– Пётр Николаевич, люди хотят знать, что теперь будет, – один из самых пожилых мужиков снял картуз и решился прервать всеобщее молчание. – А вы экипаж велели подать… Не изволите ли поговорить с народом?
– Уж не думаете ли, что сбежать решил? Или я давал повод о себе так думать? – Горлов подошел к собравшимся возле ступеней людям. – Спрашивайте.
– А что, правда – шахту затопило? – спросил молодой коногон. Он уже всё знал, конечно, но мнения работяг по этому поводу полярно расходились. От «завтра выйдем в смену» до «всё пропало, пойду на „Новую копь“ устраиваться».
– Да. Уровень воды поднимается, и разработка остановлена. На устранение неисправности нужно время.
– А что нам теперь делать? – в этих словах звучал не праздный интерес, а искреннее беспокойство. Все, кто жил в округе, зависели от рудника, его остановка была настоящей бедой для сотен семей.
– Жить-то как, ваш благородь… За что детей кормить? – толпа загудела, наперебой засыпая управляющего вопросами.
– На «Новой копи» не берут, говорят, своих хватает…
– Перво-наперво поставьте свечку за упокой усопших Федора и Ивана, я тоже поставлю. – Горлов снял фуражку и перекрестился. Его примеру последовали все, кто стоял рядом. – Они не первые, и не могу обещать, что последние, кого мы потеряли. Такова доля горняцкая, сами знаете – чего мне вас обманывать. Моя задача – сделать так, чтобы авария не повторилась. Корсунская копь самая оснащенная и безопасная шахта. Всегда стоял на том, что экономить на этом мы не будем. Горный департамент на моей стороне. Все параграфы правил мы соблюдаем, а эти правила кровью писаны. Наверно, теперь в них появится еще какой-нибудь параграф…
– Петр Николаич, да мы знаем, да… – зазвучали редкие и тихие голоса. – Вон, в Юзовке, говорят, хлопает чаще нашего, и хоронят, и хоронят…
– Нельзя так рассуждать. – Горлов говорил спокойно и громко, чтобы его слышали все. – На каждом руднике свои горно-геологические условия, разный уголь, разная порода, с газом у каждого по-своему. В Юзовке загазованность больше, чем у нас. Давайте так… Я сейчас еду к начальству, нам нужно откачать воду. На это потребуется время. Работать будем. Расходитесь. Мастера скажут, кому что делать. Без куска хлеба не останетесь.
– Трогай! – приказал кучеру Горлов, сев в экипаж. Путь предстоял неблизкий, до Бахмута нужно проделать сорок верст, и у Петра Николаевича было не меньше четырех часов, чтобы подготовиться к разговору…
Четырнадцать лет назад, в 1869 году, когда через Бахмутщину прошли рельсы железной дороги Харьков – Таганрог, о станции Корсунь никто не слыхивал. Несколько сёл да пара крестьянских шахт – вот и всё богатство.
Кипучая энергия Самуила Полякова, подкрепленная знаниями, интуицией и опытом инженера Антипова, геолога Горлова, металлурга Мещерякова и прокатчика Тимме дала начало идее строительства Азовского рельсового завода. Отличившись на строительстве железной дороги, Петр Горлов с энтузиазмом взялся по поручению Полякова за дела заводские в части обеспечения паровозного парка и будущего производства топливом.
Всё, что касалось созидания и строительства, было интересно молодому инженеру, которому только исполнилось тридцать. За короткий срок он проделал большую работу и выдал результат: разведаны залежи руды и угля, составлена карта и дана оценка месторождения, но Самуил Соломонович, подсчитав текущие и узнав о будущих расходах, неожиданно передумал и остановил работы. На этой почве между ними произошел пренеприятный разговор – самолюбие Петра Голова было ущемлено и он, хлопнув дверью, подался к помещику Ивану Григорьевичу Иловайскому в Зуевку, где посвятил себя горному делу, дав начало Макеевской копи.
– Батенька, имею к вам просьбу от одного очень известного промышленника, – однажды за вечерним чаем сказал ему помещик Иловайский. – Такого уровня просьбы нельзя оставлять без внимания, она подкреплена визой Горного департамента…
– И что хочет департамент? У нас на копи все в полном порядке, любую проверку примем, я не тревожусь, – ответил Иловайскому Петр Николаевич.
– Департамент хочет вас, Петр Николаевич. Поляков через свои связи в Петербурге запросил разрешение на ваш перевод в Бахмут и получил его. Вы же понимаете, я не могу не согласиться, решение за вами…
Горлов задумался на некоторое время, а потом ответил:
– Бросать начатое не гоже, не в моих правилах, но департамент, видимо, имеет свою точку зрения. В этом случае я человек служивый – должен подчиниться, несмотря на собственные амбиции.
– Единственное, о чем вас буду просить, Петр Николаевич, и надеюсь, вас это устроит – представим дело так, будто мы с вами закончили подряд и ударили по рукам. Я бы не хотел выглядеть стороной, у которой, пользуясь статусом и влиянием, увели лучшего специалиста. Расчет я готов предоставить немедленно.
Горлов тогда согласился подыграть Иловайскому и рапорт о переводе в Никитовку написал, уже находясь дома, в Таганроге.
С закатом солнца Петр Николаевич Горлов добрался до Бахмута. Уездный город остывал после жаркого августовского дня, отдавая тепло своих мостовых вечернему воздуху. Местная знать прогуливалась по тротуарам, барышни вертели ажурные летние зонтики, делая это скорее не из практических соображений, а привлекая внимание к своим нарядам.
Редкие извозчики пугали голубей стуком подков своих коней о мостовую. Важный городовой в черном мундире мучился от жары, не имея возможности расстегнуть пуговицу – он нес службу рядом с генеральским домом и над ним, таким важным и покрытым каплями крупного пота, хихикали торговки цветами, которые с наступлением вечера вышли в город со своими лотками.
Экипаж остановился возле двухэтажного особняка с тремя эркерами по Большой Харьковской улице. В этом здании Горлов бывал не один раз, чаще по праздникам или по поводу каких-нибудь значимых для Общества событий, когда Самуил Соломонович Поляков давал приемы.
– Вас ожидают. – Прислуга почтенно кивнула, и Горлов проследовал на второй этаж, где во время пребывания в Бахмуте Самуил Поляков вел дела в своем кабинете.
Для любого посетителя приемная создавала впечатление о ее хозяине – человеке состоятельном и деловом. Никакой излишней роскоши и напыщенности, но отделка была выполнена из дорогих и качественных материалов – идеально уложенный дубовый паркет блестел в оконном свете, источая запах мастики. Обшитые деревянными панелями стены покрыты глянцевым лаком, да так, что в них можно было увидеть своё отражение. Массивная мебель – диван и два кресла, обитые кожей, были в распоряжении гостей до той поры, пока хозяин не освободится и не сможет уделить время. Секретарь за письменным столом, расположенным в углу, имел вид важный и очень консервативный – несмотря на жаркое время года, был одет в мундир, застегнутый на все пуговицы. Единственное, что разбавляло официальную обстановку – это диковинная пальма, раскинувшая большие листья напротив окна возле входа.
– Петр Николаевич, извольте обождать… – Важный секретарь степенно поднялся со своего места. – Я доложу.
«Раньше он так себя не вел, сначала кресло предлагал, а затем чай», – отметил для себя Горлов.
Спустя минуту Поляков сам вышел в приемную:
– Петр Николаевич, рад Вас видеть, проходите… – Мужчины обменялись легкими кивками головы в знак приветствия.
Окна кабинета были зашторены. Поляков не любил яркий солнечный свет, предпочитал искусственное освещение. Так он отгораживался от внешнего мира, когда нужно было принять решение или обдумать какой-нибудь вопрос.
– Михаил Матвеевич, подайте чаю нашему гостю, а мне кофе покрепче. – Секретарь удалился выполнять приказ и неслышно притворил за собой большую дубовую дверь.
В свете настольной лампы казалось, что лицо Полякова, обрамленное аккуратной бородкой, ничего не выражало. Как обычно подтянутый и элегантно одетый по последней столичной моде, он не выглядел на свои годы. Горлов был всего на год старше своего патрона, но его волосы были густо тронуты сединой, отчего разница в возрасте казалась более существенной, да и морщины тоже делали свое дело.
– Что, господин статский советник, можете по сути доложить о происшествии? – спросил Поляков, извлекая из бокового кармана жилетки золотые часы на цепочке, словно к нему прибыл не управляющий, а гимназист, на которого было жаль тратить время.
– В ночную смену случился отказ паровой машины системы водоотлива. Поломка критичная и своими силами ее устранить невозможно. Резервной машины ни на Корсунской, ни на Новой Копи, как вы знаете, нет.
– Чувствую некоторое осуждение в тоне первых слов вашего доклада, Петр Николаевич. – Поляков предпочитал в любых переговорах сначала ставить собеседника на место, заставить его чувствовать себя виноватым или обязанным, а затем с этих позиций отстаивать свою точку зрения. Возможно, благодаря именно такой напористости он всегда решал дела в свою пользу, а если и поступался интересами, то впоследствии не единожды без стеснения об этом напоминал.
– О необходимости наличия резервной паровой машины или хотя бы ее основных узлов, а не только лишь комплекта манжет, вам, Самуил Соломонович, было доложено неоднократно.
– Ну вот, опять этот ваш официоз, Петр Николаевич… Где тот Горлов, который пламенно доказывал правлению о необходимости открытия училища в Горловке? Где глаза горящие того инженера, что докладывал Техническому совету в Петербурге? Где это все? – Поляков был явно зол.
– Я прибыл в ваше распоряжение, господин, чтобы отчитаться. Изволите заслушать доклад?
– Да, конечно, господин Горлов, продолжайте…
– Нижний горизонт уже затоплен. Вода прибывает со скоростью не менее пяти тысяч ведер в час. Из числа забойщиков не нашли двух человек.
– Поиски продолжаются?
– Нет, Самуил Соломонович, прекратили. Они вели добычу в самой нижней точке и неясно, почему не поднялись. Эта выработка уже затоплена, добраться туда не представляется возможным.