовала с радостью, а ручка бесконечно изливала на бумагу его мысли. Ему казалось, что волнения в нём было так же много, как воспоминаний, радости — столько же, сколько и скорби, и об этом можно писать бесконечно. Но теперь книг ему было недостаточно.
Силянь часто подолгу оставалась у него. Глядя на его волосы, она говорила:
— Когда я тебя стригу, красивей всего получается.
Он ничего не ответил, и она продолжала:
— Мне нравятся приезжие.
Он по-прежнему не издавал ни звука.
— Я уже говорила, что денег у меня куры не клюют, и сейчас повторю. — Выглянув за дверь, она приблизилась к нему. — С комиссионной продажи ежегодно капает неплохая сумма, но я об этом никому не рассказываю, коплю себе на приданое.
Он не понимал, к чему она клонит, но у него возникло предчувствие, что что-то должно произойти, что-то не очень хорошее. И действительно, Силянь, тяжело дыша, придвинулась к нему ещё ближе:
— Если хочешь, я скажу отцу, чтобы он прислал к тебе сваху. Но ты, наверное, и не знаешь, насколько я хороша.
Баоцэ чуть отодвинулся и взглянул на неё. И впрямь она была хороша, вот только ноздри уж больно велики. Грудь весьма пышная — может, поднялась из-за волнения или от одышки, раньше он не обращал на это внимания. Повздыхав, она решительно прикрыла глаза и выпятила губы: