– Ваше счастье… Не в этот раз… Я научу, как нос совать не в свое дело… И на чужое зариться тоже отучу! За курган еще поговорим, обязательно поговорим… Ворье поганое… – Иван с трудом забрался на коня и напоследок крикнул: – Будете кровью кашлять, я ж не бросаю слова на ветер!
Бабы показались из-за бугра, вытирая подолами потные лица.
– А ну, школяры, есть чем похвалиться? – сказала одна из них. Та, которая несла ведро с битыми медведками.
– Не скучали… Вон, тоже ведро можем предъявить! – взглядом Ваня показал на их трофеи.
– Вот и молодцы… Уж и солнце садится. Макар на телеге сюда приедет, с закатом обещал.
Все пятнадцать верст до дома ученики молчали. Договорились, что это будет их тайна, а тут было много лишних ушей. По прибытии в Новотроицкое школяры решили явиться к фон Граффу с повинной и рассказать, как все было.
– Может, не будем про горшок? Скажем, что накинулся на нас, пьяный дурак, – предложил Савва.
– Да нет уж, дружочек, соврем – Егорыч нам больше никогда не поверит. Не для того мой батько его уговаривал в школу меня взять. Всыпят нам со всех сторон по первое число, – без всякого сомнения ответил Носик.
Настроившись на серьезный разговор, школяры решительно направились к дому подпоручика, предварительно захватив с собой из Ванькиного дома свой трофей, который они обнаружили около месяца назад.
– И что же, так и сказал? – Фон Графф мало что понял из бессвязного рассказа учеников. Единственное, что было ясно точно – они напуганы.
– Так точно, ваше благородие! Так и сказал: «За курган еще поговорим, обязательно поговорим, ворье поганое».
– А где же вы нашли монеты? – спросил фон Графф.
– Когда школу сажали, под кайлом что-то хрустнуло, будто на камень попали. Мы глядь – а там горшочек разбился. Внутри сверток полотняный. Ну, мы с Ванькой развернули, монеты нашли. Восемнадцать штук. Все одинаковые, – доложил Савва Близнюк.
Виктор Егорович задумчиво разглядывал некоторое время чеканку, вертел серебряный кругляш в руках, размышляя о чем-то своем.
– Видите ли, друзья мои… Посмотрите сюда: «Б. М. Екатерина II. Iмп. I Самод. Всерос» и портрет императрицы в фас. С другой стороны – дата чеканки. 1762 год. Это Екатерининский серебряный рубль. Предположим, что этот горшок принадлежал Савченко. Закопать его мог только их покойный дед – полотно трухлявое совсем. Зачем это делать в пятнадцати верстах от дома, если можно было в огороде прикопать?
– Христом Богом клянемся – в питомнике откопали, да и ни в жисть не полезли бы мы к нему во двор! – Ванька толкнул локтем Савву, тот вскочил и тоже перекрестился, глядя на икону.
– Я вас и не виню в том, что вы во двор залезли. Нужно было сразу принести, не прятать. Земля государева, а значит и все, что в ней – тоже государево. Добычу вашу мы в казну сдадим, как положено. Раз уж принесли, так и оформим, что сами отдали. О другом думаю. Про какой такой курган он говорил?
– Так, а вы шо, не знали, ваше благородие? – Савва аж привстал, ведомый своим экспрессивным характером. – Вы ж их вычитываете, что питомник без охраны частенько, что пропадают, где ни попадя…
– А что такого я должен знать, Савва? – Виктор Егорович смотрел на него учительским взглядом, под действием которого любой ученик скажет только правду, но школяр и не собирался увиливать. Он искренне был удивлён, что подпоручик, в отличие от всей остальной деревни, не знает, чем промышляют Савченки.
– Третьего дня вы, ваше благородие, чехвостили Ивана, что не нашли его на объезде, так он же в степи был.
– Припоминаю, да… – озабоченно ответил Виктор Егорович.
– Дядька Павел иногда на телеге уезжает на запад, в дикие места. По дню, по два его не бывает, а потом Иван тоже скачет. Возвращаются они вместе и всегда на телеге что-то везут. Всегда сеном приваливают. Вон, Ванькина тетка пытала его, чего, мол везешь, хитрец, шо у тебя там гремит такое железное? Так он ее на месте там чуть и не убил – орал прям, не твоего ума дело, говорит. Она потом через забор глянула – а там чудные вещи всякие, сабли, железки разные. Так было, Ванька?
– Ага, и монеты видела. Горшок-то один разбился, они и покатились…
Фон Графф хмыкнул, сел за стол, взял бумагу и гусиным пером принялся писать рапорт:
«Его Превосходительству, управляющему Екатеринославскою Палатою Государственного Имущества. Настоящим сообщаю, что прикомандированный к Великоанадольскому образцовому лесничеству стрелок лесной стражи Иван Павлов Савченко и отец его, Павел Семенов Савченко, занимаются незаконным промыслом на свободных землях, чему есть подтверждение со слов местных крестьян. До окончания разбирательства добытые из курганов скифских артефакты следует у семейства Савченко изъять и переписать. Для этого и для сопровождения оных в распоряжение Вашего ведомства прошу прислать проверяющего».
Закончив скрипеть пером, подпоручик свернул бумагу вдвое, вложил в конверт, написал адрес и сверху накапал сургуча, придавив его печатью.
