– Станичники! Пали́́́ по кафтанам! Они на конях, это атаманы ихние! – изо всех сил крикнул Греков, а в ответ с обеих сторон услышал:
– Любо! Дело гутаришь, есаул! – Ружейные хлопки, выбивающиеся из общего залпа, всё чаще сражали татарских командиров.
С остальных трёх сторон дело обстояло значительно тяжелее – походная пушка в обозе имелась только одна. Такого организованного штурма войсковое начальство предвидеть не могло – мортиру придали для отпугивания шальных налетчиков, но уж никак не для боя с хорошо организованной ордой.
То там, то здесь падали за своим хлипким укреплением казаки, не успев уклониться от татарских стрел. Кто ранены были – те всё же старались управиться с ружьём или брали оружие павших своих товарищей, да заряжали, пока другой дончак палил по всё ближе подходящему врагу. Ни один ствол не остывал, а когда между выстрелами вплотную подходили инородцы, в ход шли дротики, шашки и пики.
Не раз приходилось рубиться казакам, встав сапогом на бруствер. Не раз казалось, что вот-вот ханские пехотинцы спустятся внутрь укрепленного кольца из телег, но всякий раз самого рьяного татарина скидывали на ту сторону, удерживая оборону. Стоило только в одном месте дать казакам слабину, как сразу рухнет всё кольцо обороны, получив удар в спину.
Склоны холма покрывались телами штурмующих татар, темнокожих арабов и прочих временных союзников Девлет-Гирея, возжелавшего ратной победы над русским войском. С каждым приступом, словно с приливом, выносящим на берег всё, что непотребно морю, количество трупов бусурманских увеличивалось. Уже и пробраться между ними не представлялось возможным – лезли турки на вершину укрепленного холма по телам своих убитых в схватке соплеменников и союзников, нарываясь на выстрелы, звучавшие уже не так стройно – за укреплением тоже несли потери…
– Гонец! Гонец от Платова!
Алёшка Багаев ворвался на своём коне в лагерь подполковника Бухвостова. Судя по удивлению ногайцев, спокойно восседавших в тени своих повозок с пиалами чая, и реакции самого Бухвостова, юнец прискакал сюда первым.
– Ваше Высокоблагородие! Нападение на обоз! – Алёшка гарцевал на взмыленном своём коне перед старшим по званию и быстро докладывал ситуацию. – Татар тьма-тьмущая! Платов велел передать, что тыщ двадцать. Наши укрепились, но Матвей Иваныч послал меня за подмогой! Говорит, до вашего подхода будут биться!
– Матвей лихой, как батька его… Сколько, говоришь, ханских войск? Двадцать? А наших в том обозе два полка по пятьсот сабель… Укрепились толково? Ты, Багаев, сколько сюда скакал?
– Два часа с малым! Укрепились, как учили! За ночь окопались, да телегами обложились. Бруствер поставили. Холм с фронта пологий, на флангах – крутой. У ханских полков всё больше лучники, но и стрелки имеются. Пеших примерно две трети, остальные верхом.
– Нас тоже не густо… Сотен шесть наберется, – задумчиво проговорил Бухвостов, рисуя веткой в пыли примерный план вагенбурга Платовского. – Фланги где? Где склон крутой?
– Тута… – Алёшка присел на корточки и пальцем обозначил нужное место.
– А ты, казачок, как ушел от татарвы?
– Оврагом. Вот здесь. Там камыш в низовьях, да и обрыв крутой. За ним не видать. Оттуда обоз как на ладони, если сверху глядеть, а как спустишься, там ерик – так в тыл к татарам и попадём. Платов сказал, думать. В лоб не свалим такую толпу.
– Так чего тут думать… Оврагом и пойдём. Единственный способ вижу донцам нашим подсобить. С любой другой стороны – расстреляют нас ещё в степи.
Бухвостов распорядился оставить с высокопоставленными ногайцами сотню под командованием Евстратова, а остальные сорвались с места. Единственное, о чём попросил Алёшка, – это дать ему нового коня, ибо своего почти загнал.
В это время на холме возле истоков Калалаха разворачивалась настоящая битва. Кровь пропитывала и землю вокруг ставшего на свою защиту обоза, и муку в мешках, порванных уже от пуль и стрел.
– Эх, бесово отродье! – Есаул Греков, не успев перезарядить ружьё, выкинул вперёд пику, и та, проткнув татарские кожаные доспехи, выскользнула из его рук, укатившись вместе с телом врага на склон.
– Эх ма! – Дед достал шашку и, поставив одно колено на угол телеги, уже рубил тех, что посчитали себя победителями – победный крик татарина прервался хлёстким ударом сабли по его шее.
Седьмая волна откатилась, оставив на непреступной крепости из телег сотни новых трупов и раненых тел – в этом месиве никто уже не разбирался и раненых не спасали. Ошалевшие от запаха крови и близости победы турки лишь на время отошли назад, чтобы как раньше, после команды своего хана навалиться на импровизированные казацкие редуты с силой еще большей, со злобой лютой.
