Генерал-майор Райко Прерадович очень не любил, когда тихо разговаривали. Вся его жизнь прошла в битвах и боях, а на поле боя он всегда был командиром. Он привык, чтобы его команды исполнялись быстро и четко, для этого и отдавать их следовало громко, отрывистым слогом.
Крупный, добродушного вида седовласый усач, он вполне мог сойти за мельника или купца, если бы не военная форма. Мундир граничара[89] и висящая сбоку шашка преображали его полностью. Военная выправка и многие годы службы во славу Австрийской императрицы эрцгерцогини Марии-Терезии превратили его из наивного юнца в матёрого вояку. Уже состоявшимся полковником он сменил австрийские погоны на генеральский мундир российской армии.
Высокое звание ему и его земляку Йовану Шевичу жаловала своим Указом императрица Елизавета Петровна. Вместе со своими командирами приняли присягу на верность все солдаты и офицеры, прибывшие в Россию из Сербии. Они оставили Родину в поисках лучшей доли, забрали свой скарб, семьи, и с согласия Марии-Терезии перебрались на берега Северского Донца.
От Бахмута до Лугани сербские граничары стали обживаться на расстоянии нескольких верст друг от друга, несли сторожевую службу и строили поселения. Места эти были неприветливы. От летнего зноя можно было укрыться только в тени деревьев, растущих в поймах и вдоль берегов немногочисленных рек. Солнце в считанные недели выжигало степь и превращало весеннюю зелень в серое поле, колыхающееся на ветру колосками ковыля и колючими соцветиями сорняков.
Именно оттуда, со стороны дикого поля, на протяжении уже трехсот лет приходила беда и разруха для славян. Орды ногайцев и крымских татар искали здесь добычу и пленников. Ведомые ханами рода Гиреев, порой они доходили до Москвы, разоряя по пути курские и рязанские земли, сжигая на своем пути деревушки и города, но с каждым веком это становилось делать все труднее: пограничные земли обживались, ставились сторожи и шанцы[90]. Россия на юге ощетинилась стенами редутов, стволами пушек, и доблестные граничары с их навыками жизни на военных окраинах должны были взять под охрану зе́́́мли вдоль Донца и Лугани, именуемые теперь Славяносербией.
– Генерал! Генерал! – В дверь ворвался без стука секунд-майор Филипович. Нарушение правил воинского этикета можно было списать на его встревоженный вид: выражение лица, запыленные сапоги, форма и взмыленный конь за окном – все говорило о том, что произошло нечто, из ряда вон выходящее.
– Ваше превосходительство! Разъезд докладывает о пожарах на третьем шанце!
– Обоз пришел? – Генерал был не подвержен панике, тона своего не изменил, но вместе с тем одарил подчиненного суровым взглядом.
– Никак нет, Ваше превосходительство! Не пришел.
Третий шанец пылал. Это было видно издалека. Гонцы из первой роты, расположенной в шести верстах от того места, доложили о черном дыме столбом.
– Какие были ваши действия? – Генерал-майор разложил карту на столе, оценивая, насколько быстро можно оказать помощь третьей роте.
– Послали разъезд, потому как дым черный, не белый. А это значит, что пожар не тушат, хотя людей там достаточно и вода рядом! – доложил секунд-майор.
– Значит, не до этого им… Тогда поднимай эскадрон, по коням, майор!
– Есть, мой генерал! – у сербов обращение на французский манер нарушением Устава не считалось.
Майор отбил каблуками удар по полу и, развернувшись, ринулся выполнять приказ. Прерадович чертыхнулся, надел головной убор и вышел во двор штаба. От Бахмута, где он располагался, до места событий в поселении Верхнее больше сорока верст и проделать их нужно было как можно быстрее.
– Гарнизон, к бою до моего распоряжения! Всех на редуты, пока не вернусь! – скомандовал генерал адъютанту Семёнову, вставляя ногу в стремя.
Через минуту ведомый лично генералом Прерадовичем эскадрон сербского гусарского полка галопом пошел на восток.
В это время немногочисленные женщины селения Верхнее прятались с детьми в камышах вдоль реки, стараясь подавить в себе плач и закрывая малышам руками рты. По колено в воде, задыхаясь от дыма, который ветер гнал в их сторону, они молили Бога только об одном – чтобы пожар не перекинулся на камыш, иначе им пришлось бы выйти на холм и стать легкой мишенью.
Третий год они жили в этих краях. Мужчины построили дома, возвели земляные валы, сторожевые вышки поставили. Некоторые крестьяне, проживавшие неподалеку, присоединились к сербам, справедливо рассчитывая на защиту, хотя поначалу иноземцев с оружием на породистых конях и с телегами, полными скарба, встретили с опаской.
Войсковое начальство огласило письменный Указ императрицы Елизаветы Петровны – селить сербов, валахов, болгар и всех православных, что с ними придут, от реки Бахмут до реки Лугани по редутам в обозначенных местах. Новым поселенцам следовало и границу держать, и хозяйство вести, хутора строить, детей рожать.
О татарских набегах крестьяне рассказывали неохотно. У каждого с этой ордой были связаны тяжелые воспоминания, каждая семья пострадала – гибли кормильцы, крымчаки угоняли женщин и детей, хутора вымирали после их налетов, оставались только лишь пепелища. В этот раз татары не изменили своей тактике: не поднимая пыли, они появились неожиданно, издавая дикие гортанные звуки, зашли с двух сторон на обоз, который шел из Лугани в Бахмут. Охранение было сразу же сражено стрелами. Несколько выстрелов, которые граничары полка Шевича успели сделать по нападавшим, существенного урона не нанесли. Пали только единицы татарских всадников, но остальные своими стрелами успели сбить возниц, и спустя несколько минут обоз стоял, окруженный лучниками.
Заслышав звуки выстрелов, сербы из Верхнего шанца выдвинулись навстречу землякам, но тут же основные силы татарской конницы ворвались в поселение с другой стороны. Граничары оказались отрезанными друг от друга. Всё, что они слышали – это свист стрел и вскрики падающих своих друзей.
На южных рубежах Австрийской империи сербы держали границу против Османской империи, воины которой владели ружьями, имели пушки и давно пользовались убийственной силой пороха. Турецкие части невозможно было не заметить – они всегда брали количеством, новый же враг граничар, поселившихся на Донце, был бесшумным и быстрым, как тень совы в лунную ночь. Классические правила ведения боя против них не действовали – крымские татары никогда не шли в лобовую атаку, они перемещались, выманивая врага на себя, под основные силы. Маневрировали, на расстояние выстрела не приближались.
Так было и в этот раз. Завидев по пути укрепления, которых здесь раньше не было, татары пошли в обход и встретили сербский обоз. Участь его была предрешена. Добыча была не богата – пять телег пшеницы под посев, несколько рулонов полотна, да скот, который гнали следом. Основной целью стал хутор за укрепленными валами – шанец.
Выжившие после первой волны сербы укрылись в центре поселения – за бревенчатыми стенами храма, который возвели уже выше окон первого этажа. Первые же грабители, потащившие со скотного двора баранов, были сражены меткими выстрелами. Татары отступили за насыпь, и казалось, ушли, но через некоторое время оттуда полетели горящие стрелы. Перелетая через холм, они встревали в круглые бока высушенных бревен, а ветер погнал огонь по смоленой пакле. Черный дым горящей недостроенной церкви и стал сигналом бедствия для соседнего шанца, откуда выдвинулись всадники на помощь.
Назвать настоящим боем то, что происходило дальше, было нельзя. Стрелы против ружей. Причем ружья явно проигрывали – стрелы из колчана ложились на тетиву гораздо чаще, чем пули в ствол. Граничары падали один за одним, не успевая приблизиться на расстояние сабельного удара. Татары то появлялись, то исчезали из-за холмов и оврагов, разя защитников редута поодиночке.
Капитан Вучетич приказал отступить и двигаться вдоль русла реки в сторону своего шанца в поисках подкрепления.
И подкрепление прибыло. На горизонте показалось облако пыли, а затем и пики с флажками сербского эскадрона.
– Не приближаться! Не приближаться, ваше превосходительство! – Капитан скакал навстречу своим и пытался обратить на себя внимание, размахивая руками.
– Да вы трус, капитан, сами ретировались и команды трусливые подаете! По какому праву? – Прерадович был в гневе, раздосадованный таким позорным бегством своего воина.
– Я не трус, мой генерал, клянусь! Мы бились, но против стрел мы были бессильны, слишком мало ружей!
– Где обоз? Они к вечеру должны были прийти в Бахмут! – взревел генерал Прерадович.
– Обоз захвачен, судьба их неизвестна…
– Филипович! Разделяемся! – крикнул генерал секунд-майору. – Вы вдоль русла, я со своим эскадроном зайду справа. Ориентир – дым. Ближе, чем на расстояние ружейного выстрела – не подходить! Сейчас же вышлите разведку!
Оставшиеся в живых сербы из обоза лежали связанными на телегах. Трое конников из числа татар остались их охранять, остальные же, ведомые жаждой наживы, ускакали в сторону пожарища.
Возница, знавший, что под мешками с зерном лежат ружья с примкнутыми штыками, старался двигаться незаметно, чтобы не привлечь к себе внимания. Толстая веревка была затянута за его спиной в большой узел, так что, когда он нащупал штык, пришлось резать ее в том месте, где она впивалась в запястье. Кровь густыми каплями стекала на мешки с пшеницей, но веревка становилась все тоньше. Наконец-то она лопнула, освободив руки связанного гусара.
Татары на непонятном языке разговаривали между собой, показывая пальцем в сторону пожара, а в это время серб уже вытаскивал ружье из-под мешка. Оно было заряжено, так что на решительные действия оставалось несколько секунд. Рванув ружье на себя, гусар выстрелил из положения лежа в того лучника, что был дальше всех – он представлял наибольшую опасность. Второй татарин пал под ударом штыка, а вот третьего достать не удалось. Испугавшийся звука выстрела, конь рванул назад, спасая своего наездника.