Окончивший с отличием в 1859 году Петербургский институт Корпуса горных инженеров, Го́́́рлов начал свою карьеру в «Русском обществе пароходства и торговли», где занимался геологическими исследованиями угольных месторождений Донбасса. За короткое время Петр Николаевич заработал себе весомый авторитет среди коллег. Поэтому именно его рекомендовали концессионеру Самуилу Полякову, подбиравшему специалистов для реализации проекта строительства железной дороги Курск – Харьков – Таганрог.
Уровень подготовки, организационная хватка и завидная работоспособность Го́́́рлова позволили ему отличиться на этом строительстве в должности начальника строительства магистрали на Донбассе.
Успешное завершение в рекордно короткие сроки строительства Курско-Азовской железной дороги состоялось в большой степени благодаря добросовестности Петра Го́́́рлова. Горному инженеру Полякову доверяют строительство и эксплуатацию первого мощного рудника возле станции Никитовка.
Го́́́рлов в соответствующей для него основательной манере подошел к делу и выполнил поставленную задачу. Рудник, созданный Петром Николаевичем Го́́́рловым, на месте двух крестьянских копанок, стал самой мощной, оснащенной по последнему слову техники, шахтой. Посёлок, стихийно разраставшийся вокруг предприятия, со временем превратился в крупный промышленный центр – Го́́́рловку.
Всё складывалось, как нельзя лучше, но в 1883 году Пётр Николаевич внезапно разрывает деловые отношения с Самуилом Поляковым и вместе с семьей покидает Го́́́рловку…
– Слышь, Федька, «на-гора» командуют! – Забойщик, голый по пояс, оперся на свое кайло и вытер пот со лба, смахнув с ним угольную пыль, покрывавшую его торс и лицо ровным слоем. В тусклом свете лампы стала видна, кроме глаз и зубов, светлая полоса на лице.
Фёдор Капичников с Иваном Полуниным рубили пласт в самом низу, где глубина выработки достигала шестидесяти трех сажень и было жарко так же, как на поверхности в этот августовский день.
– Да слышу, слышу, опять не дали доработать… Только и спускаемся, чтобы до выработки дойти. Частенько в последнее время гонять стали, шо ж мы получим-то? А, кумэ? – ответил Фёдор. У Полунина только два месяца назад родилась дочь, и нужно было молоко каждый день – жена не докармливала. Да и крыша прохудилась, фундамент стал проседать на углу их лачуги. Впереди осень, а денег катастрофически не хватало.
Ради заработка они с кумом Федором пошли на сдельщину. Нарубил норму – получил деньги. Часто они справлялись на пару часов быстрее, чем остальные – те, кто отрабатывал почасовку. После двенадцати часов в шахте еле хватало сил добраться до своей хаты на Шанхае, да еще и идти приходилось в обход. По Конторской, единственной мощеной улице в Горловке, ходить домой со смены возбранялось. С обеих сторон улицы стояли добротные каменные дома и жили в основном служащие рудника. Начиналась она от конторы Корсунской копи, или «Первой копи», как её называли местные, и заканчивалась на Алексеевке. А на окраинах и под отвалом, где поселились шахтерские семьи, жизнь была совсем другой. Халупы, землянки с окнами, едва возвышающиеся над землей, мостились друг возле друга так плотно, что с террикона из-за ободранных крыш дворов было не видно, редко когда сквозь эту серую массу выбивалась своей кроной вишня или абрикос.
– Щас пойдем, дай отдышаться… – Капичников отполз от угольной стены, поблескивающей искорками в отблесках света масляной лампы, на которой было выбито: «Бог в помощь».
– Глянь-ка, вода идет… – Иван обратил внимание на жижу, которая собралась в углублении. – И быстро же поднимается…
Свод забоя потрескивал, и мелкая крошка стала сыпаться на головы шахтеров. Перед их сменой, как обычно, в забой спустился выжигальщик, и болотный газ[106] вспыхнул. Шахтер, одетый в шубу, замотанный в кожухи, с факелом в руках остался цел, хотя хлопо́́́к получился не слабый, оттого и сыпалось всю смену с потолка.
– Шубин злится – затеял что-то… – Иван снял с крюка светильник и подал руку своему напарнику. Наверху по цепочке передавали команду на выход и поторапливаться.
– Какой Шубин, кум? – спросил усмехаясь Капичников. – Ты сам-то веришь в эту побасенку? Вон, Васька-выжигальщик, любого Шубина своей мордой в тряпках спугнет. А как хлопнет, так у него глаза такие, каких у черта наверно нету! Ты видел, он вышел злой какой?
– Так ты ж представь, кумэ, каково оно – чертей в забое пугать метлой горящей. Это он который раз под газ попал? – Забойщики не спеша карабкались наверх, посмеиваясь над всеми адскими силами и обстоятельствами, от которых зависела их жизнь.
– Говорят, четвертый. После первого, когда и брови сгорели, сказал – хуже уже не будет, так теперь смельчак стал. Отчаянный, – ответил Фёдор.
– А за Шубина так тебе скажу. Есть он, нет его, а злить не будем. Давай веселее, что ты там копаешься?
Голоса смены были слышны всё дальше, а забойщикам еще нужно было выбраться на уровень. Вот уже и поднялись почти, как из установленной вчера крепи сорвалось бревно.
– Берегись! – успел крикнуть Фёдор, но было поздно. В узком пространстве выработки не было ни одного уступа, за который можно было бы спрятаться. Покатившись вниз, сосновый ствол сбил обоих с ног и скинул туда, где они рубили пласт.
Возле клети наверху смену ждали главный инженер Пелье и мастер Самсонов.
– Все вышли? – Они встречали последний подъем лично, по приказу директора копи.
– Да вроде…
После подсчета жетонов инженеру доложили, что двоих забойщиков не хватает. Красноречивый взгляд в сторону мастера говорил о том, что нужно спускаться.
– У вас есть примерно два часа. Следите за уровнем воды в забое постоянно. – Пелье инструктировал мастера, который тем временем молча показывал пальцем на горняков, которые пойдут с ним. Каждый имел право отказаться – такие выходы в гору были делом добровольным, но еще никогда и никто не струсил. Может быть, следующий раз в темноте аварийной выработки искать будут именно тебя…
Телеграфистка принесла листок, на котором каллиграфическим почерком была переписана телеграмма:
«Угольное тчк Горлову тчк связи с аварией прибыть докладом тчк вместо себя оставьте Пелье тчк Поляков».
Петр Николаевич Горлов, главный управляющий строительством и разработкой каменноугольных копей Общества Южнорусской каменноугольной промышленности, пребывал в очень скверном расположении духа. Горный мастер и главный инженер докладывали, что выход на поверхность прошел планово, но потом обнаружили, что нет двух жетонов. Поиски в лаве ни к чему не привели. Уровень воды поднимался катастрофически быстро – сломалась откачивающая машина, да так, что не было привода ни на один из насосов. Шахту топило. Спасательная партия сама едва успела уйти из размываемых водой выработок.
Только что из его кабинета в правлении «Корсунской копи № 1» вышли жены погибших забойщиков. Одна с ребенком на руках, кажется, это была девочка. Что он мог им пообещать? Только помочь деньгами. Но насколько их хватит? Кормильцев-то уже не вернуть… О погребении и отпевании сейчас речи не шло, но тоже пообещал помочь, когда поднимут тела. Только вот когда… Слишком серьезный случай. Слишком. Первый такой за всё время. Случались, конечно, за девять лет добычи аварии – земля свое богатство никогда даром не отдаст, ей цена нужна. К сожалению, часто она измеряется не только литрами пота горняков, но и их жизнями. Обычно выбросов газа опасались, устроили систему вентиляции по последнему слову техники, проверяли концентрацию газа постоянно, уберегли и людей, и шахту, от обвалов чаще страдали, чем от хлопко́́́в, но тут природа с другой стороны ударила. С водой не справились.
Этот рудник был его детищем. За все инженерные решения, за проект и ведение разработки отвечал он. Оборудование лично выбирал в Европе. Да, были специалисты, директор, мастера, но они лишь исполняли его приказы. Главным на рудниках был Горлов, и теперь ему предстояло объясниться с акционером и учредителем Общества – Самуилом Соломоновичем Поляковым.
История их деловых отношений с Поляковым была исключительно не ровной. Самуил Соломонович, как и всякий промышленник, добившийся успеха, слыл человеком резким, властным и требовательным. Интеллигентный и по природе своей мягкого характера, Петр Николаевич болезненно воспринимал его выпады, претендующие на остроумие. Неоднократно Горлову рассказывали о том, что за глаза, в его отсутствие, Самуил Соломонович всегда рассыпался в комплиментах и нахваливал инженерные и организационные таланты своего управляющего. При личном общении это всё куда-то исчезало: тон был часто сухим и официальным, а свою правоту приходилось часто доказывать в долгих дискуссиях, особенно когда дело касалось расходной части.
Горлов решил не откладывать тяжелый разговор и, раздав срочные поручения, приказал подать экипаж. В коридоре правления каждый, кто его встречал, здоровался с легким поклоном, но на лицах служащих не было ни тени лести или заискивания – Петр Николаевич пользовался непререкаемым авторитетом, не терпел раболепия и сам перед начальством не пресмыкался.
При выходе из серого, запыленного здания правления на площадке собрался местный люд. Так было всегда, если что-то случалось на руднике. Весть об аварии разлеталась по посёлкам со скоростью телеграфного сообщения, и жены бросали всё и шли к шахте, полные тревоги о судьбе своих родных. Матери с детьми, мужики, которые отработали смену, и даже старики – все ждали вестей и облегченно вздыхали, завидев своих. Две женщины, плача и вытирая уголком платка слёзы, отвечали на расспросы соседей, а когда на ступенях появился Пётр Николаевич, люди, не сговариваясь, замолчали.
Десятки взглядов тут же ощутил на себе Горлов. Разных взглядов. В одних читался вопрос, в других – тревога, некоторые смотрели озлобленно, будто это он, управляющий, погубил этих двух забойщиков.