– Тебе, Иван, поручение будет. Оказии не будем ждать. Вот тебе пять копеек монетами и еще на расходы в пути. Передай отцу, что прошу его конверт сей доставить срочно на почтовую станцию. Пусть берёт коня и с рассветом отправляется.
Ваня Носик взял конверт и ринулся к двери, но там стал как вкопанный.
– Так, а нам что? Савченко же лютовать будет.
– Он из-за своего пьянства и жадности место потеряет. Я позабочусь. Завтра же прикажу предъявить всё, что накопали в степи, а потом сдадим в палату. За себя не переживайте. Скифы не могли монеты Екатерины со своими покойниками закапывать. Ему об этом скажу и строго настрого прикажу к вам не приближаться под страхом ареста. Надоел он мне.
– Есть, ваше благородие! – Носик увлек за собой Савву, и, хлопнув дверью, они побежали выполнять поручение подпоручика.
Июньский зной отступил, отдав воздух деревенский во власть ночной прохлады, и только сверчки надрывались где-то там в листве кустарника, нарушая тишину и покой уставшего поселения.
До Ванькиного дома было далековато, так что ученики торопились, тем более что дома ждал ужин и отдых после тяжелого дня.
– Попрошу матушку, останешься у меня, чтоб не шел уже в другой конец, – предложил Ваня.
– Ага. Благодарствую! А правильно мы сделали, да? По чести. Он с нами по-людски, как же можно было бы иначе? – рассуждал Савва.
– Я так поначалу побаивался его. Как глянет – так и сверлит глазами. Долго не мог привыкнуть. А потом – как с гуся вода. Он же глазами не со зла стреляет, это фасон такой у него – военный. Положено так, офицер ведь.
– А ну-ка, стоять, ворье! – голос Ивана Савченко раздался из-за спины учеников. Парни обернулись и увидели перед собой разъяренного стражника, который поджидал их в кустах за несколько сот метров до Ванькиного дома, стоявшего на самом отшибе.
– Отстань, пьянь! – Школяры после разговора с подпоручиком чувствовали себя гораздо увереннее, но всё же пятились назад, не желая попасть под горячую руку.
– Сейчас ты, Ванька, принесешь мне монеты. А ты, лопоухий, останешься со мной. Отпущу, когда дружок твой вернется. Не ваши они! – стражник схватил Савву за рубаху и потянул к себе.
– Да какие монеты? Чего пристал, окаянный? – прохрипел Савва, пытаясь увернуться из его цепких объятий.
– Те, за которые сестра его малая растрезвонила товаркам своим. А ну, хватит трепаться! Пшел вон, за монетами, а не то задушу его! – Савченко захватил Савву сзади так, что ему стало тяжело дышать.
Ваня, отбросив в сторону письмо, бросился в ноги обидчику, сбив и его, и Савву. В дорожной пыли завязалась беззвучная драка, школяры едва успевали уворачиваться от размашистых ударов Савченко, но это удавалось не всегда. В один момент им удалось ответить одновременно: стражник получил по ушам, да так, что из левого пошла кровь. В ярости Савченко схватил камень и занес его над головой Носика, но тут сзади раздалась громкая команда:
– Отставить, Савченко! – Фон Графф успел выбить камень из его рук и нанес сокрушительный удар в голову, от которого стражник улетел в кусты и признаков агрессии больше не проявлял.
– Ого, ваше благородие… А научите? – Савва лежал на земле, весь в крови и пыли. Не лучше выглядел в лунном свете и Ваня, но он нашел в себе силы и сразу подскочил, чтобы подобрать письмо. Благо, его не затоптали.
– Научу. Всему научу, было бы ваше желание. Бились отвратительно. При численном превосходстве в обороне обязаны одержать над врагом победу быстро и решительно.
– Да уж, если бы не вы, так лежать бы Савве с головой пробитой.
– Да не мне спасибо говори, а тетушке своей. Прибежала и говорит: Иван Савченко по деревне рыщет, тебя спрашивал. Боялась, как бы чего не вышло. А вы уже ушли, вот и отправилась я следом, чтобы встречу вашу теплую лицезреть.
С разрешения Лесного департамента стрелок Савченко и его отец из лесной стражи были изгнаны с позором и предписанием поступить в разряд крестьян государевых села Новотроицкое, но местная община на своем сходе отказалась их принять. Собрав пожитки, они выдвинулись в путь и больше их в этих краях не видели, не слышали.
Ревизор из палаты Госимущества успел прибыть до этого схода и все артефакты, добытые в курганах, были конфискованы в казну. Восемнадцать серебряных монет 1762 года также приобщили к описи, но как добровольно отданные школярами Носиком и Близнюком.
Ване Носику и Савве Близнюку в октябре 1844 года лично директором лесного департамента Ламсдорфом, прибывшим с инспекцией в Великоанадольское лесничество, была вынесена устная благодарность, а всем остальным ученикам школы лесников указано на необходимость и далее проявлять рвение к знаниям, которое они уже успели показать.
Подпоручик фон Графф дослужился до звания полковника Корпуса лесничих. Стела в его честь установлена недалеко от лесного техникума – учебного заведения, которое стало преемником школы лесников при Образцовом Великоанадольском лесничестве и воспитало много сотен его учеников и последователей.