– Скверно, это очень скверно… – Поляков поднялся со своего массивного кресла, обитого черной кожей, и подошел к столу, где Горлов развернул чертеж шахтной выработки в разрезе.
– К утру уровень грунтовых вод поднимется примерно до этой отметки. – Управляющий показал карандашом нужное место, а Поляков, опершись о стол, внимательно продолжал изучать схему.
– Какие же были ваши действия? – в голосе Самуила Соломоновича появились металлические нотки.
– Из рудника выведены все люди. Коней не поднимали. На поверхности разобрали машину. Её заклинило. Откачивать воду нечем. С Нового рудника привезли запасной поршень. Не подошел. Хотя, Пелье сразу об этом говорил. На рудниках агрегаты разных марок, это неправильно. Мы вынуждены держать два склада разных запасных частей.
– Потрудитесь не читать мне лекций, господин статский советник. Ваши мотивы я знаю. Я и так пошел у вас на поводу, обеспечил всем, что вы требовали.
– Мне нужна была машина Круппа. Как вы говорите: «Мы не такие богатые, чтобы покупать дешевые вещи», – но в тот раз вы своим принципам изменили. Теперь я могу парировать: «Дешевая рыбка – пустая юшка», – ответил Горлов.
– Эк вы, батенька, заговорили… «Анна на шее»[107] не тяжела ли?
– Что вы, господин тайный советник, не давит…
– А орла двуглавого[108] – что, тоже даром на выставке получили? Лучшая копь – это что, фикция?
– Лучшая копь – это значит только одно: забыть о наградах и работать денно и нощно. Выставка позади, всё, теперь, после такой аварии и думать стыдно о наградах прошлых…
– Как долго будут изготавливать такую же машину? – Поляков после некоторой паузы взял себя в руки. – Может, готовая есть? Не телеграфировали?
– Такую же нельзя. Мне нужен Крупп.
– Это не ваш карман, а мой, господин статский советник!
В кабинет после стука вошел секретарь с подносом, на котором был кофе, чай и листок бумаги.
– Разрешите доложить, Самуил Соломонович? – невозмутимо произнес Михаил Матвеевич, поставив перед ним маленькую чашечку кофе. Не раз он слышал повышенные тона в этом кабинете, потому нисколько не смутился и, не дожидаясь ответа хозяина, продолжил:
– Телеграмма из Корсунской копи. «Вексель принят, машина может прибыть через три недели. Пелье».
Поляков взял из рук секретаря бумагу, перечитал ее еще раз и тихим голосом, повернувшись лицом к Горолову, произнес:
– Какая машина? Какой вексель, Петр Николаевич? Я вас спрашиваю, какой вексель? – на последней фразе он уже почти кричал, размахивая перед собой телеграммой.
– Машина та, которую я посчитал нужным заказать, чтобы устранить аварию. Крупповская машина. А вексель мой. На сто пятьдесят тысяч.
– Вы с ума сошли, господин управляющий? Сто пятьдесят тысяч? С каких пор вы распоряжаетесь такими суммами без спросу? – К этому моменту секретарь предпочел тихо удалиться, чтобы не присутствовать при этой скандальной сцене.
– И еще я назначил выплату семьям погибших. Сто рублей каждой.
– Вы необычайно щедры! Я не о выплатах, я о ста пятидесяти тысячах! Извольте… Раз уж так и вы приняли решение единолично, то и платите по своему векселю сами! У меня нет в росписи бюджета таких расходов! Нет. И не будет! Я не потерплю самоуправства на моем руднике за мои деньги! Я лучше на училище их положу, но такого не потерплю.
Петр Николаевич выслушал Полякова молча, как это предписано правилами этикета, и после его эмоциональной тирады некоторое время хранил молчание. Он думал в это время не о своих деньгах, не о репутации и даже не о руднике, который был делом большей части его жизни. Горлову вспомнились опухшие от слез глаза тех двух вдов, которых он приказал отыскать в трущобах Шанхая и привести к нему в правление, их дрожащие голоса и стеснительно опущенные в пол взгляды. Будь он, управляющий Петр Горлов, тогда, при покупке машины, более настойчивым и твердым, сидели бы сейчас мужики дома, и вдовы эти были бы если не счастливы, то, по крайней мере, не убиты горем.
– Вы меня услышали, Петр Николаевич? – Поляков своей резкой фразой вывел своего управляющего из задумчивости.
Горлов не спеша поднялся из кресла, двумя руками оправил мундир горного инженера, по-военному взял в правую руку фуражку и в ровной, но холодной и не терпящей препирательства манере ответил промышленнику:
– Ваш тон, Самуил Соломонович, недопустим. Вы однажды уже приносили свои извинения, но тогда я был вам нужен. Теперь же, когда дело налажено, опять наблюдаю знакомую картину. И, даже если таковые с вашей стороны последуют, я их не приму. Разрешите откланяться! – Петр Николаевич Горлов кивнул в знак почтения в сторону Полякова и вышел из кабинета.
В приемной Горлов попросил бумагу и перо, чтобы написать прошение об отставке в Обществе Южнорусской каменноугольной промышленности и рапорт на Департамент горных и соляных дел.
По прибытии в Горловку Петр Николаевич отдал нужные распоряжения в банк относительно выданного им намедни векселя и оповестил супругу о том, что теперь он разорен и дальнейшую свою судьбу с горным делом не связывает. Дражайшая супруга его, Софья Петровна, приняла эту весть смиренно, потому как за их долгие и счастливые совместные годы не раз меняла место жительства и всегда была рядом с мужем. Она ни одной секунды не сомневалась, что в Харькове, куда попросил собираться Петр Николаевич, их ждет бурная и плодотворная жизнь, наполненная строительством, созиданием и семейным уютом…
Петр Николаевич Горлов в дальнейшем нашел себя в общественной работе в качестве гласного[109] Харьковской городской Думы. Благодаря его инициативе и при непосредственном участии в Харькове были построены водопровод, конно-железная дорога и несколько общественно значимых зданий. До преклонного возраста Горлов не прекращал свои геологические исследования, изучал месторождения угля в Сибири и на Дальнем Востоке, до последних дней жизни работал над научными трудами и получал скудную пенсию. Скончался Петр Николаевич в 1915 году в Петрограде в возрасте 76 лет, оставив потомкам знания, гигантский практический опыт в горном деле и город своего имени в Донбассе. Великому инженеру, геологу и шахтостроителю в Горловке установлен памятник.
Тайный советник Самуил Соломонович Поляков скончался спустя пять лет после аварии 1883 года на руднике «Корсунская копь № 1». Всё его состояние в размере 321 миллиона 425 тысяч рублей унаследовала семья. Горное училище его имени в Горловке, как и многие учебные заведения, основанные в то время С. С. Поляковым, стало лучшим в своей отрасли. Горловский горный техникум выпустил десятки тысяч высококлассных специалистов горной промышленности и ныне известен как Техникум Донецкого национального университета.
«Корсунская копь № 1» давала высококачественный уголь на-гора в течение 126 лет, до 1997 года. Эта знаменитая шахта, благодаря которой появился и вырос крупный промышленный город на севере Донбасса, была известна всей стране под названием «Кочегарка».
Путь к северу
Георгий Яковлевич Седов родился и вырос в бедной семье на побережье Азовского моря – на хуторе Кривая коса Области Войска Донского. Ныне это посёлок Седово, расположенный в сорока километрах восточнее Мариуполя.
Нужда, лишения, тяжкий батрацкий труд не смогли убить в нем мечту – стать моряком. Уже будучи морским офицером, Седов загорелся идеей покорения Северного полюса. Американцы Роберт Пири и Федерик Кук заявили о покорении полюса и вели публичные споры за первенство, выдвигая взаимные обвинения в фальсификации доказательств. Официально в географическом мире статус первооткрывателя оставался вакантным.
Георгий Яковлевич срочно взялся за реализацию своей мечты – и организация экспедиции к полюсу началась в 1912 году. Причин для спешки было две: Седов опасался, что великий Амундсен дойдет до цели первым, и в 1913 году должно было состояться празднование 300-летия дома Романовых.
27 августа 1912 года, преодолев все препоны, столкнувшись с непорядочностью подрядчиков, хитростью и предательством части экипажа, с бюрократическими проволочками портовых служб, Седов вывел шхуну «Святой великомученик Фока» на рейд порта Архангельск…
…Экипаж собрался в кают-компании. Все семнадцать человек, которые смогли добраться на парусно-моторной шхуне «Святой великомученик Фока» до острова Нортбрук – самого южного острова архипелага Земли Франца-Иосифа. Все те, кто разделял оптимизм начальника экспедиции и его жажду первооткрывателя. Остальные сошли на берег еще на Новой Земле – кто по приказу, как не оправдавшие надежды, кто со страху погибнуть, кто с поручением вернуться с депешей в Архангельск.
Некоторые члены экипажа расположились за небольшим столом, крытым скатертью, над которым висела большая керосиновая лампа, создававшая долгими месяцами полярной ночи иллюзию комфорта и защищенности. Другие присели вдоль обшитой деревянными панелями стены, где крепились полки с журналами, атласами и книгами.
Все молчали, ожидая, какие же слова скажет команде начальник экспедиции. Тишину нарушало лишь потрескивание сухих поленьев в буржуйке, да тиканье настенных часов, висевших на стене рядом с термометром.
– Друзья, – начал свою речь Седов, – сегодня наступил тот день, ради которого мы терпели лишения последние полтора года. Пешая партия нашей экспедиции выдвигается к Северному полюсу, чтобы оставить за нашей Родиной честь и славу его открытия. В связи с этим имею необходимость оставить некоторые приказы и распоряжения на время моего отсутствия.
Владимир Визе – двадцативосьмилетний ученый-географ, выполнявший в экспедиции работу начальника метеорологических наблюдений, поднялся со своего места и раскрыл папку с заготовленными заранее приказами, вопросительно посмотрел на Георгия Седова и после легкого одобрительного кивка прокашлялся, прикрыв рот кулаком.