В память о первопроходце лесного дела среди жарких степей Приазовья раскинулся чудесный оазис – Великоанадольский лес, современная площадь которого более двух с половиной тысяч гектаров.
Скончался Виктор Егорович несправедливо рано – в возрасте сорока восьми лет. Сказались хронические болезни, нажитые во время службы, и отсутствие в лесничестве медицинской помощи.
Полковник корпуса лесничих был похоронен в Москве, где последние годы жизни преподавал на кафедре лесоводства в Петровской земледельческой и лесной академии на должности ординарного профессора.
Первый блин
В 60-х годах XIX века успешный валлийский инженер, конструктор и предприниматель Джон Джеймс Хьюз оставляет родину, чтобы заняться новым, перспективным, на его взгляд, делом.
Что заставило состоявшегося человека в возрасте 55 лет сняться с места и уехать со своими мастерами и рабочими за тысячи миль в неприветливые степные земли Бахмутского уезда? Жажда приключений в таком возрасте, как правило, уже утолена, недостатка в деньгах валлиец не испытывал, да и семья восприняла его решение о переезде не с восторгом. Был ли в этой затее государственный интерес Британской империи?
Поставить на ровном месте металлургический завод в тех условиях, что оказался Хьюз, – задача сложная и рискованная, однако иностранец справился. Металлургический завод начали возводить в 1869 году, который и считается датой основания Донецка, но до первого металла было еще далеко. Очень непростым было его рождение на берегу Кальмиуса.
– Иваныч! Иван Иваныч! – В низкую дверь настойчиво стучали, скорее даже, били кулаками. За окном громко звучала английская речь вперемежку с бранью на русском. Кто-то в картузе, приложив руку, чтобы не мешал солнечный свет, заглядывал внутрь. Щеколда на двери уже подпрыгивала от гулких ударов с обратной стороны, но всё не поддавалась.
«Если не открыть, вышибут дверь. Точно вышибут, эти люди же не знают компромиссов, они же дерутся и любят, как в последний раз…» – подумал седовласый человек, вставая с кровати, на которой он спал в обуви и одежде.
– Would you stop breaking into my house! Stop breaking down the bloody door![101] – прокричал он на языке, понятном только одному из непрошеных гостей. – What on hell is going on?! Who is breaking into my room?[102]
Те, что были в картузах – местные – никогда не понимали их разговоров, иногда это было даже очень полезно, но чаще вредило делу – приходилось иной раз на пальцах показывать, что от них требуют.
Пожилой полноватый мужчина с крупными чертами лица и большим подбородком, обрамленным седой вьющейся бородкой, с некоторым трудом встал, чтобы открыть дверь. Походка его была неуверенной, но короткие, немного вывернутые в суставах наружу ноги придавали ему на этом пути устойчивость. Хозяин отпер дверь, облокотившись на косяк, и окинул взглядом визитеров. Перед ним стоял мастер Вильямс и два его русских подмастерья из числа тех, которые проявили способности и пользовались его доверием.
– Мистер Хьюз! Мы озабочены! Ну разве так можно, мистер Хьюз! – возмущался Вильямс своим высоким голосом, который никак не соответствовал его функциональным обязанностям и уровню ответственности.
Джон Хьюз махнул рукой, будто хотел отделаться от навязчивого мастера, и, бурча себе что-то под нос, отправился вглубь жилища. Именно жилища, а не дома или особняка, как это было принято у промышленников, имевших большие планы на жизнь. Беленый саманный[103] дом, крытый камышом и соломой, – это был его первый замок в степях Екатеринославской губернии. Во всей округе это был самый приемлемый вариант, и помещик Смолянинов после недолгих торгов таки сдал в аренду то, что называлось усадьбой, странно одетому чужеземцу.
Конечно, Джона судьба не баловала, трудился он с самого детства. Потому, возможно, был частенько жесток с рабочими – знал, какого цвета должна быть на спине промокшая от пота рубаха. Никак не мог совладать Иван Иваныч, как его прозвали здешние крестьяне, с местными нравами. Уж чего там о водке говорить – об этом его предупреждали – пьют там отчаянно, не так, как в Европе или на островах, досаждало другое – какая-то неподъемная апатия и лень местной знати. Ну вы живете на богатстве, топчете его ногами каждый день, чего же не заработать и хотя бы не вымостить толком дороги? А чиновники? Это же образец вредительства, учебник разрушителя! За три года общения с этими лакеями от бюрократии такого насмотрелся! От Таганрогского порта, где застряли под разгрузкой корабли, и до высших кабинетов власти, которые существовали исключительно только для того, чтобы письменно оформить мнение царственной особы.
– Иван Иваныч, ты бы квасу отпил, полегчает. – Подмастерье, которого звали Данилой, подал кувшин. Почему-то он решил, что англичанин с большого перепоя и мучается жаждой. Наверно, на эту мысль его натолкнула початая бутылка портвейна, стоявшая на столе.