– Матвей Иваныч, не сдюжим! – прокричал Ларионов, пробравшись к Платову через хаос оборонявшихся войск, – в окопах, воспользовавшись паузой, оказывали помощь раненым и убирали тела погибших. – Дошли ли гонцы наши к Бухвостову? Предлагаю вступить в переговоры, пока не поздно. Может, время протянем. Дорого оно нам сейчас, аки злато.
– Как? Это от тебя я слышу, Ларионов? – Молодой полковник сделал два шага навстречу своему другу и двумя пальцами схватил его за пуговицу на мундире. – Положить столько голов и сдаться? Не бывать этому! До последнего стоять буду! Сдохну тут вместе со своими, а не сдамся! Иди, друг мой, Ларионов, и считай, что я этого не слышал! Решение за тобой! Мы же сами свою судьбу строим, да? Помнишь? – Восьмая волна турок шла в атаку, и Платов пальнул в её сторону.
– Лады… Може, Господь поможет… – Ларионов, пригибаясь от пуль, пошёл окопом к своим сотням.
И Господь помог.
– Глянь! Глянь, Матвей Иваныч! – Греков немного привстав, вглядывался в правый фланг – туда, где поутру исчезли двое гонцов, которых он осенил крестным знамением.
Из-за пологого бугра, разрезанного почти по центру старым, с обсыпавшимися глиняными стенами оврагом, у подножия которого пробивался в болотистой жиже молодой камыш, в клубах пыли с пиками наперевес появились конные казаки полка Бухвостова. Явление их для турок случилось нежданным и разрушительным – те даже не смогли оценить расстановку сил и своё численное преимущество.
Всадники в казацкой форме неслись по тылам турок, размахивая шашками, оставляя позади себя просеку в их рядах. Казаки делали это так, как их учили сызмальства – не считаясь с числом вражеским, напирая не количеством, но отчаянной храбростью и бесстрашием. От того, что за каждой шашкой оставался след из трупов и крови, за каждой пикой падал лучник, а то и два, в панику пришли татарские ряды, и уже никто из бусурман не слушал приказов – бежали в сторону, обратную кавалерии Бухвостова.
– Огонь! – скомандовал Платов, сопроводив свой порыв движением руки, направленной в сторону неприятеля. – Да смотрите, своих не задеть!
– А как же… Не заденем… – Есаул Греков приложил щеку к прикладу и навёл мушку.
– Давай, братки! Давим бусурман! – кричал Платов, быстро перемещаясь по окопам. Ряды турок уже значительно поредели, и остатки их бросились прочь к ложбине между ближними холмами.
– Матвей Иваныч! Бегут! Бегут окаянные! – Греков привстал над своей бойницей, но договорить фразу не успел – пуля вонзилась в его мундир сбоку, с левой стороны, там, где билось сердце донского казака. Там и упал Трофим Греков.
Платов, оглянувшись на возглас отцового односума, видел всё это своими глазами. В несколько прыжков молодой полковник оказался возле старого есаула.
– Степаныч… Трофим Степаныч… ты же обещал, что не бросишь… – Матвей Платов держал старика рукой под голову, пытаясь сквозь хрип расслышать, что он отвечает.
– Любо жить… Любо, братцы… – Трофим протянул руку к полковнику, которого он в малолетстве сажал на коня. – На песню похоже…
Платов склонился над дедом-станичником, закрыл ему глаза и, сняв папаху, сквозь слёзы произнёс:
– Споём мы эту песню, Трофим Степанович… Всем Доном споём… Жаль, без тебя…
С тех пор и по сей день поют казаки своим донским многоголосием песню, родившуюся в честь подвига казацкого в верховьях реки Калалах, в честь бравого полковника Платова, победами своими во многих баталиях прославившего Войско Донское, дослужившегося до чина генерала от кавалерии и основавшего новую столицу Донского казачества – город Новочеркасск…
На Великой Грязи[88], там, где Чёрный Ерик,
Татарва нагнала сорок тысяч лошадей…
И возмутился Ерик, и покрылся берег
Сотнями порубанных, пострелянных людей…
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!
Славяносербия
Соседство с кочевыми племенами издревле приносило славянам множество бед. Татаро-монголы, крымские татары, ногайцы на протяжении нескольких столетий совершали опустошительные набеги, разрушая всё на своём пути ради добычи и пленников.
Государи российские, начиная с Ивана Грозного, всегда были озабочены заселением южных окраин и созданием укрепленных рубежей. Пётр Первый в 1723 году жаловал первым сербским гусарам грамоту, разрешавшую поселение возле реки Бахмут.
Политику отца в этом вопросе продолжила императрица Елизавета Петровна. Офицеры Австро-венгерской армии сербского происхождения получили право обосноваться на территории современной Кировоградской области, и в 1751 году зародилась их первая автономия, называемая Новой Сербией. Главным критерием для переселенцев являлась христианская вера. Главной задачей – охрана южных рубежей патрулированием и в шанцах – укрепленных поселениях.
Опыт оказался полезным и для самих сербов, избежавших притеснений на родине, и для становления обороноспособности границ Российской империи. Елизавета Петровна в 1753 году благосклонно одобрила прошение сербских офицеров – полковника Ивана Шевича и подполковника Райко Прерадовича, а также их подчиненных с семьями о принятии Российского подданства. Для переселения определялись земли, расположенные между реками Лугань и Бахмут. Так образовалась Славяносербия.