Хьюз был ценителем изысканного напитка из западной Европы и никогда не позволял себе лишнего – пил только для удовольствия, но в этот раз он пригубил тягучее вино из-за полного расстройства души и воли. Отпил немного, а потом жжение в груди заставило его слечь. Кружилась голова, подкашивались ноги, и хотелось только одного – покоя и никого не видеть.
Его отсутствие на заводе заметили сразу, но Вильямс паниковать начал только следующим утром. Не в правилах шефа было пропадать без предупреждения, тем более, это было невероятно на фоне последних событий, когда следовало крепко, как положено британским морякам, держать штурвал и отдавать команды.
– Данила, спасибо, – прокартавил на ломаном русском языке Хьюз и приложился к кувшину с квасом.
– Мистер Хьюз, прибыли сэр Уильям Солтонстол Вайсмен и генерал-майор Константин Герн! – Мастер Вильямс принял такую позу, будто дворецкий докладывал своему хозяину, только в обращении не хватало слова «сэр», да и обстановка была совершенно не соответствующей.
Понять смущение мастера было вполне возможно. В отсутствие начальника он был вынужден краснеть и бледнеть перед высшими офицерами, да и к тому же акционерами «Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производств».
– Чёрт! – выругался валлиец, вставая с кровати. – Поехали, Вильямс!
Подмастерья отправились к месту работы пешим ходом, а управляющий и мастер поехали на двуколке, которую нещадно трясло на каждой кочке.
Уже неделю остывала домна, на дне которой тяжелым слитком лежал недоваренный чугун. 24 апреля при некотором скоплении народа управляющий Хьюз держал речь, в которой обещал дать триста пудов чугуна, и это только для начала. Все последующие события послужили благодатной почвой для сарказма недоброжелателей и насмешек скептиков и конкурентов.
Полученный металл никак не соответствовал ожиданиям, обеспечить непрерывную плавку не удалось и печь «закозлилась»[104]. «Первый блин комом», – спокойно сказали местные рабочие и разошлись по домам, а ему, управляющему, предстояло теперь оправдываться не только перед акционерами, в списке которых числились очень влиятельные люди из обеих империй, но и перед великим князем Константином Николаевичем, братом императора Александра II и Председателем Государственного совета. И перспектива именно этого, тяжелого, несомненно, решающего объяснения угнетала и тревожила Джона Хьюза больше всего. Потому он удалился с площадки и погряз в своих раздумьях: ему нужно было найти не только техническое решение, но и грамотно, аргументировано обосновать гарантии дальнейшего успеха.
– Что ж вы, Иван Иваныч… Правительство и так пошло вам навстречу, отсрочило пуск домны, а вам и этого времени не хватило организовать всё должным образом… – после обмена приветствиями начал разговор генерал Герн.
Хьюз, и без того отличавшийся здоровым румянцем, покраснел еще больше. Следовало ответить незамедлительно, без задержки, но у валлийца не получилось: генерала звали Оттомар, но сам он предпочитал имя Константин, уж больно иноземным именем наградил его батюшка. Пока валлиец размышлял, каким из имен правильно назвать в этой ситуации акционера, и возникла неловкая пауза.
– Вы не молчите, мы здесь не для того, чтобы забивать гвозди. Нужно детально рассмотреть причины поражения и сделать выводы, чтобы такого не случилось впредь, – эти слова прозвучали на родном для управляющего языке, что придало некоторой уверенности. Контр-адмирал Вайсмен тоже был подданным Британской короны и представлял иностранную часть инвесторов Новороссийского общества.
– Господа, – совладав с собой, начал Хьюз, – я сейчас должен найти слова оправдания, но я не буду этого делать. Всё, что вы видите – это результат многомесячного труда инженеров и рабочих, валлийцев и русских. Тут была ровная степь, теперь стоит домна…
– Господин управляющий, к чему столько патетики? – перебил его Герн. – Мы видим домну, мы видим прогресс, да, но мы не видим главного – чугуна!
– Пройдемте со мной! – Хьюз энергично двинулся в сторону башни и увлёк за собой уважаемых гостей.
На прилегающем к печи дворе находились остатки шихты[105]. Валлиец схватил лопату и всадил ее в кучу.
– Смотрите, она приготовлена идеально! Мои мастера не ошибаются! Руда! Всему виной руда! В ней недостаточно железа и с избытком примесей. – Растерянность Хьюза, как рукой сняло. – Как я мог убедиться, что руда правильная, пока не начну плавить?
Герн внимательно слушал эмоциональную речь управляющего, его аргументы по вопросу организации коксовых печей и жаропрочного кирпича, разгильдяйства рабочих и качества угля, после чего, обойдя вместе с англичанами этот небольшой завод, решил подытожить увиденное: